Государственная недостаточность. Сборник интервью - Юрий Поляков

Тут я услышал глуховатый голос Режиссера, который провожал параллельного коллегу мимо нашего балкона-веранды. На табло электрических часов, что в шкафу, – зелененькие цифры: «4.44». Писатель сидел к ним спиной, но изредка, как бы невзначай, барабанил по крышке лежащего перед ним компьютерного чемоданчика.

– Завязка-то у вас хоть оформилась? – спросил я его напоследок о новом сценарии.

– Да, мы уже продумали сюжет. – Снова дробный стук по пластиковой крышке. – Теперь надо садиться писать, это самое сложное.

Перед учителями снимаю шляпу

Это интервью состоялось вскоре после того, как закрылся на ТВ канал «Российские университеты», на котором писатель Юрий Поляков, автор книг «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба» и многих других, вел передачу «Стихоборье» – единственное в европейском телевидении поэтическое шоу. Мой первый вопрос и был посвящен ушедшему в небытие каналу.

– Юрий Михайлович, в чем причина закрытия «Российских университетов»?

– В полном равнодушии к судьбе страны людей, наделенных властью. Я не думаю, что здесь какой-то злой умысел. Но в данном случае равнодушие – преступление. Я не против расширения НТВ на восток и на запад, но почему это надо делать за счет единственной программы, которая несла в себе духовность, непонятно. «Российские университеты» были одной из сильнейших в мире учебных программ. Чего стоила хотя бы передача Лотмана «Лекции о русской литературе»? А языки? Я, например, родился в небогатой рабочей семье, и нанимать репетиторов для поступления в институт родители себе позволить не могли. Так я выучил немецкий по телевизору, по той самой четвертой программе, которую сегодня закрыли. И успешно сдал экзамены в педагогический.

– Значит, ваша первая повесть «Работа над ошибками», где главный герой – учитель, автобиографична?

– Отчасти. Я в школе работал недолго, около двух лет. Когда учился в Пединституте имени Крупской, без отрыва от учебы, и немного преподавал после окончания института. Недавно перечитал повесть и понял, что, в сущности, ничего не изменилось. Нет уже той страны, идеологии, а проблемы те же: как донести до ученика свою точку зрения. Учитель и ученики сошлись в моей книге на том, что искали утерянную рукопись писателя, погибшего на фронте. Это тема тоже вечная. Но сегодня учителю сложнее. Потому что у государства нет идеологии. А ликвидировав комсомол и пионерскую организацию, оно ничего не дало взамен.

– Значит, вы скорбите о комсомоле, вы, который высмеивал его в своих книгах?

– Я высмеивал недостатки, которые присущи не именно комсомолу, а любой бюрократической системе. Скажем, наличие девочек у профсоюзных боссов – порок не профсоюза, а человеческой природы. Возьмите Библию. У царя Соломона были сотни девиц и жен, хотя он не был секретарем ВЛКСМ. Да, комсомольские лидеры пользовались благами, ездили за границу и т. д. Но они давали ездить и другим. У молодежи было немало дешевого и неплохого досуга. А во времена перестройки комсомол, кстати, совершенно деидеологизировался. Я был тогда членом бюро Краснопресненского РК ВЛКСМ, первым секретарем которого являлся сегодняшний главный редактор «Московского комсомольца» Павел Гусев. Мы принимаем людей в комсомол, а они не могут ответить на вопрос, как расшифровывается аббревиатура той организации, куда они вступают. Тогда нас это очень злило, а теперь я понимаю, что это и был признак деполитизации комсомола. На его базе необходимо было создать множество различных молодежных организаций, по примеру Запада. В США, например, таким организациям нет числа – и религиозные, и социал-демократические, и «зеленые»…

У нас же, когда комсомол развалился, получилось так, что его гигантские материальные ценности стали достоянием частных лиц. Первые наши миллионеры постсоветского периода вышли оттуда, сейчас это ни для кого не секрет.

– Одна идеология ушла безвозвратно, а новая пока не пришла на смену. Какой, на ваш взгляд, она должна быть?

– У любого государства она одна – государственно-патриотическая. Дальше идеологии отличаются друг от друга степенью внимания к личности. У нас этого внимания уделялось крайне мало, хотя… если сравнивать с сегодняшним временем… Раньше человек с пятью детьми хоть как-то мог встать в очередь на квартиру, и пусть медленно, но она продвигалась. Сегодня, будь у тебя хоть двадцать детей, без денег ты ничего не получишь. Подход у властей такой: нет денег – не заводи детей. А рождаемость катастрофически падает!

Если человек купил на ваучеры завод и продал его западной фирме, которая приобрела его только для того, чтобы убрать конкурента на рынке, то такой человек вредит Отечеству. Когда это становится нормой, страна разваливается. При господстве государственно-патриотической идеологии этого быть не может.

Если по телевизору начинаются дискуссии о том, отдавать или нет Курилы, это тоже говорит об отсутствии патриотической идеологии. Попробовал бы хоть один француз сказать с телеэкрана, что Рур надо вернуть немцам! Да те же либеральные французы тут же ему открутят голову. Или возьмем Штаты, «Бурю в пустыне». Вся интеллигенция единым фронтом выступила в поддержку своего правительства. Один журналист попытался выступить с противоположным мнением, так он на следующий день в своем издании уже не работал. А ведь и во Франции, и в Штатах демократические традиции посильнее, чем в России.

Прививается же такая идеология, безусловно, в школе. Я называю ее ратным сознанием, то есть пониманием человеком необходимости защищать свою Родину. Ученику должно внушаться, что он гражданин России и обязан служить в армии. А государство должно позаботиться о том, чтобы он вернулся оттуда не калекой и не моральным уродом, а нормальным крепким парнем.

– Ваша повесть «Сто дней до приказа» была посвящена как раз армии, ее тогда даже называли антиармейской…

– Но недавно один офицер сказал мне: «Знаешь, перечитал твои «Сто дней…» и удивился: чего тогда все так возмущались! Ведь по сравнению с тем, что в армии теперь, тогда был просто рай». Каждую неделю из сводок новостей мы узнаем о том, что солдаты падают в голодные обмороки, что офицеры увольняются пачками. В той армии, которую я описал в книге, была хоть какая-то боязнь закона. Однажды в нашей части кто-то из ребят стал рассказывать о том, что его товарищ «закосил». Мы тогда все испуганно оглянулись, не слышит ли кто-нибудь из офицеров. Теперь же любая молодежная газета может напечатать руководство для тех, кто решил «откосить» от службы.

А все потому, что нет национальной, патриотической идеи. Она должна витать в воздухе. Тогда и к армии готовить легче. А если рассуждать на уроке о том, должны мы были или нет выигрывать Отечественную войну, от страны вскоре останутся рожки да ножки.

Но мой опыт общения с учителями показывает, что, как правило, это очень порядочные люди. Особенно сегодня, когда они получают такую мизерную зарплату. Я снимаю перед ними шляпу, потому что они служат идее. Можно, конечно, служить безнравственной идее, но жизнь показывает, что ей служат только за деньги или за какие-то другие блага. О сегодняшней школе этого не скажешь.

Раньше все было проще. У Лены Ивановой машина и дача, потому что папа у нее профессор, или ударник труда, или слесарь какого-нибудь суперразряда. Теперь же Лена Иванова одета беднее всех, у нее нет ничего, потому что папа у нее ученый, кандидат технических наук. Зато у ее одноклассника есть все, что и не снилось профессору в советские времена. Папа у него ходит с цепью, а под перчаткой носит кастет. На каких ценностях воспитывать детей? На вечных, понятно. Но сегодня это гораздо сложней.

– Как помочь школе? Где взять деньги, чтобы поднять профессию учителя на должный уровень?

– Дело в том, что создание класса собственников стоит гораздо дороже, чем его ликвидация. Предпринимателям создали условия для обогащения. Помните, как было задумано? Они обогащаются и обогащают других, тянут за собой средний класс и т. д. А они взяли и увезли деньги за границу. По самым скромным подсчетам, четыреста миллиардов долларов. На эти деньги всю страну можно было вывезти отдыхать на Канары, как в фильме «Ширли-Мырли».

Пока будет существовать система, при которой предприниматели будут крутить бюджетные деньги, а чиновники брать взятки за разрешение бизнесменам этими деньгами пользоваться, их будет взять неоткуда.

– Но ведь всегда в России и в СССР чиновники брали взятки. Разве нет?

– Да, вы правы, это было всегда. Но скажите, куда мог директор Нижнетагильского комбината потратить деньги? Они все равно оставались в стране. Ну, в крайнем случае он мог купить за границей видеомагнитофон. Если у какого-то партийного функционера на книжке появлялась кругленькая сумма, то власти интересовались: откуда столько, когда зарплата триста рублей? Между прочим, в демократических Соединенных Штатах нашего разведчика Эймса вычислили именно по богатому коттеджу. А ведь он был завотделом в ЦРУ.