Игрок - Иэн Бэнкс

— Невыразимое. Но прежде чем вынести окончательное суждение, я бы хотел еще понаблюдать.

— И в конце концов на вас это произведет впечатление, вы оцените эту варварскую красоту. Нет-нет, я серьезно. Оцените. В конце концов вам тут захочется остаться. И не обращайте внимания на этого безумного автономника, которого вам дали в няньки. Эти машины все одинаковы: хотят, чтобы все было, как в Культуре, — мир, любовь и всякая такая дребедень. У них не хватает чувственности… — За рыгнул, — чтобы оценить… — он рыгнул еще раз, — империю. Поверьте мне. К черту машину.

Гурдже обдумывал ответ, когда к нему и За подошла группа верховников и женщин, встав вокруг них улыбающимся, сверкающим кружком. Из круга вышел какой-то верховник и, поклонившись (на взгляд Гурдже, преувеличенно низко), сказал За:

— Не позабавит ли досточтимый посол наших жен своими глазами?

— С удовольствием! — сказал За и протянул поднос со сластями Гурдже.

Женщины хихикали, верховники глуповато ухмылялись друг другу, а За подошел вплотную к женщинам и принялся двигать вверх-вниз мигательными перепонками:

— Вот так!

Посол рассмеялся и, пританцовывая, отошел назад. Один из верховников поблагодарил его, после чего группка со смехом и болтовней отошла прочь.

— Они как большие дети, — сказал За, похлопал Гурдже по плечу и с пустыми глазами пошел прочь.

К Гурдже подплыл Флер-Имсахо, производя шум, похожий на шуршание бумаги.

— Я слышал, этот идиот советовал послать к черту машины, — сказал он.

— Что? — переспросил Гурдже.

— Этот… впрочем, ладно. Вы не чувствуете себя брошенным из-за того, что не можете танцевать?

— Нет. Я не люблю танцевать.

— И все же, если бы кто-нибудь из присутствующих прикоснулся к вам, для него это было бы социальным унижением.

— А вы умеете выбирать слова, машина.

Гурдже поднес блюдо со сластями к автономнику, отпустил его и пошел прочь. Флер-Имсахо вскрикнул, но успел подхватить падающее блюдо, прежде чем печенье в обертках разлетелось по полу.

Гурдже бесцельно бродил по залу, слегка раздраженный и совсем не слегка раздосадованный. Его не отпускала мысль, что окружавшие его люди в известном смысле — неудачники, словно они все были не прошедшими испытаний деталями какой-то сложной системы и с их включением та была бы безнадежно испорчена. Глупыми и невоспитанными представлялись ему не только люди вокруг него — ему казалось, что и он сам недалеко от них ушел. Каждый, с кем он сталкивался, словно появился здесь, чтобы выставить себя дураком.

Контакт отправил его сюда на дряхлом корабле, который и кораблем-то назвать трудно, приставил к нему тщеславного, безнадежно грубого молодого автономника, забыл сообщить то, что так важно для игры и что они должны были знать (система колледжей, которую пропустил «Фактор», была хорошим примером). К тому же, по крайней мере частично, Контакт вручил Гурдже заботам запойного горлопана и идиота, который, как дитя, увлекся всякими империалистическими штучками и изобретательно бесчеловечной социальной системой.

По пути сюда будущее приключение казалось ему романтическим, величайшим и отважным деянием, к тому же благородным. Это эпическое ощущение теперь покинуло Гурдже. Он чувствовал одно — что он, как Шохобохаум За или Флер-Имсахо, еще один неудачник, а вся эта насквозь убогая империя лежит перед ним, как груда мусора. Конечно, где-то там, в гиперпространстве, Разумы в полематерии громадного корабля давятся от смеха, думая о нем.

Гурдже оглядел бальный зал. Звучала пронзительная музыка, верховники и роскошно одетые женщины двигались парами по блестящему инкрустированному полу в фигурах танца, — гордость и смирение на их лицах тоже вызывали у него отвращение. Мимо осторожно, словно машины, двигались мужчины-слуги, следившие, чтобы каждый бокал, каждое блюдо были полны. Гурдже считал, что не важно, как называется эта социальная система, важно, что она выглядит предельно жестко организованной.

— А, Гурджи, — услышал он голос Пекила, появившегося в пространстве между большим растением в горшке и мраморной колонной. Под руку он держал молодую женщину. — Вот вы где. Гурджи, прошу познакомиться с Тринев Датлисдоттир. — Верховник улыбнулся, переводя взгляд с девушки на Гурдже, подтолкнул ее вперед. Она слегка поклонилась. — Тринев — тоже игрок, — сообщил Пекил. — Любопытно, правда?

— Благодарю вас за честь, юная леди, — сказал Гурдже девушке, тоже чуть наклонив голову.

Та неподвижно стояла перед ним, устремив взгляд в пол. Платье ее было не таким разукрашенным, как большинство из виденных Гурдже на балу, и женщина в этом облачении выглядела не столь эффектно.

— Ну что ж, я оставлю вас, двух белых ворон, наедине, поговорите друг с другом. Хорошо? — Пекил сделал шаг назад и сцепил пальцы. — Отец мисс Датлисдоттир вон там, у эстрады, где оркестр, Гурджи. Если вы не прочь отвести туда молодую даму, когда наговоритесь…

Гурдже посмотрел вслед Пекилу, потом улыбнулся макушке молодой женщины и откашлялся. Девушка хранила молчание. Гурдже сказал:

— Я… гм… я думал, что в азад играют только промежуточные — верховники.

Девушка чуть подняла голову и уставилась ему в грудь.

— Нет, сэр, есть и весьма способные игроки-женщины, но, конечно, низкого класса.

У нее был тихий, усталый голос. Девушка не подняла глаз на Гурдже, и ему приходилось обращаться к ее макушке — под черными, туго связанными волосами была видна белая кожа.

— Вот оно что, — сказал он. — А я думал, что это… запрещено. Я рад, что это не так. А мужчины тоже играют?

— Да, сэр. Играть разрешено всем. Это записано в конституции. Никаких ограничений, просто этим двум… — девушка замолчала, подняла голову и вдруг испуганно посмотрела на него, — второстепенным полам выучиться еще труднее, потому что все знаменитые колледжи принимают только верховников. — Она снова опустила взгляд. — Конечно, это для того, чтобы не отвлекать тех, кто учится.

Гурдже не знал, что сказать.

— Понятно, — вот все, что он мог придумать в ответ, потом добавил: — И вы… надеетесь хорошо выступить на этих играх?

— Если мне удастся… если я дойду до второй игры в главной серии, то надеюсь, что смогу поступить на гражданскую службу и путешествовать.

— Я надеюсь, вам это удастся.

— Спасибо. К сожалению, это маловероятно. Первая игра, как вам известно, играется в группах по десять участников, и если ты единственная женщина среди девяти верховников, то к тебе относятся как к досадному недоразумению. Обычно женщину первой выставляют из игры, чтобы очистить поле.

— Гмм, меня предупредили, что подобное может случиться и со мной, — сказал Гурдже, улыбаясь голове девушки; ему хотелось, чтобы она снова подняла на него глаза.

— Нет-нет. — Она и в самом деле подняла на него взгляд, и Гурдже неожиданно смутился: столько искренности было на ее плоском лице. — С вами они ничего такого не сделают — это было бы невежливо. Они не знают, какой вы игрок — сильный или слабый. Они… — Девушка снова опустила глаза. — Они знают, кто я, а потому удалить меня, чтобы они могли играть дальше, — в этом нет никакого неуважения.

Гурдже оглядел огромный, шумный, переполненный бальный зал, где люди разговаривали и танцевали, где громко играла музыка.

— И вы ничего не можете сделать? — спросил он. — Разве нельзя устроить так, чтобы в первом туре десять женщин играли друг с другом?

Девушка по-прежнему не поднимала глаз, но что-то в изгибе ее щек подсказало Гурдже, что она, вероятно, улыбается.

— Можно, сэр. Но, насколько я помню, ни в одной из серий большой игры не было случая, когда в одной группе играли бы два представителя второстепенных полов. За все эти годы жребий никогда не выпадал таким образом.

— Вот как? А в одиночных играх, когда играют один на один?

— Они не считаются, если ты не прошел через предыдущие туры. Когда я все же играю в одиночные игры, мне говорят, что я везучая. Наверно, так и есть. Даже наверняка, потому что мой отец выбрал мне прекрасного хозяина и мужа, и если мне не повезет в игре, то все равно я удачно выйду замуж. А чего еще может желать женщина?

Гурдже не знал, что ответить. Его шею сзади словно кто-то щекотал — странное чувство. Он кашлянул два-три раза и наконец выдавил из себя:

— Я надеюсь, вы выиграете. Очень надеюсь.

Молодая женщина метнула на него взгляд и тут же снова вперилась в пол, покачав головой.

Немного погодя Гурдже предложил проводить ее к отцу, и девушка согласилась. Она сказала ему кое-что еще.

Гурдже с девушкой шли по огромному залу, пробираясь сквозь толпы людей туда, где ждал ее отец. В одном месте пришлось пройти между огромной резной колонной и батальной росписью на стене, так что они оказались скрыты от всех. В этот миг девушка коснулась запястья Гурдже, а пальцем другой руки надавила на определенную точку на его плече под платьем. Не отпуская рук (надавливая одним пальцем и слегка поглаживая запястье), она прошептала: