Век чудес - Карен Томпсон Уокер

Мама пришла домой с подарком — парой золотистых балеток с рифлеными носами. Девчонки в школе носили похожие уже несколько месяцев. Я переобулась, и туфельки заскрипели по кафелю.

Папа вручил мне книгу.

— В твоем возрасте я ее обожал, — сказал он. С обложки на меня смотрели нарисованные горы, долина и луна. Страницы пахли пылью и плесенью. — Там рассказывается про очень одинокого мальчика. Долгое время ему казалось, что он один в целом мире. Ну, а что случилось потом, я тебе рассказывать не буду, сама прочтешь.

Помню, как эта книжка гуляла по нашему классу пару лет назад. Тогда я ее не достала, а теперь она стала для меня слишком детской.

— Спасибо, — поблагодарила я и положила книгу на колени.

Папа похлопал меня по плечу. Мы ехали на ужин.

— Как удачно, что я хорошо себя чувствую в твой день рождения, — сказала мама.

Мы двигались на восток, к дедушкиному дому, чтобы подхватить его по дороге в мой любимый ресторан. Я очень ждала встречи с дедушкой: звук его голоса всегда помогал мне отделить главное от второстепенного.

— Хотя я по-прежнему думаю, что надо было устроить вечеринку, — продолжила мама. — Радостные события следует отмечать.

— Что мы и делаем, — ответил папа и бросил на меня взгляд в зеркало заднего вида. — Она захотела провести свой день рождения именно так.

С каждой новой поездкой в эту сторону пейзаж по обочинам дороги все больше терял краски. И проблема заключалась не только в траве и эвкалиптах. Появились другие, менее явные признаки всеобщего увядания. Я видела, что берега водохранилища приобрели бурый оттенок, болотная трава и камыши поредели. Нам не хотелось говорить об этом вслух, ведь теперь у нас были теплицы и солнечные батареи для выращивания пищевых культур, но мы не могли не замечать, как тихо исчезает окружающая флора. Вид такого опустошения вызывал содрогание. Одному богу известно, что творилось на менее удачливых континентах. А вот поле для гольфа, мимо которого мы проезжали, неожиданно засияло еще более сочной зеленью, чем раньше. На самом деле старый газон просто заменили на высокотехнологичный искусственный дерн, и машинки для гольфа, словно рекламируя новую жизнь гольф-индустрии, безмятежно катались по холмам.

— Не понимаю, почему ты не захотела пригласить Ханну, — не могла успокоиться мама. Она даже повернулась ко мне, ремень безопасности врезался ей в шею. — Вы раньше так дружили.

— А теперь не дружим, — отрезала я.

Дедушкины владения переживали не лучшие времена. Он отказался рубить эвкалипты. Часть деревьев облысела и зловеще уткнулась верхушками в небо. Остальные упали на землю. Только сосны еще держали оборону, по-прежнему закрывая дедушкин дом от дороги и развернувшейся поблизости стройки.

Мы свернули на подъездную дорожку. Я выпрыгнула из машины и побежала к двери. Родители ждали в машине, не выключая мотор.

Я позвонила несколько раз, но никто не ответил. Я постучала. Вокруг фонаря над крыльцом роились мошки. За моей спиной наконец-то начало светлеть небо — медленно наступал рассвет. Я подергала ручку, но дверь оказалась заперта.

Я вернулась к машине, громко шурша балетками по гравию, и сообщила родителям:

— Он не отзывается.

— Может, забыл слуховой аппарат надеть, — предположил папа и, заглушив мотор, пошел вместе со мной к дому.

Мама приоткрыла дверцу, чтобы подышать свежим воздухом.

Папа отпер дом своим дубликатом ключа, и мы зашли внутрь.

— Пап? Мы приехали, — произнес отец.

В доме стояла духота и тишина, только размеренно тикали часы. На кухне горел свет.

Со времени моего последнего визита ничего не изменилось — закрытые окна, пустые шкафы.

— А куда все делось? — удивился папа. Он провел пальцем по голой полке и заглянул сквозь стекло в сервант из красного дерева, некогда забитый китайским фарфором и хрусталем.

— На Новый год он перебирал все свои сокровища, — объяснила я.

— То есть?

Мы вывозили дедушку на ужин почти каждое воскресенье. Обычно он поджидал нас на крыльце, ворча, что мы вечно опаздываем.

— Ну, он раскладывал вещи по коробкам, — продолжила я.

— Что? Но я ведь разговаривал с ним вчера вечером. — На папином лице отразилось беспокойство.

Коробки исчезли, стол освободился, все ценности куда- то пропали. Мы проверили спальню — в неубранной постели никого не было. В чулане недоставало половины вещей и обуви.

На кухне обнаружилась стопка каких-то писем и брошюрок, на которых лежала тонкая газета со следующим заголовком: «Они не хотят, чтобы вы знали правду о „времени по часам"». На холодильнике висела листовка с изображением идущих по улице людей с остекленевшими глазами. Подпись гласила: «Часовые зомби».

Мама зашла в дом и спросила, что случилось и где дедушка.

— Не знаю, — ответил папа.

— Боже мой, дом словно ограбили, — ахнула мама.

— Джулия говорит, что видела, как он собирал вещи.

Что-то внутри отца клокотало, словно мощная река под слоем льда.

— Ну, не то чтобы собирал… — протянула я.

Разъяренная мама повернулась в мою сторону:

— Может, хватит уже разводить секреты?

Папа выбежал во двор, освещенный лучами рассветного солнца, и начал звать дедушку:

— Папа! Где ты?

Я видела через окно, как он искал его в старой конюшне, на заднем дворе, в засохших зарослях на границе участка.

Дедушка уже не водил машину. У него ее даже не было. Он не мог уехать сам. С покупками и поездками ему помогали или мы, или живший по соседству паренек Чип.

— Он слишком стар для самостоятельной жизни. Как мы раньше этого не поняли, — сказала мама.

Я почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Отец отправился к Чипу, чей дом типовой застройки недавно вырос поблизости.

Мама стала обзванивать телефонные номера, записанные на стикерах на холодильнике. Абонентами оказались прихожане, посещавшие с дедушкой одну и ту же церковь, служба телефонного оповещения и организация по поиску попутчиков для путешествий. В доме по-прежнему пахло дедушкой, листерином и старыми газетами. Антикварные часы в гостиной пробили семь раз. Мама дрожащим голосом диктовала номер своего мобильного на случай, если дедушка где-нибудь появится.

Вскоре папа вернулся с новостями: Чип бросил колледж и уехал.

— Куда уехал? — спросила мама.

Папа потер лоб, закрыл глаза, потом медленно откры их. Солнечный луч появился из-за горизонта, проник в окно и осветил пыль, покрывавшую все в доме. Обычно свет после долгих часов тьмы вызывал у нас радость, но в ночь мы не обратили на него никакого внимания — просто начали щуриться.

— Его мать сказала, что Чип поехал в то место в пустыне. В Циркадию. Он выехал прошлой ночью.

26

Циркадии не было на картах. В интернет-справочнике, где, по слухам, находилась информация об этом поселении, мы обнаружили пустое место — точнее, бежевое пятно, обозначающее пустыню. У нас складывалось ощущение, что мы направляемся в какой-то выдуманный, несуществующий край. И в определенном смысле так и получилось. В пустыне мы съехали с двухполосного асфальтированного шоссе на проселочную дорогу, которая заканчивалась на схеме тупиком, а на самом деле переходила в другую дорогу, еще не нанесенную на карты. Только так мы могли добраться до Циркадии.

— Думаешь, он там? — спросила мама.

Солнце било нам в лобовое стекло. Она поправила защитный козырек.

— Может быть, — ответил папа, щурясь от усиливающегося света. Было девять часов вечера. — А может быть, и нет.

Мы звонили в полицию, но деда отказались отнести к категории пропавших. Пожилой, странный, но не слабоумный дедушка перед отъездом собрал все личные вещи.

Оставшись без ужина, мы помчались к пустыне. Дорога петляла по холмам, некоторые из которых почернели от недавних пожаров. Температура поднималась с каждым километром. Растительность здесь привыкла к борьбе за выживание, поэтому пейзаж не производил такого тягостного впечатления, как на побережье. Кое-где на скалистых склонах виднелись редкие и, как обычно, тощие кустарники.

— С трудом верится, что твой отец вступил в какую-то коммуну, — сказала мама.

— Он ходит в церковь, — возразила я с заднего сиденья.

Вдоль дороги тянулись электропровода, провисающие волнами от столба к столбу.

— Ты как считаешь? — снова обратилась мама к отцу.

— Хелен, я не знаю, — ответил он, выпрямившись, крепко держа руль обеими руками и глядя строго перед собой.

Когда мы миновали последние городские окраины, радио умолкло. Другие машины нам тоже перестали встречаться. Почва выровнялась. Вокруг простиралась пустыня. Синее небо придвинулось к земле, а над горизонтом зависло неподвижное солнце.

От жары воздух над дорогой рябил и клубился. Я почувствовала кожаный запах сидений, тоже раскалившихся на солнце. Мама включила кондиционер.