Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действовать им следовало решительно, пока Донун не уехал из города. Они присоединились к беседе, что велась у камина. Следуя правилам этикета, наместник обратил внимание на Элейн, сказав ей какую-то пустую вежливую фразу.
– Мой господин. – Она изобразила книксен, а затем открыто посмотрела в его глаза. – Я родом из Думны.
Лицо Донуна переменилось, многочисленные шрамы будто бы ожили, чуть переместившись.
– П-прошу прощения?
Элейн удивленно подняла брови:
– Я сказала, что вся в раздумьях.
Мужчина пару раз моргнул, затем уточнил, в связи с чем. Она наплела что-то про праздник, намерения семьи уходить и сомнения, не стоило ли остаться еще на час-другой.
Донун ответил растерянным кивком. Огляделся, будто искал кого-то, кто подтвердит: «Думна» ему послышалась. Но не нашел и поэтому просто криво улыбнулся.
Первый ход был сделан.
После бала Элейн отправилась с Торэмами к ним домой. Ей не нравилась идея вновь останавливаться в этом месте, но на дворе была глубокая ночь, и пекарню уже закрыли. Спать на улице она бы не решилась.
Уставшие после такого бурного праздника, все трое ехали в карете молча, а едва перешагнули порог дома – разошлись по комнатам. Госпожа Торэм отправила к Элейн служанку. Развязывать корсаж платья самостоятельно было сложно, поэтому помощь пришлась кстати.
– Волос у вас рыжеет опять, – заметила девушка, расплетая прическу Элейн.
Тем лучше. Ей нужно было вернуть свой цвет для предстоящей авантюры.
А наутро пришли тревожные вести.
Когда Элейн спустилась к завтраку, Оддин торопливо поглощал еду стоя, а не сидя за столом. Запихнув напоследок в рот кусок пирога, он запил его медовухой прямо из кувшина, не утруждая себя налить в кружку. Скривившись, Элейн заметила осуждающий взгляд госпожи Торэм. Они понимающе переглянулись и хмыкнули.
– Меня ждет местный шериф, – сообщил Оддин, мимоходом дружелюбно улыбнувшись Элейн. – Художник снова совершил убийство.
От этих слов она почувствовала холодок на коже. Уже собиравшийся покинуть комнату, Оддин вернулся к Элейн, сжал ее плечи и серьезно сказал:
– Не возвращайся сегодня в пекарню. Останься здесь хотя бы на несколько дней.
Элейн попыталась отказаться: ей претила мысль быть на попечении чужой семьи, да еще и оставаться в доме Ковина, куда он мог нагрянуть в любой момент. Однако Оддин заверил, что здесь она в безопасности, а у мормэра Нортастера теперь имелись дела поважнее, но Элейн все еще считала это плохой идеей. Госпожа Торэм сидела за столом, поджав губы, что заставляло чувствовать себя незваной гостьей. Но наконец, хмуря брови, хозяйка дома спросила:
– В чем дело, Оддин? Ты чего-то недоговариваешь.
И Элейн поняла, что госпожа Торэм тревожилась из-за поведения сына, и не зря.
– Художник убил… другую женщину. Не такую, как обычно. Меня это беспокоит.
Неприятное ощущение, тревожное, гнетущее, осталось после этих слов на душе Элейн. Она планировала месть обидчикам, но жизнь в это время двигалась дальше, и другое зло совершалось в мире, несмотря ни на что. Оддин сказал, что справедливости нет.
Это так.
Элейн печально гоняла бобы по тарелке, размышляя. Даже когда она накажет Ковина и Донуна за их преступления, разве это хоть в какой-то мере заглушит боль потери? Разве вернет ей семью? Вчера эти двое веселились на балу, в то время как Донни никогда не станцует свой первый танец.
Разве восторжествует справедливость там, где убийца не падает замертво сразу, совершив преступление? Как пчела, которая, ужалив, погибает сама.
– У тебя должны быть другие родственники, – прервала вдруг ее внутренний монолог госпожа Торэм, а на вопросительный взгляд Элейн продолжила: – Не верю, что вся твоя родня жила в Думне. Какие-нибудь тетки и дядья наверняка уезжали в другие деревни и города. Выходили замуж, искали работу.
Элейн никогда не думала об этом, но теперь действительно вспомнила о сестре матери, вышедшей замуж за северянина, и двоюродном то ли брате, то ли дяде по отцу, который служил на границе в Хапо-Ое.
Госпожа Торэм удовлетворенно кивнула.
– Напишу пару писем, – сообщила она, завершив завтрак.
Тут Элейн растерялась. А что ей полагалось делать? Она уже готова была предложить помощь девушкам на кухне, как госпожа Торэм предусмотрительно спросила:
– А читать ты умеешь? – Получив кивок в ответ, она продолжила: – У нас есть библиотека. Скромная, по некоторым меркам, но, уверена, на сегодня тебе хватит.
Читала Элейн медленно. Мама учила ее, но все забылось. Прачке читать некогда, да и где взять силы после тяжелого рабочего дня? Да и книги стоили дорого. Хотя в Думне у семьи Мунов их было не меньше десятка! Но все изменилось, и навык забылся. Одно дело – прочитать пару строк в записке, объявлении или понять, что написано на вывеске. Другое – осилить страницу в книге.
Но Элейн с тоской по минувшим временам и в то же время с отчаянным желанием вновь ощутить книгу в руках стала изучать библиотеку Торэмов.
Помещение оказалось просторным и светлым, несмотря на серые каменные стены. Окна с диагональными решетками с двух сторон охранялись двумя массивными стеллажами из темного дерева. Посередине гордо расположилось резное кресло с синей обивкой. В одном углу комнаты стоял письменный стол, в другом – решетчатый сундук, в котором хранились свитки. Элейн раскрыла один из них и обнаружила карту всех земель, от моря до моря. Карта была старой, здесь Кападония и Мидленд значились отдельными владениями, а столиц было две – Роксетер и Колдуэн. Это и сейчас были два самых крупных города Англорума, но главным считался Колдуэн. И даже Нортастер, крошечный по сравнению с Роксетером, имел более высокий статус, так как находился на территории Мидленда.
Элейн тяжело вздохнула. Все, чего она хотела, – мирной жизни, но отчего же тогда так злило положение Кападонии во всех этих политических играх? Казалось бы, есть ли ей дело, какой город важнее? Десять лет она прожила в деревне, а еще десять – в самом обычном городке, каких сотни.
Она отложила тут же свернувшуюся в тугой рулон карту, провела кончиками пальцев по длинному свитку. Человечеству требовалось чудо, чтобы борьба за власть и территории прекратилась, и Элейн не надеялась дожить до этих времен. Поэтому, решительно оставив сундук с картами, она прошла к стеллажам. Здесь за кожаными корешками были спрятаны волшебные, волнующие миры, полные приключений, переживаний и невероятных событий. Любовь в книгах заставляла сердце петь. А зло и горе… были ненастоящими.
Элейн полистала несколько книг, прежде чем выбрала наиболее интересную: «Легенды, сказания и верные приметы, известные с давних пор».
Среди них была история о трех артефактах, которые окрашивали все, чего касались,
