Знаки внимания - Тамара Шатохина

имени Георгий. А это было серьезнее, чем его воспитанница, но и рассказывать тоже… о чем? Ничего же не было, у меня не было никаких отношений и обязательств, только вот всплывало иногда и, как правило — не вовремя… Но я честно с этим наваждением боролась и у меня уже была не просто надежда, а уверенность, что я справлюсь. Так зачем грузить почти уже не существующей проблемой человека? Ему точно будет неприятно это, а я не хотела его расстраивать. Как будто все логично. А на душе почему-то — бяка. Ох-х…

Мне не с кем было поделиться своими сомнениями по этому поводу и спросить совета. Бабушка на это уже не годилась — я помнила ее слезы. Очевидно, у любого человека есть свои внутренние пределы прочности, дальше испытывать бабушкины я не собиралась. И это было правильное решение, но настроение оно не поднимало.

Единственная школьная подруга, с натяжкой имеющая право называться так, была уже замужем и жила далеко. Девочки из общежития, с которыми я изредка созванивалась… не тот уровень доверия, к сожалению. Не тот случай, чтобы я готова была делиться своими тайнами, да еще и выставляющими меня не в самом лучшем свете.

Поэтому я постояла, подумала, глядя на низко ползущие тучи и рискнула позвонить Ирине Борисовне и спросить — а не практикуются ли у них часом отпуска совершенно безо всякого денежного содержания?

— Просто я знаю, что особой загруженности сейчас нет, новые заказы вряд ли поступят до праздников. Вот и подумала, что никого не подведу, если до Нового года немножко отдохну… внепланово.

Удивительно, но она была совсем не против, даже сказала, что мне можно совсем не подходить, чтобы написать заявление на отпуск. И она оформит все сама, а я смогу подписать его потом — задним числом. Вот только согласует вопрос с Самсоном Самуиловичем и сразу же перезвонит мне. Такое доброе отношение придало мне смелости, и я решилась задать мучающий меня вопрос:

— Еще… я вчера случайно видела Георгия Артуровича… у него в семье… с его сыном все нормально? Ничего плохого не случилось?

— Нет, насколько я знаю — нет, — успокоила меня женщина.

— Ну… тогда все отлично? Тогда — до встречи? — поспешила попрощаться я. И сразу стала звонить Сергею, что бы доложить, что я жива и здорова, а еще отговорить его проведывать меня — в отличие от меня у него сегодня днем не было возможности выспаться.

Уже когда мы с бабушкой поужинали и разошлись по своим комнатам чтобы почитать на ночь, совершенно неожиданно позвонил папа, хотя только два дня назад мы с ним разговаривали:

— Катюша, сейчас мы поговорим с тобой, и обязательно набери в поисковике — личный зубной врач Гитлера.

— Даже так…? — как-то разом провела я аналогию.

— Не утверждаю и ни на чем не настаиваю, но я сделал вот какие выводы…, ты тоже соотнеси: если то хранилище — кабинет зубного врача, а это так, то вполне себе мог быть и Йоганнес Блашке. Той весной он оставался в бункере Гитлера до последнего. И какая же подозрительная удача — нашим даже не пришлось искать его, когда возникла необходимость опознавать по зубам трупы четы Гитлер. Сейчас существует версия, что сидел он там не просто так, а чтобы прикрыть подставу. Сам Гитлер-де слинял и сделал это еще до штурма Берлина. Но мы сейчас не об этом…

— А почему тогда Потсдам? И там же была просто большая квартира?

— Раньше не строили отдельных зданий для мелких частных клиник, врачи практиковали на дому. Да и сейчас небольшие клиники часто расположены на первых этажах жилых зданий. И у Блашке было жилье в Потсдаме. Кабинет был еще и в Ставке, но там только для Адольфа, а так среди его пациентов были многие нацистские бонзы. Почитай, там есть любопытная информация. Например, Гитлер и Геринг были крайне чувствительны к боли. Геринг принимался орать еще до того, как начинал чувствовать ее. Записи Блашке — весь его архив, попали в руки очень предприимчивой дамы, и она издала их — книга называется «Дантист дьявола».

— А… папа?

— Да, я понимаю тебя. Есть еще одно — он тоже был из неразумно увлекающихся филателией, Кать.

— Ну, тогда… да, допустим. А что это нам дает?

— Да ничего! — весело хмыкнул папа, а потом вдруг опять заговорил серьезно: — Дед рассказывал — там был ювелирный лом и брусочки, крохотные брусочки золота. В концлагерях срывали золотые коронки у заключенных, переплавляли и отливали их в брусочки и кругляши. Кто, как не «дантист дьявола», мог получать их в пользование? Хотя, конечно, по дешевке могли покупать и другие. Но знаешь, что душу греет? Если это Блашке? Его потом судили в Нюрнберге и оправдали. Подумаешь — использовал в своей работе зубное золото, сорванное с пленных! Но вот пока док опознавал челюсти в бункере, ему хорошенько подкузьмили наши танкисты.

— Не думаю, что он потом голодал из-за этого, — пробормотала я.

— Ну да, само собой… профессия была и остается трудовой и доходной. Я вообще ничего не утверждаю, Кать, это просто «информация к размышлению».

— А теперь, Штирлиц, вы можете быть свободны? — закончили мы на позитивной ноте.

Утром мне было с чем выходить к бабушке. Но она отнеслась к новости на удивление спокойно. Обдумывала, пока возилась с завтраком, а потом поделилась своими соображениями:

— Все это за уши притянуто, не единственный же преуспевающий дантист был в окрестностях Берлина? Сам город даже по тем временам был огромным, а еще пригороды. И нет никакой возможности узнать о том, владелец этот врач или нет. Вдруг, и правда, марка попала к нему, как трофей? Да и вообще… я не думаю, что все коллекционеры заявляют о том, что у них хранятся такие дорогие вещи.

— А если как-то найти доступ к каталогам сороковых?

— А это теперь тем более нельзя. В случае если официальным владельцем окажется на самом деле этот Блашке… стоимость марки от этого только возрастет. Есть еще и такое понятие, как фетишизм. Сейчас, к сожалению, такое время — фашизм опять в моде… не у нас, естественно, а за границей. И вещь, имеющая прямое отношение к Гитлеру, точно будет востребована. И уже не только потому, что редкая марка. Так что, пускай себе тихо лежит в ячейке. Когда у тебя истекает договор?

— Через две недели. Я поняла тебя — продлю, не доставая и надолго.

— Господи… такое чувство — на пороховой бочке сидим! — замерла вдруг бабушка, покачав головой.

— Закон Мерфи срабатывает, когда мы сами запускаем его, как неминуемый