Защита от дурака - Владислав Задорожный

Я схватил стул, размахнулся — и опустил на голову опешившего агломерата в белом. Он охнул и упал. Двери распахнулись, в комнату ворвались вооруженные агломераты. Сирена выла.

Среди вбежавших был Примечание. Я молча сонно глядел на него.

Примечание наклонился над неподвижно лежащим телом.

— Его больше нет, — сказал он, разгибаясь.

— Это ДУРАК, — сказал я устало, неприятным, дребезжащим голосом. — Я давно его подозревал, и вот решил лично провести Г/А… пока он существует.

— Вход защищали твои агломераты? — спросил Примечание. — Они оказали бешеное сопротивление и все погибли.

— Да, это были мои агломераты. Я убил Его! — много увереннее ответил я, отгоняя сонную одурь. — Я Его убил!

Затем схватил со стола оранжевую карточку, чтобы порвать ее, но пробежав столбики цифр — имени не стояло, не стал ее уничтожать, а вручил Примечанию. Со временем я узнаю имя убитого и все прочее, нужное мне для поддержания версии.

До сознания моих спасителей стал доходить не трагический, а торжественный смысл происшедшего.

— Свершилось! — произнес Примечание.

И эхом повторили за ним все: «Свершилось!»

Меня подхватили и вынесли наружу. Все смеялись, прыгали, как агломераши. Весть быстро разносилась. На шиманах вокруг включили сирены — хотелось шума, крика.

Вдруг грянула музыка. Толпы становились гуще, восторженней. И я плыл над ними, непонимающе-восхищенно оглядывая серые массы, которые колыхались подо мной.

Они дрожали от возбуждения, а музыка подхватывала это дрожание и преобразовывала его в грозную вибрацию, сотрясающую планету…

Серая масса сгущалась, темнела и наконец стало совсем темно и уютно…

Я снова лежал на кровати. Теперь обычной, больничной. В комнате сидели три врача.

— Не волнуйтесь, Бажан, — почтительно сказал один из них. — Кризис миновал. Вам следует отдохнуть. Уже завтра будете в норме.

Они поняли, как мне мучительно разговаривать, и вышли.

Один.

ДУРАК.

Не даром родители испугались и меня — в Аграрку. Недаром тамошние агломераши — смеяться над я. В играх всегда меня Дураком. Неспроста я кошек и собак. Неспроста я Защиту с таким энтузиазмом, тогда как все агломераты улавливали в ней многое достойное презрения и насмешки, а с какой тупой жестокостью я искоренял все непонятное мне будучи лиловым, а как легко я донес на брата, а как трогательно угодливо я выдал Примечание.

И каких необычайных трудов мне стоило учиться, с каким стоном я всасывал науки, которые казались мне уксусом пущенным под череп! И с каким упрямством я отстаивал обреченную Защиту, уже не веря в ее идеалы!

Сотни и сотни примеров зазмеились в моем сознании, и это были примеры моей беспомощной глупости. Кроме того вспоминая мои более пли менее разумные поступки, я обнаруживал, что они были случайны или, того хуже, имели глупейшие мотивы. Первые мои «прозрения» о Защите были лишь позой, проистекавшей от моего желания нравиться Фашке. Надсадная учеба в ЦВО, моя грандиозная образованность были нацелены на то, чтобы понравиться маклакам, выделиться из лапосивых, а позднее — сделать карьеру. Учился я не ради знаний, а ради призрачного возвышения. Если бы не прекрасные агломераты, повстречавшиеся на моем пути, я бы так и остался олухом. Дедушка, Примечание, Джеб, Фашка, Чунча и его друзья, Бачи и Начи, — все они волоком тащили меня к познанию мира, к осознанию его связей, прекрасного, к восприятию сложности отношений между агломератами, понятиями и событиями.

Они силой приподымали меня над моим природным уровнем, но предначертание не стерлось, оно затаилось, и вот — я знаю.

Но жить с этим знанием нельзя. Даже если мне удастся извратить те события в белой комнате, в Агло останется один агломерат, которому будет известна моя Тайна — я сам. И попытка за попыткой я буду бояться, что о ней узнают другие — по моему поведению хотя бы. Миллионноликое презрение и ненависть, хохот: а Бажан-то… ха-ха-ха!.. Как долго скрывал! В порошок Его!

Даже если никто и не узнает, то каково жить с пониманием того, что ты обречен на глупости, что тебя надо контролировать и нянчить, нельзя оставить без присмотра, невозможно ничего тебе поручить — ты обидишь близкого, приласкаешь чужого, ударишь слабого и изогнешься перед сильным, назовешь черное — белым, а белое — черным. Ты — ходячая бомба замедленного действия. Лучше взорвись сразу — сам.

Да, вспыхнуть и рассеяться где-нибудь в укромном месте, не причиняя вреда никому. Уйти, чтобы спасти всех от себя.

Я вскочил с постели, подскочил к шкафчику. Комбинезон там. Я быстро оделся и выскользнул из комнаты. Коридор оказался уставлен кроватями — последние события вызвали много жертв. Взад-вперед сновали врачи, ходячие больные. В этой сутолоке никто не обратил на меня внимания.

«К Фашке? — мелькнуло в сознании. Может, она в этой нее больнице? И сразу обожгло: ты забыл, кто ты? Я еще больше заторопился к выходу — исчезнуть немедленно, чтобы Фашка, если только выживет, — не узнала, кем я был.»

На стоянке у больницы я увидел свою шиману, заботливо подогнанную кем-то. Уже в шимане я подумал: а как воспримут живые мой уход? Не как признание ли, что я солгал в белой комнате? Нет, решат, что послеанализный психоз. По статистике, более половины проверенных Г/А добровольно перестают быть. Ну, сочтут, что и я…

Кучер по моему приказу провел шиману в Аграрку. Мне хотелось перестать быть не в сером мире, а среди зеленой листвы, на мягкой траве детства. Где-нибудь неподалеку от того места, где я, Дурак, изнасиловал Фашку, где я бил стекла Примечанию, где глумился над дедушкой, где издевался над дедкой Плешкой, где клал кошек в мешок и бил об столб, где мне было одиноко, как блохе на голом месте, и одновременно уютно, как никогда и нигде больше…

Я включил ласкатель, чтобы не сойти с ума. Новостей было две: подвиг всепланетного героя Бажана и провал штурма Оплота — огромные потери с обеих сторон. Но Дурак погиб, чего ради они продолжают пускать друг другу кровь?

Мне вдруг стало стыдно за злобную насмешку. Ведь правда: Дурака больше нет, нет и причины для братоубийства! Неужели они не поняли? Хотя бы Пим — нонфуист, непротивленец!

Я приказал кучеру завернуть к Оплоту.

Дома вокруг осажденного Оплота были наполовину разрушены. Пожарники гасили догорающие здания. Улицы были загромождены перевернутыми шиманами. Сновали тысячи возбужденных, вооруженных агломератов. Над замкнутым кольцом Оплота поднимался черный дым. Огня не было видно. Оплот, если и пострадал, то где-то изнутри.

Я с трудом отыскал пункт командования. Штурмом руководил Джеб.

— Присоединяйся, Бажан, — сказал он. — Вечером тут будет жарко.

Его нисколько не волновало количество жертв. Я стал объяснять ему очевидное.

— Речь не о крови, — отрезал он, — а о принципах. ЭТОТ Дурак погиб, а вдруг новый появится?

— Но у нас есть передышка, чтобы избрать правильный путь развития Агло.

— Ты герой — и спасибо. Но вопросы принципов оставь нам.

Я поспешил к Пиму в Гроздь. Брат сидел, скрючившись у центрального пульта, и заливался слезами.

— Ты не представляешь, сколько… — всхлипывал он, обнимая меня, — их тысячи погибло. И это допустили мы, которые хотели добра!

— Прекрати же зло!

Пим залепетал что-то о воле агломератов, о злобности Джеба, о неумолимом ходе событий, о том, что он, Пим, только марионетка… ничего не решает… и снова заплакал.

— Тащите сюда камеру ласкателя, — заорал я, — сейчас мы продемонстрируем этого слюнтяя восторженным толпам!

Присутствующие преображенцы потупились. Часть их составляли старые товарищи Пима… они тоже ревели, размазывая сопли. Я ошалел от злости. Ведь скоро начнется новый штурм, уже утративший смысл, новые горы трупов!

В этот момент пришло важное известие: Джеб объявил ультиматум президентам. Он заявил, что взломал Защиту на Координаторе и получил доступ к Черной Кнопке. Это было невероятно, но он ведь работал по поддержанию функционирования Координатора много ступеней — мог, случайно, и узнать, как добраться до Черной Кнопки.

По крайней мере все находившиеся у пульта вскрикнули. Мы отлично знали, что это за кнопочка: только коснись ее — и вся планета разлетится на куски. Джеб дал им полчаса на размышление. Пим потребовал отмены ультиматума. Джеб настаивал.

— Надо убрать его, — прошептал я Пиму.

Джеб тем временем выругался, прекратив связь.

— Б-ба-аа-жан… — пролепетал Пим, — с-сдела-аай что-нибудь… Делай все, что хочешь, делай!

Я стремительно рванул к лифтам.

Вокруг Джеба не было преданных мне агломератов, которое могли бы устранить его. Приходится рассчитывать на себя, а моя жизнь и полушки не стоит.

Но к Джебу меня не подпустили. Остановили задолго до Оплота.