Дракон. Книга 1. Наследники желтого императора - Игорь Алимов

— Как это?

— Легко! Знаешь ли ты, старик… нет, конечно не знаешь… что наш великий учитель Конфуций был не только теоретиком государственного управления, но и способным редактором, а? Слышал про «Книгу песен»? Шедевр древнекитайского песенного творчества, от которого пошла китайская поэзия, и вообще? Ну не можешь же ты быть настолько серым! — возмущенно вытаращился Сумкин на пребывающего в явном ступоре Котю.

— Ну… Федор Михайлович, я слышал, слышал что-то… Кажется, «Ши цзин», да? — робко предположил Чижиков.

— Во! Старик! Я вне себя! — оживился Сумкин, от восторга чуть не пролив на себя кофе. — Твои познания пронзили мое сердце насквозь! Признаюсь, я был к тебе несправедлив: ты знаешь «Книгу песен»!..

— Ну, Федор Михайлович…

— Ладно-ладно, — Сумкин затянулся. — Чтобы не вводить тебя в смущение, не буду спрашивать, читал ли ты перевод на русский. Так вот, традиция гласит, что редакция «Книги песен» принадлежит Конфуцию, старик. Он якобы взял чуть не три с половиной тысячи песен и отобрал из них триста, которые оказались наиболее идеологически выдержанными. И попутно талантливо разъяснил, о чем в них поется, превратив вполне простые и доступные народные напевы в гимны нечеловеческой важности, проводящие в жизнь нужные ему идеи. Это было эпохальное для всей культуры событие, но я тебе, старик, не об этом толкую, а о том, что Конфуций или кто-то еще запросто мог пройтись и по древним легендам, превратив мелких племенных вождей в не менее эпохальных исторических деятелей. И вот теперь мы знаем, что были якобы в древнем Китае такие люди, как, например, Желтый император, человек немыслимого авторитета для последующих поколений, обожествленный первопредок. А тот китайский дядька, что всяких умников в землю закапывал (про него еще сняли фильм «Герой»), замахнулся поиметь божественный титул, как и у великого первопредка… Вообще-то он — человек интересной судьбы. В древности Китай, видишь ли, представлял из себя кучу независимых мелких княжеств, которые только и делали, что мерялись друг с другом, у кого боевых колесниц больше, короче, непрерывно воевали. Такие, знаешь, бесконечные маневры за гегемонию. А среди всего этого великолепия курсировали от двора одного княжества к другому философы разного калибра, очень даже мечтавшие пристроиться к теплому хлебному месту. Стать при каком-нибудь князе советником или министром, насоветовать всякого про управление и правильное обращение с окружающими, а через эти советы, по их мнению, в мир должны были прийти повсеместная гармония и удивительное процветание…

— И Конфуций?..

— Точно, — кивнул Сумкин. — Конфуций один из них, из этих философов-советников, но я не про него, а про то, что не было в древнем Китае единства, а царила пошлая феодальная раздробленность. И вот в одном из княжеств в двести пятьдесят девятом году до нашей эры, если не путаю, родился наш герой. Ты можешь уточнить дату в «Яндексе», если тебе зачем-то приспичит.

— Ну, Федор Михайлович… Ну, ты достал уже…

— Ладно, ладно, слушай дальше… Жил наш герой, не тужил, мужал, подрастал, понемногу интриговать учился да и управлять тоже, благо, как ты понимаешь, обстановка для того была самая подходящая: все друг друга резали, травили и боевыми колесницами вытаптывали с корнем. Короче, шла обычная насыщенная древнекитайская жизнь. А княжество, где наш герой произрос, было одним из семи самых крупных в то время, да и сам он был не абы кто, но буквально наследный принц, который в тринадцать лет с помощью одного хитрого министра, Люй Бу-вэй его имя, ловко вскарабкался на трон. Посидел на троне немного, примерился — и пошло-поехало: войдя в сознательный возраст, наш герой всех заинтересованных в его троне быстренько нейтрализовал, в том числе навсегда, министра-помощника отправил в ссылку, с глаз долой, хотя надо было, конечно, сразу же казнить. Короче, ухватился наш герой за власть двумя руками, а руки оказались крепкие и весьма мускулистые. Вот тут и началось! Пошел наш герой воевать с шестью оставшимися княжествами и все их успешно захватил, присоединив к собственному. И действовал при этом отнюдь не парламентскими методами: подкупал, обманывал, резал, а сведения о гуманизме и общечеловеческих ценностях до него вообще ни разу не докатились. Нагнал, короче, на всех жуткого страху, старик, а кто был не согласен, что он самый крутой в Китае, — тех вообще казнил без лишних слов. Кровищи пролилось — страсть! Очень тоталитарный выдался дядька. Кровавая гэбня, стройки века, все такое… Но что, старик, в итоге: к сорока годам наш герой впервые в китайской, извини, истории объединил страну в единое государство, понимаешь? Поделил на области, старую аристократию сконцентрировал в одном месте, окружив охраной и удалив от дел. Наладил административную вертикаль, проложил по вновь образованной державе дороги, отчеканил единые деньги, ввел общегосударственную иероглифику — а то ведь раньше писали кто во что горазд, что создавало трудности во взаимопонимании… И наконец, соединил в одно целое Великую китайскую стену, достроив недостающие участки. Могучий, матерый был человечище!

Даже грязные очки не могли заслонить огонь восхищения, горевший в глазах Сумкина. Чижиков слушал, забыв про кофе.

— Ну вот, старик, объединил он страну, провозгласил себя императором, а чтобы не возникало брожения в головном мозгу у слишком ушлых подданных, которые могут за исторические прецеденты ухватиться и начать призывать вновь вылупившегося императора покаяться, или там властью поделиться, или там демократию развести повсеместно, Конфуция и его труды запретил. А книжки, в которых были свидетельства о золотом веке китайской древности, когда все люди якобы были братья, повелел уничтожить — например, сжечь. А тех, кто особо упорно цеплялся за историческое наследие, противоречащее его божественности и самозваному титулу — тех казнил безо всяких сожалений. Меры по тем временам, я бы сказал, вполне разумные и даже где-то гуманные. Особо рьяных, которые против линии партии и правительства активно шли и на общечеловеческих ценностях настаивали с пеной у рта, закопал живьем. И наступила некоторая благодать. Правда, империя его недолго продержалась и, едва наш герой склеил ласты, развалилась, но зато на все времена установила общегосударственные стандарты и показала, как единой страной жить полагается. Это тебе к вопросу о роли личности в истории. Вот так-то, старик. Понимаешь?

— Это я понял. Такой Петр Первый китайский, реформатор невиданной силы… А эти солдатики в латах тут при чем? — немедленно прикопался Чижиков.

— Солдаты? Да ни при чем, это я тебе так, в целях общего развития сообщил… — пожал плечами умный Сумкин. — Тебе же надо развиваться.