Яд для Наполеона - Эдмундо Конде

— Пардон, — поворачиваясь к ним, произнес старик. — Позвольте представиться — Теодор Карно к вашим услугам. — Он протянул руку, явно с трудом сдерживая икоту.

— Мое имя — Ласалль. Жюльен Ласалль.

Услышав ответ друга, Огюст замер.

— Как вы сказали? — переспросил Теодор.

Словно опасаясь, что от частого употребления имя, подобно монете, может затереться, юноша с неудобством человека, впервые надевшего новые ботинки, повторил:

— Жюльен Ласалль.

— Вы нездешние?

— Мы из Парижа, — сообщил Огюст.

— На одном из последних французских кораблей, не так ли? — разговаривая с ними, Теодор продолжал сидеть на табурете, крепко обхватив за талию меднокожую дамочку с весьма аппетитными формами — единственную, которая не улизнула от него после начала беседы. — Новый свет приятно удивит вас, господа, — и, развивая мысль, пояснил: — Какие женщины… У-у-ух! Креолки такие жаркие и… такие потненькие…

Теодор приблизил лицо, на котором выделялся опухший нос с лиловыми прожилками, вплотную к пышному бюсту барышни и кончиком языка сладострастно провел по нежной коже от впадинки между грудей до ямочки у основания шеи.

— О-ля-ля! — вздохнул Огюст. — Какое падение французского духа!

— Мсье, — отрывисто произнес старик, зарывшись лицом в декольте и косясь на Огюста, — я уж давно перестал быть французом, — завершающая часть фразы прозвучала с нарочитым акцентом, еще более отчетливым, чем у хозяина «Дофины».

Между тем за одним из угловых столиков неожиданно вспыхнула перебранка — повздорили два картежника. Оба вскочили на ноги, схватив друг друга за грудки. Скрипач принялся наигрывать мелодию поритмичнее. Теодор неспешно, делая паузы между словами, поделился важным соображением:

— Не беспокойтесь, господа, вы находитесь в самом лучшем месте этого города. Здесь вы всегда в безопасности. Заверяю вас.

Жюльен и Огюст молча переглянулись, затем посмотрели на уже вошедших в раж и от души дубасивших друг друга джентльменов и в недоумении воззрились на старика.

— Н-да… если это место — лучшее в Новом Орлеане, то что же творится в худших, мсье? — спросил Огюст дрогнувшим голосом.

В тот миг один из драчунов выхватил из ножен тесак и начал было угрожающе размахивать им перед соперником. Однако хозяин заведения был решителен и скор. Схватив с висевшего у него за спиной шита с коллекцией холодного оружия два кинжала, он с обеих рук метнул их в нарушителей спокойствия. Клинки, подобно двум молниям, пригвоздили рубахи соперников к стене.

Музыкант, как ни в чем ни бывало, опустил скрипку и смычком почесывал подбородок.

— Убирайтесь на улицу! Мне в таверне кровь не нужна, вам здесь не скотобойня! — прорычал хозяин, указывая рукой на дверь.

Проводив взглядом молча покинувших заведения и явно лишившихся прежнего пыла игроков, хозяин вернулся к своим обычным занятиям. Скрипач снова взялся за скрипку, и в таверне восстановилась все та же атмосфера бесшабашной гулянки, что и пару минут назад.

— Вот-вот, сударь, именно поэтому здесь безопасно, — пояснил старый пьяница, обращаясь к Огюсту, и опорожнил стакан, другую руку опустив ниже талии своей барышни. — Эх, хорошая это штука — храбрость! Вы видели, каков молодей хозяин? Человек, внушающий уважение к себе. Если б мне частичку его х-х-храбрости, если б я был до-до-достаточно храбр… я бы все и-и-изменил. Но что вы в-в-видите? Старого пья-п-п-пьянчугу, у которого, как и у моих предков, денег куры не клюют. А этого, к-к-какой ужас! Этого недостаточно, чтобы за-за-заставить себя уважать!

Глаза у Теодора были маленькие, водянистые, серо-голубые, лицо, обрамленное длинными, почти до подбородка белыми бакенбардами — воспаленное, багрово-красное, редкие седые волосы всклокочены. На нем был все тот же — возможно, только еще более грязный сюртук и та же сорочка с жабо и тонкими кружевными манжетами, что и накануне ночью, когда его увели отсюда Сохо и Гран-Перл.

— Почему вы так говорите? — спросил Жюльен.

— Как я говорю? — переспросил Теодор.

— Почему вы говорите, что надо заставить себя уважать?

— П-п-потому что, в противном случае, что остается? Если нас не у-ув-важают и о-о-отнимают самое дорогое, что о-о-остается? М-м-месть? А если мы т-т-трусливы, к-кто отомстит за нас? — И, наклонясь к ним, громко прошептал: — Если б я б-б-был с-с-способен отомстить за с-с-себя… Если б м-м-мог лишить жизни т-т-тех, к-к-кто в-в-вино-вен в моих н-н-несчастьях… Если б имел с-с-сме-лость вос-с-становить с-с-справедливость… О, т-т-тогда… т-т-тогда…

— Что тогда? — спросил Жюльен.

— Т-т-тогда бы они д-д-дрожали… А я бы обрел душевный покой! — выпалил Теодор и, плотно сжав зубы, потряс в воздухе кулаком.

Меднокожая девица начала проявлять признаки недовольства и попыталась высвободиться из обхватывавшей ее руки. Жюльен допил свой бренди и поставил стакан на стойку.

— И чего вы не пожалели бы за то, чтобы обрести желанный покой? — поинтересовался Жюльен.

— Да я бы отдал что угодно! — воскликнул Теодор.

— Ну что ж, почему бы не попробовать? Может, у нас получится, мсье, — предложил Жюльен столь неожиданно, что Огюст поперхнулся. — Давайте определим: что вы дадите, чтобы отомстить вашим врагам и при этом, разумеется, не запятнать ни каплей крови кружева на вашей одежде?

Огюст переводил изумленный взгляд то на одного, то на другого. Старик, расплатившись пригоршней монет, отпустил на волю дамочку, которая тут же испарилась, и придвинулся почти вплотную к новым знакомым.

Раньше Огюст не мог себе представить, что станет свидетелем подобного разговора, к тому же в Новом Орлеане, да еще, кроме всего прочего, между старым пьяницей, которого в блестящем Париже сочли бы босяком, и его новым другом — юношей, несомненно, привлекательным и необычным, теперь назвавшим себя Жюльеном Ласаллем. Однако благодаря алкоголю все происходящее воспринималось совершенно естественно, и Огюста не столько удивил характер беседы, сколько стремительность, с какой в Новом свете заключались сделки. Будто и вправду время — деньги, а первая из Десяти заповедей посвящена тому, как их делать.

Огюсту, который какое-то время не следил за ходом беседы, послышалось, что его друг задает ему какой-то вопрос.

— Да? — встрепенулся он.

— Я спрашиваю: умеешь ли ты готовить?..

— Готовить? Гм… Еще бы! У всех, кому довелось отведать моих блюд, навсегда сохранились приятные воспоминания.

— Видите, я прав, — улыбаясь Теодору, сказал Жюльен.

— Позволю тебе напомнить, — с некоторым смущением промолвил Огюст, — что нам следует сосредоточить усилия на поисках твоей матери.