Управдом - Андрей Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сторожу черепушку чуть было не проломили, — мрачно сказал Мальцев.
— Но не сразу.
— Объясни.
— Хорошо. Вот встань здесь. Представь, что ты сторож, а я грабитель. И бью тебя по голове сзади, — Травин показал, как он это сделает. — Куда ты упадешь?
— На землю.
— Ясен пень, что не в небо улетишь. После такого удара ноги у тебя подломятся, потому как сразу сознание потерял, руки от развернувшегося тела в стороны раскидает, и валяться ты будешь врастопырку. В такой позе тебе руки свяжут за спиной и лежать оставят на животе. А тот сторож на боку согнув колени валялся. Если так, то удар был спереди, в живот, — Сергей показал прямо на Мальцева, как бы он это сделал, — и только потом, когда согнулся от удара, по голове. А значит, он их видел и впустил. Или кто-то ударил сзади, когда остальные стояли рядом, и он их видел, они могли подхватить тело и не дать сразу упасть. А это сторож, ему посторонних пускать на склад не велено.
— Думаешь, сговор?
— Или документ у них был, фальшивый или настоящий, — Травин сел обратно. — Тогда еще вопрос: зачем бить сторожа, если есть документ, которому он поверил? Может, чтобы показательно склад обнести, тогда сторож соучастник и по башке ему шарахнули для конспирации, но перестарались. А сами, если бы их задержали где, просто бумажкой в нос ткнули, и все, никто ж не вчитывается, видят печать и пропускают.
— Обнести, чтобы недостачу скрыть? Но зачем это частнику? Считай, его же товар, смысл у себя самого красть? Как думаешь?
— Этого я, Паша, не знаю. У частника приказчик может быть на руку вороватый, вдруг вывозил со склада месяц добро, а как к инвентаризации подошло дело, решил подстраховаться. Или еще что, я ж говорю только то, что видел, а видел я не так много. Кстати, раз уж такой разговор пошел, как меня так быстро нашли? Я ж в небо шмальнул, думал, минут через тридцать прибегут, а с милицией поговорил, они, оказывается, неподалеку были. Удачно, кстати, мог бы кровью истечь.
— Засаду устроили, — Мальцев махнул рукой, чего уж там скрывать, — наводка была, что склад обнесут, милиция затаилась на дороге, где телега могла пройти, и сигнала ждала.
— От кого?
— А это тебе, — следователь поднялся, — товарищ Травин, знать не нужно. Не по должности. Ладно, бывай, Сергей, не буду отвлекать от мотоциклетки, а к разговору этому мы еще вернемся, дело пока не закрыто. Да, ты ведь теперь здесь управдом?
— Назначили.
— Если узнаю, что ты Дарью Павловну обижаешь или вертишься вокруг нее, закрою надолго.
Травин против ожиданий Мальцева не обиделся и не насупился, а рассмеялся.
— Договорились, Павел Евсеевич. И близко не подойду.
В понедельник Травина ждало новое испытание — как отвести чужого ребенка, который не разговаривает, в советскую школу. Сам Сергей в прежнюю свою жизнь, в детдоме, знаниями не увлекался, а его реципиент с трудом доучился до шестого класса, а потом, когда его отец умер, и вовсе на учебу забил большой блестящий болт. Благо эти самые болты, гайки, поршни и сальники интересовали местного Травина гораздо больше истории и чистописания. Так что, по мнению Сергея, раз уж девочка научилась сама читать и кое-как писать, то и дальше могла жить своим умом, гулять на улице и вообще делать что-то полезное, а не сидеть вместе с тридцатью другими такими же детьми в тесном классе.
Четверка ребятишек на то, что рассказал им Травин, не обиделась. Хотя могли бы, он, по сути, их заложил. Только Лиза погрустнела, когда узнала, что ее в приемную семью отдадут.
— Не кисни, — сказал ей Сергей, — если тебе эта семья не понравится, не пойдешь туда, а если все-таки попадешь, и они будут тебя обижать, то сразу и перестанут, потому что иметь дело им придется со мной.
Против такого довода еще никто не возражал.
Утром Сергей пораньше подвез Лизу и Емелю в школу на мотоцикле — пацан учился в первом классе и пообещал за девочкой приглядывать. Появление будущей ученицы ее одноклассники вниманием не обошли, как обычно это происходило, возле мотоцикла собралась стайка ребятишек, Сергей оставил Емелю, раздувшегося от гордости, вместе с Лизой отбиваться от любопытных, а сам прошел в администрацию, чтобы отдать документы.
— Не беспокойтесь, первый класс у нас тихий, — заверила его завуч, молодая женщина с кудряшками и комсомольским значком. — Есть даже пионерский отряд, дети-то разного возраста, некоторые только в одиннадцать-двенадцать лет первые буквы писать учатся. Хорошо, что вы, товарищ, за сиротками приглядываете, время сейчас сложное, хоть жизнь и налаживается. Я напишу список, чего купить нужно, и передам вместе с девочкой. Особенно с бумагой и карандашами проблема, чуть ли не на кусках обоев пишут. Директор даже хотел из книг вырвать свободные листы, кое-как отстояли нашу библиотеку — хорошие книги, а не всякую буржуазную чушь, вот ее не жалко.
— Тут и библиотека есть? — Травин уже к двери потянулся, чтобы уйти.
— Вместе с городским архивов. Когда революция была, свезли сюда бумаги, да так и оставили. Часть в первые годы сожгли, топить ведь надо было чем-то, остальное потихоньку забирают для своих нужд, вот, к примеру, коммунхозотдел ваш часто домами интересуется, ну а то, что к временам царизма относится, похоже, никому не нужно.
— Что, так никто и не интересуется?
— Нет, — завуч покачала головой. — Историк наш, Иван Андреевич Топольский, иногда копается, сортирует, но похоже, уйдет это все это тоже в печь. Как пережиток проклятого прошлого.
— А этот ваш Иван Андреевич что, в истории города хорошо разбирается?
— Лучше бы он так в новой революционной истории разбирался, — нервно дернула плечами завуч. — Держим его по причине возраста, не выбрасывать же на улицу. И молодых специалистов никак не дождемся, обещали на его место прислать из Москвы, но так пока и нет никого.
Травин достал из кармана серебряный кругляш.
— Нашел тут вещицу, вот интересно, кому она принадлежала.
— Это вам, товарищ, точно к нему. Идите в шестнадцатый кабинет — там номер
