Девушки и единорог - Рене Баржавель

И все, что есть на земле сияющее и безбрежное, стало для них наградой в сиянии весны и аромате дрока. Он видел все, ощущал все, слышал все. И этим всем для него была она.

Она перестала видеть и слышать мир вокруг себя. Она перестала существовать. И в то же время пение ее души было слышно в птичьем хоре.

Прошло два дня. За ужином Амбруаз Онжье спокойно сообщил, что собирается послезавтра уехать.

Элен ошеломленно уставилась на него. Амбруаз обратился к леди Гарриэтте:

— Я так долго стеснял вас, — сказал он. — Прошу меня простить… Увлеченный исследованием, окруженный вашей заботой, я почти забыл, что нахожусь в гостях. Уверен, когда я вернусь в Англию, мне покажется, что я попал в чужую страну.

Леди Гарриэтта, которой понравился комплимент, ответила, что его всем будет не хватать. Обычный обмен любезностями. Ни та, ни другая сторона на деле не думали то, что говорили, и не верили тому, что слышали. Все происходило в рамках приличия и не имело никакого значения ни для Амбруаза, ни для леди Гарриэтты, ни для остальных присутствовавших при разговоре. Но не для Элен. Для нее сказанное показалось страшнее самых ужасных проклятий, которые изрыгали бородатые библейские пророки, предрекая падение небес на землю или конец света.

Гризельда почти ничего не слышала. Со слабой улыбкой на лице, погруженная в мечты, она словно находилась далеко отсюда, согретая изнутри золотым солнцем, которое зажег в ней Шаун. С того момента все вокруг для нее изменилось. Когда она открыла глаза, все показалось ей иным — небо над ней, лицо Шауна, склонившееся к ней с выражением тревожного счастья. А потом иными показались ей и все остальные лица. Все вокруг, каждая веточка всех деревьев, каждая травинка, каждое перышко любой пташки, каждая улыбка сестер, каждый волосок в бороде отца, море и ветер — отныне все это оказалось на своем месте, находясь в равновесии со всем остальным и свидетельствуя об очевидном: жизнь имела смысл, жизнь была прекрасна, жизнь стала радостью.

У Гризельды даже изменился голос; если прислушаться, то он казался более глубоким и более теплым. Но кто мог услышать ее, если Шауна не было рядом? Ее движения стали более плавными, немного более четкими, но кто мог увидеть ее, если серых глаз не было рядом?

— Мы можем надеяться на удовольствие когда-нибудь снова увидеть вас? — вежливо поинтересовалась леди Гарриэтта.

— О, конечно, конечно! — отвечал Амбруаз Онжье тоном, означавшим «конечно, никогда».

Элен ощущала кошмарный сумбур в своей голове. Все происходящее казалось ей сплошным абсурдом.

— Но Лондон так далек от нас! — произнес со скептической улыбкой сэр Джон.

— Конечно, конечно, — повторил Амбруаз с улыбкой.

Неужели он уедет, так и не сказав ей ни слова? Неужели она ошибалась? Значит, их совместные прогулки, их беседы, их работа в библиотеке, все остальное отнюдь не было началом? Он так ничего и не понял? Но ведь каждый ее взгляд недвусмысленно говорил: «Я ваша избранница, ваша судьба, самый близкий вам человек. Я знаю ваш блестящий ум, я всегда буду рядом с вами, я буду помогать вам, мы продолжим совместную работу, мы напишем великолепную книгу, мы раскроем тайны прошлого, мы пойдем рука об руку к будущему, мы предназначены судьбой друг для друга, ведь именно судьба привела вас на этот остров, чтобы мы непременно повстречались.»

— Я тоже надеюсь когда-нибудь повидать вас в Лондоне, — говорил Амбруаз.

Элен с ужасом огляделась. Все спокойно сидели за столом и мирно беседовали, словно никто из них не услышал эти страшные слова. Все выглядело так же, как в любой из прошлых вечеров, но в то же время на происходящем сегодня лежал оттенок кошмара. Даже свет казался ей черным. Невыносимый холод охватил Элен с головы до ног. Потрясенная, она почувствовала, что умирает, и попыталась встретить взгляд Амбруаза. Потерпев неудачу, она тихо соскользнула на пол.

После мгновения всеобщего оцепенения и воцарившейся в комнате мертвой тишины началась всеобщая суматоха; только Амбруаз, не представлявший, что ему делать, оставался на своем месте, машинально поглаживая кончиками пальцев то бороду, то скатерть перед собой.

Китти первая кинулась на помощь сестре. Она схватила Элен, прижала к своей роскошной груди и попыталась поднять ее. Оказавшись на стуле, Элен очнулась, охваченная смущением и беспокойством. Она плохо представляла, где находится, и растерянно наблюдала за царившей вокруг нее суетой, мало что различая в окутавшем ее багровом мраке.

Брижит, налаживавшая освещение в столовой, бросила все и помчалась на кухню. Перед этим она слишком резко повернула колесико для регулировки пламени, и язычок огня взвился до половины стекла, выпустив в потолок струйку черного дыма, рассеявшегося в виде множества небольших хлопьев жирной черной копоти.

— Мы слишком много заставляли работать это дитя, — произнес сэр Джон, полный угрызений совести.

Леди Гарриэтта не стала высказывать предположение, что Элен, скорее всего, плохо переварила съеденный в обед шоколадный пудинг.

— Тебе нужно пойти полежать, — сказала она. — Я скажу, чтобы для тебя приготовили укрепляющий отвар.

Элен, поддерживаемую с двух сторон матерью и Гризельдой, вывели из столовой. Она едва успела бросить полный отчаяния взгляд на Амбруаза.

Джейн бросилась к керосиновой лампе и отрегулировала пламя. Озабоченный сэр Джон уселся на свое место. Маленькие черные бабочки, кружившиеся над головами, начали опускаться, садясь на тарелки, скатерть и лица обедавших.

— Не понимаю, что с ней, — сказала Китти. — Бедняжка просто позеленела.

Начавший догадываться Амбруаз старательно изображал нейтральный и в то же время сочувственный вид.

— Моя голубушка, бедная моя, — повторяла Эми на кухне. — Я же предупреждала ее! И на этом ее несчастья еще не закончились.

Леди Гарриэтта вернулась в столовую одна. Гризельда осталась с сестрой.

— Что с ней? Она заболела? — спросил встревоженный сэр Джон.

— Нет. Мне не показалось, что она заболела.

Сэр Джон ничего не понял.

— Так она не вернется в столовую?

— С ней уже все в порядке, но пусть она полежит у себя, — успокоила леди Гарриэтта присутствующих.

Проходя мимо мужа, чтобы сесть на свое место, леди Гарриэтта наклонилась к нему и шепнула:

— Девочка плачет.

Потом, продолжая улыбаться, она села рядом с Амбруазом.

— Она плачет?.. Но что может заставить ее плакать? — пробурчал себе в бороду сэр Джон.

Он считал, что хорошо знает Элен, свою любимую дочь, всегда находившуюся рядом с ним. Он не понимал, чем могут быть вызваны эти неожиданные слезы.

Леди Гарриэтта приказала поменять тарелки, выпачканные в саже, и беседа за столом постепенно возобновилась. Иногда даже раздавался смех, если кто-нибудь размазывал на лице чешуйку сажи, рисуя таким образом еще одну бровь на щеке.

Леди Гарриэтта извинилась перед гостем:

— Ах, этот керосин! Он очень практичен, но его использование иногда создает некоторые неудобства.

Гризельда незаметно вернулась к столу. Отец бросил на нее вопросительный взгляд, и девушка успокаивающе кивнула ему. В то же время она не удержалась, чтобы пристально не посмотреть на Амбруаза, оценить его бороду, лорнет, аккуратную прическу и правильные черты удлиненного лица. Она не пыталась скрыть свое удивление перед этим необъяснимым феноменом. У почувствовавшего ее взгляд Амбруаза на лице появилось странное выражение, одновременно сконфуженное и торжествующее, немного похожее на выражение на морде пса, застигнутого на краже косточки, в то время, как в его миске еще оставалось мясо.

Ужин заканчивался. Когда все расходились по своим комнатам, Гризельда незаметно задержала отца. Она хотела поговорить с ним.

— В конце концов, в чем дело? — спросил сэр Джон. — Что происходит с Элен?

Когда Гризельда рассказала все отцу, удивление сэра Джона не имело границ.

— Амбруаз?.. Неужели это правда?

— Да, конечно.

— Но. Но это просто невероятно! Что она нашла в нем?.. Он, по- моему. Я хочу сказать, что он отнюдь не красавец!..

— Но он и не урод. Она считает его красивым.

— Это какая-то нелепость!.. Он того же возраста, что и я!..

— Вы преувеличиваете.

— Он же просто старый холостяк!..

— Было бы гораздо хуже, будь он женат.

— Какие жуткие вещи ты говоришь. Не понимаю, что она в нем нашла?.. Боже, неужели это возможно?

Гризельда думала примерно то же самое. Глядя на потрясенного отца, она неожиданно разглядела его удивительное очарование, его детское простодушие и уязвимость, обычно скрываемую несколько высокопарными манерами. Точно так же его усы скрывали несколько мягкий рот. Она смутно догадывалась, что Элен перенесла на приезжего мужчину бесконечное восхищение отцом. Но на самом деле это было иллюзией. Единственной общей чертой у двух мужчин была борода.