Процесс исключения - Лидия Чуковская

(Не сознают. Лев Зиновьевич, не сознают. У бюрократии, как у всякого мещанства, памяти нет. Память — орудие преемственности, орудие духовной культуры. Они же вне культуры. Они посторонние. Союз Писателей давно пора переименовать в Союз Посторонних.)

Следующим после Льва Копелева исключили… Впрочем, нет.

Эту грустную книгу о попытках вгонять писателей в небытие, исключать из литературы, из читательского сознания и памяти я хочу окончить победно и радостно. Нет, не только глубоким моим убеждением, что чем упорнее заталкивают писателя в несуществование, тем громче звучит его голос, тем вернее он побеждает. Я хочу закончить эту грустную книгу радостным известием об исключении из Союза Писателей — кого бы вы думали? Кого-нибудь из нас? Нет. Об исключении Союза Писателей из литературы. Известием об исключении всех этих Секретариатов и Правлений.

Георгий Владимов, автор повести "Большая руда", некогда напечатанной в "Новом мире", и романа "Три минуты молчания", тоже впервые напечатанного в "Новом мире", автор письма IV Съезду Писателей (одного из самых сильных писем, прозвучавших в защиту Солженицына, — и в тысячах экземпляров размноженного Самиздатом), автор повести "Верный Руслан", опубликован-ной за границей, член Союза Писателей за номером 1471, - писатель Георгий Владимов сам сорвал с себя номер*.

* Повесть "Верный Руслан" опубликована в Советском Союзе в 1989 году в журнале «Знамя», № 2; письмо IV Съезду Писателей — в журнале «Смена», 1989, № 22.

Привожу два отрывка из письма Георгия Владимова в Правление Союза Писателей СССР:

"…Как заведомо отвергаются проекты вечного двигателя, так должно отбросить все попытки руководить литературным процессом. Литературой управлять нельзя. Но можно помочь писателю в его труднейшей задаче, а можно и повредить. Могучий наш союз неизменно предпочитал второе, бывши — и оставаясь — полицейским аппаратом, вознесшимся высоко над писателями и из которого раздаются хриплые понукания и угрозы — и если б только — они!

Не стану зачитывать присталинский список — кому Союз, вернейший проводник злой воли власть предержащих, да со своей еще ревностной инициативой, первоначально оформил дела, обрек на мучения и гибель, на угасание в десятилетиях несвободы, — слишком, длинен, более шестисот имен, — и вы оправдаетесь: это ошибки прежнего руководства. Но при каком руковод-стве — прежнем, нынешнем, промежуточном — «поздравляли» с премией Пастернака, ссылали — как тунеядца — Бродского, зашвыривали в лагерный барак Синявского и Даниэля, выжигали треклятого Солженицына, рвали из рук Твардовского журнал?

И вот, еще не просохли хельсинкские чернила, новые кары — изгон моих коллег по междуна-родному ПЕН-клубу. Да что нам какой-то там ПЕН, когда уж мы двух нобелевских лауреатов высвистели! И как не воскликнуть словами третьего: "Лучших сынов Тихого Дона поклали вы в эту яму!"

Ну, может быть, хватит? Опомнимся? Ужаснемся?"

Далее Георгий Владимов говорит о Фадееве, который опомнился, ужаснулся и пустил себе пулю в лоб. Но эта пуля никого не вразумила.

Он продолжает:

"Вот предел необратимости: когда судьбами писателей, чьи книги покупаются и читаются, распоряжаются писатели, чьи книги не покупаются и не читаются.

Унылая серость с хорошо разработанным инструментом словоблудия, затопляющая ваши правления, секретариаты, комиссии, лишена чувства истории, ей ведома лишь жажда немедленно-го насыщения. А эта жажда — неутолима и неукротима.

Оставаясь на этой земле, я в то же время не желаю быть с вами. Уже не за себя одного, но и за всех, вами исключенных, «оформленных», к уничтожению, к забвению, пусть не уполномочивших меня, но, думаю, не ставших бы возражать, я исключаю вас из своей жизни. Горстке прекрасных, талантливых людей, чье пребывание в вашем союзе кажется мне случайным и вынужденным, я приношу сегодня извинения за свой уход. Но завтра и они поймут, что колокол звонит по каждому из нас и каждым этот звон заслужен: каждый был гонителем, когда изгоняли товарища, — пускай мы не наносили удара, но поддерживали вас — своими именами, авторитетом, своим молчаливым присутствием.

Несите бремя серых, делайте, к чему пригодны и призваны, — давите, преследуйте, не пущай-те. Но — без меня.

Билет № 1471 возвращаю.

Георгий Владимов.

Москва, 10 октября 1977 г."

"Я исключаю вас из своей жизни", — говорит Георгий Владимов руководству Союза Писате-лей и без укора, без негодования и злобы зовет каждого литератора сделать то же. Оставаясь при этом в родном доме. На родной земле*.

* В 1983 году Георгий Владимов, после двух инфарктов, постоянной слежки и обысков, вынужден был вопреки своему прежнему призыву покинуть Советский Союз.

…Чем же должен кончиться "процесс исключения"? Исключением Союза Писателей. Здесь, на нашей земле, это воистину союз посторонних. Но произойдет это желанное исключение только тогда, когда каждый сам пожелает исключить Союз из своей жизни. Когда каждый писатель поймет, что держаться ему не за членский билет, а за братскую руку. Работать ему не для Союза Писателей и не для его органов печати — рупоров лжи, — а работать в литературе во имя спасе-ния обманутых.

Читатель найдет нас, прочтет, поймет, услышит — мы остаемся верны ему только тогда, когда остаемся верны себе.

"Совершим с твердостью наш жизненный подвиг, — писал Баратынский Плетневу в 1831 году. — Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия, а главное из них — унылость".

Каждому его поручение известно. Для того же, чтобы исключить из своей жизни — и глубже: из своей души! — и шире: из литературы! — Союз Писателей со всей его гноящейся, смрадной ложью, нам, исключенным, не требуется, к счастью, ни сговора, ни собраний, ни резолюций. Это акт нашей личной воли. Каждого из нас поодиночке и всех нас — вместе.

Перед каждым перо и бумага. У каждого есть брат — любящий, правдивый, строгий, смелый. Он не покинул нас и, если мы окажемся того достойны, — не покинет.

Забудем о залах Центрального Дома Литераторов. Научимся видеть в темноте: братство — рядом.

Октябрь 1977 — февраль 1978

Москва — Переделкино

От автора

Эта книга писалась в разные годы. Первая ее часть, автобиографическая, написана в 1974 году, непосредственно после того, как меня исключили из Союза. Вторая часть ("Глава дополнитель-ная") писалась в 1977–1979 годах, и речь в ней идет уже не обо мне одной. Кончается книга откры-тым письмом Георгия Владимова, который сам отказался от членства в Союзе. Владимов объявил, что исключает Союз Писателей из своей жизни и зовет других, оставаясь на родной земле, последовать его примеру.

Этот призыв — будет ли он услышан или нет — я считаю весьма знаменательным. Если он найдет себе отклик, тогда и начнется истинный, естественный очистительный "процесс исключения".

Л. Ч.

12 марта 1978

P. S. Книга эта была издана в Париже в 1979 году в издательстве «YMCA-Press». Очерк литературных нравов шестидесятых — семидесятых годов. Сегодня у нас январь 1989-го. Миновало десятилетие — и какое! Изменились ли литературные нравы? И да и нет. Конечно, да: не могли они не измениться — с 1985 года во весь голос заголосила гласность, еле слышен шепоток цензуры. Однако нет: ведомство, именуемое Союзом Писателей, сохранено во всей своей антилитературной, грубой, бюрократической мощи. А потому, на мой взгляд, страницы книги сохраняют и по сей день не один лишь исторический интерес.

Пусть читатель отнесется снисходительно к изобилию новых примечаний. Рассказ остался нетронутым, а фактические перемены, продиктованные временем, пришлось указывать под строкой.

P. P. S. Еще через месяц — в феврале 1989 года — меня официально уведомили, что партком и Секретариат Московского отделения СП РСФСР единогласно — столь же единогласно, сколь исключали! — отменил свое прежнее решение от 9 января 1974 года, и, таким образом, я снова являюсь членом Союза Писателей.

Л.Ч.

Декабрь 1989