Дорожные работы - Стивен Кинг

Она положила на тарелку недоеденный эндибургер, вытерла рот салфеткой и сказала:

– Они остались такими же вкусными, как и раньше. Скажи мне, Барт, у тебя есть какие-нибудь разумные мысли по поводу того, что нам делать?

– Разумеется, есть, – уязвленно сказал он. Правда, он не знал, в чем они заключаются. Вот если бы он принял еще один двойной, то, может быть, мыслей бы и прибавилось.

– Ты хочешь развестись?

– Нет, – ответил он. Ну вот, появляются первые позитивные соображения.

– Ты хочешь, чтобы я вернулась?

– А ты сама хочешь?

– Я не знаю, – сказала она. – Видишь ли, Барт, я должна сказать тебе одну вещь. Впервые за двадцать лет своей жизни меня охватило беспокойство за себя. Мне стало за себя страшно. – Она взяла с тарелки эндибургер и начала было подносить его ко рту, но на полдороге остановилась. – А ты знаешь, что я чуть не отказала тебе? Тебе это хоть раз приходило в голову?

Похоже, появившееся у него на лице выражение удивления удовлетворило ее.

– Не думаю, не думаю. Для этого у тебя недостаточно проницательности. Разумеется, я была беременна, и поэтому хотела выйти за тебя замуж. Но что-то во мне противилось этому. Что-то нашептывало мне, что это будет самая большая ошибка в моей жизни. Так я и жарилась на медленном огне в течение трех дней. Каждый раз, когда я просыпалась, меня рвало, и я ненавидела тебя за это. Самые разные мысли лезли мне в голову. Сбежать. Сделать аборт. Родить ребенка и отказаться от него. Родить ребенка и самой его вырастить. Но, в конце концов, я решила поступить благоразумно. Благоразумно. – Она рассмеялась. – И потеряла ребенка.

– Да, потеряла, – пробормотал он, надеясь, что разговор свернет на другую тему. Уж слишком гнусные ощущения он испытывал – словно случайно на улице наступил на чью-то блевотину.

– Но я была счастлива с тобой, Барт.

– Вот как? – спросил он машинально. Он ощутил в себе желание убраться отсюда как можно скорее. Этот разговор не приносил никакой пользы. Ему, по крайней мере.

– Да. Но с женщиной в браке происходит что-то такое, что с мужчиной не случается. Помнишь то время, когда ты был ребенком? Ты ведь никогда не беспокоился о своих родителях. Ты просто знал, что они всегда окажутся рядом, и они действительно были рядом. А вместе с ними и еда, и тепло, и одежда.

– Да, наверное.

– И вот я забеременела, по глупости. И на три дня передо мной открылся дивный новый мир. – Она подалась вперед, взгляд ее был нервным и возбужденным, и он осознал с растущим удивлением, что весь этот монолог был для нее важным, что для нее это не просто болтовня с ее бездетными подругами, или обсуждение вопроса о том, какую пару слаксов ей лучше купить в Бенбери, или догадки по поводу того, с кем именно из знаменитостей Мерв Гриффин будет болтать в половину пятого. Это было для нее важно. Так неужели же она прошла через двадцать лет семейной жизни с таким скудным багажом? Подумать только, одна важная мысль, всего одна! Господи, за двадцать-то лет! Он неожиданно почувствовал боль в животе. Воспоминание о том, как она подбирала бутылку у обочины и победно размахивала ей над головой, нравилось ему куда больше.

– Я считала себя независимой личностью, – продолжала она. – Независимой личностью, которая ни в чем не должна никому давать отчет и никому не должна подчиняться. И чтобы вокруг меня не было никого, кто пытался бы меня изменить, потому что я-то знала, что меня можно изменить. Я была слишком податливой – это всегда было моей главной слабостью. Но у меня не было ни одного человека, на которого я могла бы опереться, когда я была больна, испугана или сломлена. И вот я решила поступить благоразумно. Как поступили в свое время моя мать и мать моей матери. Как поступали мои подруги. Я уже устала быть невестой на выданье и заманивать женихов. И вот я сказала да, что ты, собственно говоря, и ожидал, и все пошло своим чередом. Беспокоиться было не о чем, и когда сначала у меня родился мертвый ребенок, а потом умер Чарли, то рядом со мной оставался ты. А ты всегда ко мне очень хорошо относился. Я прекрасно понимаю это и очень это ценю. Но я жила в клетке, в закрытой на замок душной клетке. Я разучилась думать. Я думала, что я думаю, но это было неправдой. А теперь мне больно думать. Очень больно. – Она устремила на него исполненный негодования взгляд. С минуту они молчали, и негодование в ее глазах погасло. – Так что я прошу тебя, Барт, чтобы ты думал за меня. Что мы будем делать?

– Я собираюсь найти работу, – солгал он, – Работу.

– И сходить на прием к психиатру. Мэри, послушай меня, все будет хорошо, все опять наладится. Я просто немного сбился с панталыку, но пройдет немного времени, и я возьму себя в руки. Я…

– Ты хочешь, чтобы я вернулась домой?

– Конечно, через парочку недель. А пока мне просто надо немного собраться с мыслями и…

– Домой? Да о чем это я говорю? Они же скоро его снесут! О чем я говорю? Какой дом? Никакого дома у нас нет! – Она застонала. – О, Господи! Какой кошмар! Зачем ты меня втянул в этот кошмар!

Он не мог выносить ее такой. Она была совсем не похожа на прежнюю Мэри. Надо было что-то сказать, как-то успокоить ее. – Может быть, они еще и не сделают этого, – сказал он подаваясь вперед и беря ее за руку. – Может быть, они не снесут наш дом, Мэри. Может быть, они еще передумают, если я пойду и поговорю с ними, объясню им ситуацию, и тогда они…

– Барт, – прошептала она. Взгляд ее был исполнен самого неподдельного ужаса. Она осторожно высвободила руку из-под его ладони.

– Что… – Он неуверенно запнулся. Интересно, что же это он такое сказал? Что он мог сказать такого ужасного? Почему она так на него смотрит?

– Ты прекрасно знаешь, что они собираются снести наш дом. Ты знал это уже давно. А мы сидим здесь и никак не можем сдвинуться с места…

– Нет-нет, ты не права, – перебил он. – Не права. Действительно не права. Мы… Мы… Просто мы… – Действительно, что они тут делают? О чем разговаривают? Он почувствовал себя каким-то нереальным.

– Барт, мне пора идти.

– Я найду себе работу…

– Мы с тобой еще поговорим. – Она торопливо встала из-за стола, задев его бедром, и посуда слегка зазвенела.

– Психиатр, Мэри. Я обещаю тебе, что обязательно схожу к психиатру.

– Мама просила меня зайти в магазин, поэтому мне уже пора…

– Тогда катись к чертовой матери! – заорал он, и множество взглядов устремилось на него. – Убирайся отсюда, сучка! Ты сожрала лучшую часть моей жизни, а что я получил взамен? Дом, который собираются снести? Прочь с глаз моих, мерзавка!

Она спаслась бегством. На несколько мгновений, показавшихся ему целой вечностью, в ресторане воцарилось гробовое молчание. Потом тихий ропот голосов снова заполнил зал. Его трясло. Он посмотрел на свой недоеденный, подплывающий соусом эндибургер и испугался, что его сейчас вырвет. Поборов рвоту, он расплатился по счету и, не глядя по сторонам, вышел на улицу.

12 декабря, 1973

Предыдущим вечером он составил список лиц, которых необходимо поздравить с Рождеством (делал он это в абсолютно пьяном виде), а теперь он расхаживал по торговому району, покупая подарки для укороченной версии. Полная версия была ошеломляющей – более ста двадцати имен, включая всех родственников его и Мэри, близких и самых дальних, огромное количество друзей и знакомых, а в самом низу списка – Боже, храни королеву! – Стив Орднер, его жена и их – раздери мою мошонку! – служанка.

Большинство имен из списка он вычеркнул, озадаченно посмеиваясь над некоторыми из них, а теперь он прогуливался вдоль рождественских витрин, заполненных самыми разными подарками, которые полагалось дарить в честь того давнишнего голландского вора, который имел обыкновение залезать к людям в дома через дымоходы и красть у них все подряд. Одной рукой он поглаживал в кармане пятисотдолларовую пачку десятидолларовых банкнотов. Он жил на деньги, полученные после обналичивания страховки, и первая тысяча долларов уже растаяла с удивительной скоростью. По его оценкам, если он будет продолжать тратить деньги в том же темпе, он разорится к середине марта, а может быть, и раньше. Но это его нисколько не беспокоило. Мысль о том, где он будет находиться и что с ним будет происходить в середине марта, обладала для него такой же абстрактной непредставимостью, как дифференциальное исчисление.

Он зашел в ювелирный магазин и купил для Мэри брошку в виде совы из кованого серебра. Вместо глаз у совы были вставлены два холодно сверкавших бриллиантика. Брошка стоила сто пятьдесят долларов, не считая налогов. Продавщица источала патоку из каждой поры своей кожи. Она выразила свою абсолютную уверенность в том, что его жена будет просто в восторге. Он улыбнулся. А как насчет посещения доктора Психо, Фредди? Что ты на это скажешь?

Фредди хранил молчание.

Он зашел в большой универсальный магазин и поднялся на эскалаторе на второй этаж – туда, где находился отдел игрушек. В отделе игрушек царила огромная действующая модель железной дороги – зеленые пластмассовые холмы с черными провалами туннелей, пластмассовые вокзалы, мосты, железнодорожные развязки и паровоз фирмы «Лионел», который суетливо бегал по рельсам, пуская из трубы клубы искусственного дыма и таща за собой длинный ряд товарных вагонов – «Би-энд-Оу», «Су Лайн», «Грейт Потерн», «Грейт Уэстерн», «Уорнер Бразерс» (а эти-то откуда здесь взялись?), «Даймонд Интернэшнл», «Саутерн Пацифик» [10]. Мальчишки и их отцы стояли вокруг железной дороги, окруженной деревянным заборчиком, и он ощутил теплую волну симпатии к ним, в которой не было ни капли зависти. Он почувствовал, что может подойти к ним и рассказать им о том, как он их всех любит, как он благодарен им и как он рад, что наступает Рождество. А еще он скажет им, что они должны быть очень-очень осторожными.