Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Известие об этом мы, изрядно тяготившиеся своим вынужденным бездельем, встретили с радостью. «Скоро на фронт», – думал каждый. Но все оказалось совсем не так, как хотелось. Сначала пришлось промучиться в дороге, сутками застревая на железнодорожных станциях, пропуская вереницу эшелонов, тянувшихся в сторону фронта.

С горем пополам мы прибыли в Бузулук, где нас разместили в помещении школы. В классах установили двухэтажные нары, вместо отсутствовавших матрасов набросали соломы, прикрыв ее сверху брезентом – вот и все постельные принадлежности. Школьная столовая не изменила своего назначения, но, учитывая гораздо большее количество едоков, была доукомплектована артельными столами на четырнадцать посадочных мест каждый. Эти бытовые неудобства сначала казались совершенно незначительными – задерживаться здесь надолго в наши планы не входило. Ведь со дня на день мы должны получить боевые машины и отправиться назад, в Воронеж…

Но судьбе угодно было сыграть с нами злую шутку – никакого аэродрома и уж тем более никаких самолетов в Бузулуке и его окрестностях не оказалось… А вскоре пришлось на своей шкуре прочувствовать правоту знакомой всем истины, гласившей: «Без бумажки ты букашка, лишь с бумажкой – человек». Дело в том, что нашу бригаду, относившуюся к Орловскому военному округу, оказалось невозможно поставить на довольствие здесь, на территории Уральского военного округа, без наличия аттестатов, оставшихся в Воронеже, где по причине нашего предполагаемого возвращения нас так и не сняли с довольствия.

Оставалось потуже затягивать пояса, питаясь чем бог пошлет. «На первое – галушки с водой, на второе – галушки без воды, на третье – вода без галушек» – вот и все нехитрое меню нашей столовой. Иногда давали чай, в основном без сахара, а порой вообще без чая обходились. Конечно, о мясе, молоке и масле можно было лишь мечтать, ностальгически вспоминая совсем недавнюю курсантскую «роскошь».

Настоящим спасением стали поездки в окрестные колхозы для помощи в уборке урожая. Дело ведь к осени шло, а мужиков всех в армию призвали – работать некому. Составили списки и группами по десять-пятнадцать человек, предварительно назначив старшего, отвозили на поля.

«В колхоз так в колхоз, – невесело думал я, трясясь в кузове полуторки, – все лучше, чем без дела сидеть». Но когда бригадир дал сигнал к обеду, настроение резко изменилось к лучшему. Поросенок, борщ с мясом, свежеиспеченный хлеб, картошка – все эти кушанья, расставленные на большом столе, первые мгновения казались плодом измученного недоеданием воображения.

Естественно, от желающих попасть в колхоз не было отбоя. Иногда следующая группа, не в силах дождаться своей очереди, приезжала сменить предыдущую раньше положенного срока. «Вы пообедали, – говорили они, – а мы поужинаем!» Так мы и «подрабатывали» вплоть до конца октября.

Тем временем в Бузулуке уже собралось около тысячи таких же, как и мы, летчиков, штурманов и стрелков-радистов, из которых в начале августа сформировали 7-й ЗАП (запасный авиационный полк). Командиром был назначен наш майор Мельников. За две недели организовали штаб и, разметив в полутора километрах от города подходящий участок земли, приступили к подготовке аэродрома.

Взлетно-посадочную полосу укатали трактора с волокушами, пригнанные из города, а мы, получив лопаты, принялись рыть вокруг аэродрома водосточные траншеи, соединенные с протекающей поблизости речушкой. Каждому достался участок длиной около двадцати метров, на котором в кратчайшие сроки требовалось вырыть канаву шириной метр и глубиной два метра.

Столь долгожданный первый эшелон, доставивший из Иркутска десять разобранных «Ил-4», прибыл где-то в середине октября. Собирать эти самолеты и приводить их в пригодное к полетам состояние приходилось своими руками. Присланные вместе с машинами заводские специалисты руководили нами, ни на секунду не ослабляя внимания. Таким образом убили двух зайцев – и самолеты в срок подготовили, и матчасть досконально изучили. Правда, полетать на них так и не довелось – эти машины достались уже имевшим боевой опыт пилотам, которых тут же отправили на фронт, назначив в их экипажи штурманов и стрелков-радистов с довоенной подготовкой.

А проблема с питанием так и не решилась. Видимо, наличие живых летчиков оказалось менее важным фактором, чем отсутствие злосчастных аттестатов, поэтому, несмотря на титанические усилия нашего командира, постоянно бомбардировавшего запросами всевозможные инстанции, «воронежцы» продолжали жить впроголодь.

Кроме того, наше обмундирование пришло в такой ужасный вид, что мы стали совершенно неотличимы от беспризорников. Пропотевшие воротники гимнастерок оторвались уже в начале сентября, поэтому их приходилось пришивать суровыми нитками. Ненамного лучше выглядели наши потрепанные шинелишки, которым к тому времени пошел уже второй год. Последнее время, кроме прямого назначения, их использовали в качестве подстилок и одеял одновременно – на одну сторону ложились, другой укрывались. В довершение всего мы сильно обовшивели, так что, можно сказать, это были самые тяжелые недели моей жизни.

Вести с фронта словно резонировали с нашим бедственным положением – 28 августа фрицы взяли Таллин, 15 сентября окружили восточнее Киева основные силы Юго-Западного фронта, а 25 октября захватили Харьков. Тем не менее немцам не удалось сохранить прежний темп своего наступления, и это само по себе было прекрасной новостью. А наш контрудар 8 сентября, в результате которого Красная армия освободила Ельню, стал первой ласточкой грядущих боевых успехов.

Но самым радостным известием первых военных месяцев стало сообщение о бомбардировках Берлина нашими ВВС. Вот они, эти скупые газетные строки: «В ночь с 7 на 8 августа группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы. Все наши самолеты вернулись на свои базы без потерь».

Мы, будущие летчики дальнебомбардировочной авиации, втайне чувствовали свою некоторую причастность к этому событию и мысленно представляли себя за штурвалами боевых машин, нацеленных на вражескую столицу. «Скорее бы уже окончить подготовку… и на фронт», – торопил время каждый из нас. Окрыленные радостным известием, ближайшие несколько дней мы совсем не вспоминали о том непростом положении с продовольствием, выхода из которого пока еще даже не намечалось.

Да и молодость, как ни крути, все равно брала свое, не позволяя предаваться унынию. Был среди нас летчик Лебедев, мой ровесник, умевший играть на гитаре и прекрасно петь русские романсы. Соберемся вечером в своем классе, рассядемся по своим местам. Он как врежет! Да так, что проходившие мимо нашей школы люди останавливались, чтобы его послушать. Импозантный такой парень был, широкоплечий, лихие кавалерийские усы добавляли ему солидности. И девушки к нему тянулись.