Сотворение Святого - Сомерсет Моэм

— Господи!

— В город они въехали на ослах, со связанными за спиной руками, толпа кричала и улюлюкала, в них швыряли камни.

— А теперь?

— Они в тюрьме и…

— Что?

— Казнь назначена на завтра.

Я застонал. Пьетро Альбанеси и Марко я справедливо считал нашими Дамоном и Пифиасом[25]. Содрогнулся, подумав о том, что уготовила им судьба. Они люто ненавидели графа и помогли сбросить его тело на площадь. Я знал, что в сердце Катерины нет места прощению, и всю ночь думал о том, как она собирается отомстить.

Глава 34

Наутро я настоял на том, чтобы встать. Андреа помог мне одеться, и мы вместе вышли из дома.

— Сегодня никто не примет вас за дворянина, — рассмеялся он.

Моя одежда и раньше выглядела жалко, а драка добавила несколько дыр. Щеки и подбородок заросли двухдневной щетиной, лоб и полголовы закрывала повязка, так что выглядел я совсем не привлекательно. Но печаль, которая переполняла сердце, не позволила мне улыбнуться или осадить Андреа едкой фразой. Я думал только о том, какое ужасное нас ждет зрелище.

На площади толпился народ. Напротив дворца Риарио возвели помост, на нем стояли кресла, но они пустовали. Над головой раскинулось синее небо, солнце радостно светило людям, чистый воздух наполняли ароматы цветов. Умиротворенность природы только подчеркивала жажду крови человеческих сердец… Трубы возвестили о приближении Катерины и ее свиты. Под радостные крики она появилась на площади, сопровождаемая сводным братом, герцогом Миланским, и протонотарием Савелло. Они заняли приготовленные им места на помосте, герцог — справа, Савелло — слева. Она повернулась к священнику, доброжелательно заговорила с ним. Он улыбался и кивал, но не отпускающую его тревогу выдавали руки, которые постоянно теребили материю плаща.

Барабанная дробь сменилась мертвой тишиной. Потом отряд солдат вышел на площадь, громко стуча сапогами. За ним следовала одинокая фигура, без камзола и шляпы, в порванной рубашке, со связанными за спиной руками. Марко Скорсакана. При виде его толпа разразилась ругательствами. Он шагал с гордо поднятой головой, не обращая никакого внимания на крики и свист, от которых звенело в ушах. По бокам шли босоногие монахи, каждый нес распятие… Потом на площади появился еще один отряд, за ним — одинокая фигура с непокрытой головой и связанными за спиной руками. Но этот человек вжал голову в плечи и смотрел в землю, вздрагивая от оглушительных криков. Бедный Пьетро! И его сопровождала пара монахов со строгими лицами. Замыкали шествие барабанщики, которые без устали работали палочками, и бой этот сводил с ума.

Они приблизились к помосту. Солдаты отошли, оставив пленников перед их судьями.

— Марко Скорсакана и Пьетро Альбанеси, — громко ровным голосом начала графиня, — вы признаны виновными в убийстве и измене. Это вы сбросили тело моего дорогого мужа из окна дворца на камни площади, поэтому вас повесят в этом самом окне, а потом сбросят ваши тела на камни площади.

Рокот одобрения прокатился по толпе. Пьетро дернулся, но Марко повернулся к нему и что-то сказал. Слов я не услышал, но увидел во взгляде искреннюю дружбу, и ответная улыбка Пьетро показала, что к нему вернулось мужество.

Графиня повернулась к Савелло.

— Вы согласны с тем, что приговор справедливый?

— Более чем! — прошептал тот.

— Протонотарий говорит: «Более чем!», — громко воскликнула графиня, чтобы ее услышала вся площадь. Священника передернуло.

Марко пренебрежительно посмотрел на него:

— Я бы ни за что не поменялся с вами местами.

Графиня улыбнулась священнику:

— Сами видите, я выполняю волю Божью, делая с другими то, что они сделали бы со мной.

Она махнула рукой, и обоих мужчин повели к дворцу. Они поднялись по лестнице и скрылись. Из окна в Кабинете нимф выставили балку с привязанной к ней веревкой. В окне появился Пьетро. Второй конец веревки заканчивался петлей, надетой ему на шею.

— Прощай, верный друг, — сказал он Марко.

— Прощай, Пьетротино, — ответил Марко и поцеловал его.

Двое солдат столкнули Пьетро с подоконника, и он полетел вниз. По телу пробежала дрожь, а потом он закачался из стороны в сторону. После короткой паузы в окне появился мужчина и мечом перерубил веревку. Толпа громко заорала, люди бросились к упавшему телу и разорвали его на части. К балке привязали новую веревку, и через несколько минут в окне появился Марко. Он смело шагнул с подоконника в пустоту, обойдясь без посторонней помощи. Какое-то время повисел на балке, и его тело тоже упало на площадь, где толпа набросилась на него, как стая волков. Я закрыл лицо руками. Ужасно, ужасно! Господи! Господи!

Вновь раздался барабанный бой. Я поднял голову, гадая, что нас еще ждет. На площади появился еще один отряд солдат, за ним — шут в колпаке с колокольчиками и жезлом с погремушкой, который вел за собой осла. На осле сидел жалкий старик. Орсо д’Орси.

— Боже, — простонал я, — что они собираются с ним сделать?

Толпа взорвалась смехом, шут размахивал жезлом и важно раскланивался. Он подвел осла к помосту, и Катерина заговорила вновь:

— Орсо д’Орси, ты приговариваешься к тому, чтобы увидеть, как уничтожают твой дворец — камень за камнем.

Толпа взревела, многие побежали к дворцу д’Орси, чтобы увидеть все своими глазами. Старик ничего не ответил, ничем не показал, что услышал ее, никак не отреагировал. Я подумал, что он потерял всякую связь с окружающим миром. Процессия двинулась к его дому, который уже являл собой жалкое зрелище, потому что погромщики оставили после себя только голые стены. Тут же началась работа, и величественное здание развалили на камни. Орсо бесстрастно взирал на происходящее, хотя не было большего унижения, которому мог бы подвергнуться итальянский дворянин. Дворец д’Орси простоял триста лет, в его строительстве и отделке принимали участие самые знаменитые архитекторы, ремесленники, художники. И теперь его разрушили до основания.

Старика вновь привели на площадь, и жестокая женщина снова заговорила:

— Ты понес наказание за себя, Орсо, а теперь я накажу тебя за твоего сына. Разойдитесь!

Солдаты, вторя ей, закричали:

— Разойдитесь!

Толпу приняли оттеснять, пока людей не прижали к стенам домов, освободив центральную часть площади. Под звуки труб на площади появился всадник в пламенеющих красных одеждах на огромном черном жеребце, фыркающем и вырывающемся из рук двух солдат, которые вели его под уздцы. Красный капюшон с прорезями для глаз полностью закрывал лицо мужчины. Шепот ужаса пробежал по площади:

— Палач.

В центре площади всадник остановился. Катерина обратилась к старику:

— Тебе есть что сказать, Орсо д’Орси?

Наконец-то он вроде бы услышал ее, а потом, собрав оставшиеся силы, выкрикнул:

— Сучья дочь!

Катерина вспыхнула, махнула рукой. Двое солдат подскочили к старику и стащили его с осла. Повалили на землю, толстой веревкой связали лодыжки.

Тут я все понял. Меня охватил ужас, из груди вырвался крик. Повинуясь безотчетному порыву, я двинулся к старику. Я не знал, что собираюсь делать, просто чувствовал, что должен его защитить. Но Андреа обхватил меня руками и потащил назад.

— Пусти меня! — Я принялся вырываться.

— Не дурите! — прошептал он. — Что вы можете сделать против них?

Действительно — ничего. Я сдался. Господи, мне предстояло стоять и наблюдать за ужасом происходящего, в полной мере осознавая собственное бессилие. Я задался вопросом, как люди могли смотреть на такую чудовищную жестокость. Мне казалось, что их долг — броситься на помощь несчастному старику. Но они смотрели… смотрели жадно…

За ноги его подтащили к лошади, вторым концом веревки обвязали хвост жеребца и грудь седока.

— Готово? — крикнул палач.

— Да, — ответили солдаты.

Палач вонзил шпоры в жеребца. Толпа громко ахнула, когда жеребец рванул с места и помчался по кругу. Внезапно появившаяся ноша пугала его, он мчался галопом, вытягивая вперед голову. Толпа подгоняла жеребца своими криками, палач еще глубже всаживал шпоры, мостовая окрасилась кровью.

Одному Богу известно, как долго прожил старик. Я надеюсь, он умер сразу. Наконец жеребца остановили, веревки перерезали, труп застыл на камнях, люди раздались в стороны, палач на жеребце покинул площадь. Обезображенное тело еще долго лежало в луже крови. По приказу графини к нему запретили притрагиваться до наступления ночи. В назидание остальным.

Андреа хотел уйти, но я настоял на том, чтобы остаться, чтобы посмотреть, чем все закончится. Ждать пришлось недолго. Катерина поднялась с кресла и повернулась к Савелло.

— Я не забываю, что власть и сила идут от Господа, монсеньор, и хочу поблагодарить Небесного Владыку, который спас меня, моих детей, государство. Я прикажу провести большой крестный ход вокруг города, а потом отслужить мессу в кафедральном соборе.