Цикл бесед Джидду Кришнамурти с профессором Аланом Андерсоном. Сан Диего, Калифорния, 1974 год - Джидду Кришнамурти

К. Да. Итак, когда нет побега, когда нет желания искать удобства в уходе от того (вне того), что есть, тогда из этой реальности, от которой совершенно невозможно убежать, приходит этот огонь страсти. И без него нет красоты. Вы можете написать бесчисленные тома о красоте или быть великолепным художником, но без этого внутреннего качества страсти, которая есть результат глубочайшего понимания печали, я не вижу, как красота может существовать. Так же мы можем видеть, что человек потерял связь с природой.

А. О, да.

К. Полностью, особенно в больших городах и даже в маленьких городах и деревнях. Человек всегда идет в сторону внешнего, подталкиваемый свой собственной мыслью, и поэтому он, в большей или меньшей степени, потерял связь с природой. Природа для него ничего не значит. Она очень мила, очень красива. Однажды много лет назад я стоял с друзьями и братом у Гранд-Каньона, глядя на эту удивительную вещь, невообразимую, на цвета, глубину и на тени, и тут подошла группа людей и одна дама сказала: «Не правда ли, это прекрасно». А вслед за этим: «Пойдемте, выпьем чаю». И они ушли оттуда. Вы следите? Это то, что происходит в мире. Мы полностью потеряли связь с природой. Мы не знаем, что это означает. И мы, также, убиваем. Вы следите? Мы убиваем для пищи, мы убиваем для развлечения, мы убиваем, что называется, для спорта. Я не буду углубляться во все это. Итак, существует отсутствие внутренней связи с природой.

А. Я помню шок, глубокий шок, который испытал во для учебы в колледже. Я стоял на ступеньках административного здания и смотрел на очень, очень красивый закат, когда один из моих знакомых по колледжу спросил, что я делаю. И я ответил, что, в общем-то, ничего, просто смотрю на закат. И вы знаете, что он мне ответил? Это шокировало меня настолько, что стало одной из тех вещей, которые никогда не забудешь. Он сказал: «Ну, этому ничего не мешает, так ведь?»

К. Ничего…?

А. «Этому ничего не мешает, так ведь?» Да, я знаю, я слежу за вами.

К. Итак, сэр, мы становимся все более и более искусственными, более и более поверхностными, более и более вербальными, прямолинейными, не вертикальными, а линейными. И поэтому естественно, что искусственные вещи становятся более важными: театры, кино… Вы знаете все, что происходит в современном мире. И очень немногие имеют в себе это чувство красоты, красоты поведения. Вы понимаете, сэр?

А. О, да.

К. Красоты в поведении, красоты использования языка, голоса, способа ходьбы, чувства смирения. Вместе с этим смирением все становится таким нежным, тихим, полным красоты. У нас ничего этого нет. И, тем не менее, мы ходим в музеи, мы получаем образование с помощью музеев, с помощью картин, и мы потеряли утонченность, чувствительность ума, сердца, тела. И поэтому, когда мы потеряли чувствительность, как мы можем знать, что есть красота? А когда у нас нет чувствительности, мы идем куда-то для того чтобы научиться, как быть чувствительным. Вы знаете это.

А. О, я знаю.

К. Идем в колледж или в какой-то ашрам, или в какую-нибудь гнилую дыру и там собираемся научиться, как быть чувствительным. Чувствительным через прикосновение, через… Вы знаете. Это становится отвратительным. Итак, теперь, как мы, как вам в качестве профессора и учителя обучить — это становится очень, очень важным — студентов обладанию этим качеством? Поэтому человек спрашивает, для чего мы получаем образование? Все получают образование.

А. Да.

К. Девяносто процентов людей в Америке, возможно, образованы. Они умеют читать, писать и все остальное. Для чего?

А. И тем не менее, является фактом, по крайней мере с точки зрения моего опыта преподавания в классе за классом, год за годом, что со всем этим распространением и публикацией так называемых обучающих техник студенты (сейчас) не сильно заботятся о печатном, да и об устном слове, как это было — что я отлично помню — несколько лет назад. Возможно, сейчас другие учителя имеют другой опыт, но я наблюдал это на своих уроках, и обычный ответ, который я получаю от своих коллег, когда говорю об этом, состоит в том, что проблема в высших школах. И затем, когда вы говорите о плохой высшей школе, он указывает на плохие средние школы. Итак, у нас плохая средняя школа, плохая высшая школа, плохой колледж, плохой университет, так как мы всегда указываем на то, что мы уже закончили, на то, где были годом раньше.

К. Сэр, поэтому, когда я проводил беседы в различных университетах и тому подобное, я всегда чувствовал, а для чего мы получаем образование? Лишь для того чтобы быть прославленными клерками?

А. (смеется) В итоге так все и выходит.

К. Конечно. Прославленными бизнесменами и, бог знает, кем еще. Для чего? Я имею в виду, что если бы у меня был сын, это было бы огромной проблемой для меня. К счастью у меня нет сына, но это было бы жгучим вопросом для меня: что мне делать с моим ребенком? Отдать его во все те школы, где их учат лишь как читать и писать, как запоминать, и забыть о целом поле жизни? Их учат сексу, воспроизведению потомства и тому подобному. Но для чего? Поэтому я чувствую… Я имею в виду, что для меня это крайне важный вопрос, так как я забочусь о семи школах в Индии, и в Англии есть одна, и мы хотим открыть одну здесь, в Калифорнии. Это жгучий вопрос: что мы делаем с нашими детьми? Превращаем их в роботов или в других умных, хитрых клерков, великих ученых, изобретающих то или это, а затем становящимися обычными, дешевыми, маленькими людьми с низкопробным умом? Вы следите, сэр?

А. Да, да, да.

К. Итак, когда вы говорите о красоте, можем ли мы, может ли один человек сказать другому, обучить другого тому, как расти в красоте, расти в добре, цвести в большой любви и заботе? Так как если мы не делаем этого, то мы разрушаем землю, как это происходит сейчас, загрязняя воздух… Мы — люди разрушаем все, к чему прикасаемся. Поэтому это становится очень, очень серьезной вещью, когда мы говорим о красоте, когда мы говорим об удовольствии, страхе, отношениях, порядке и т. п., обо всем этом. Ничему этому не учат ни в какой школе.

А. Нет. Я поднял этот вопрос вчера у себя на уроке и задал им напрямую именно этот вопрос. И они с готовностью согласились с тем, что они уже здесь, на высоком уровне образования, и они никогда не слышали об этом.

К. Трагично. Вы следите, сэр?

А. И более того мы не знаем слышим ли мы то, чем это в действительности является, так как мы не слышали об этом, мы еще не прошли через то, чтобы обнаружить, действительно ли мы слушаем.

К. И может ли учитель или человек, который является профессором, быть достаточно искренним, чтобы сказать: «Я не знаю. Я собираюсь научиться всем этим вещам». Итак, сэр, поэтому западная цивилизация — я не осуждаю ее — в основном озабочена коммерциализацией, потребительством, и это общество аморально. И когда мы говорим о трансформации человека, не в поле знания или в поле времени, но за пределами этого, кого это интересует? Вы следите, сэр? Кого это по-настоящему заботит? Потому что мать приходит с работы, зарабатывает на жизнь, отец приходит с работы, а ребенок — это просто случайность.

А. Сейчас, фактически я знаю, что это покажется крайне экстравагантным высказыванием с моей стороны, но я думаю, что оно сейчас к месту. Если сейчас кто-то поднимет этот вопрос, на том уровне, на котором поднимаете его вы, скажем какой-нибудь молодой человек, и не отпустит его, а будет его удерживать, то серьезно поднимется другой вопрос: а нормален ли он?

К. Да, точно, точно, точно.

А. И это заставляет меня думать о Сократе, который очень ясно дал понять, что единственной вещью, которую он знал, было то, что он не знает. И ему даже не нужно было говорить об этом очень часто — нескольких раз было достаточно для того, чтобы его убили. По крайней мере, они восприняли его достаточно серьезно для того, чтобы убить.

К. Чтобы убить.

А. Сегодня его, скорее всего, положили бы в какую-нибудь психиатрическую больницу для обследования. Все это нужно было бы проверить.

К. Это то, что происходит в России. Они кладут их в психбольницы…

А. Это верно.

К. …психиатрические клиники и уничтожают их. Сэр, здесь мы пренебрегаем всем ради какой-то поверхностной цели — денег. Деньги означают силу, положение, власть — все. Деньги.

А. Это возвращает нас назад к тому вопросу успеха, о котором мы уже упоминали. Всегда потом, всегда потом. На горизонтальной оси. Да. Поскольку вы говорили о природе, мне хотелось бы поделиться с вами чем-то, в чем присутствует сдержанный юмор с точки зрения истории науки. Я говорю о чудесном ведическом гимне Заре.

К. О, да.