История одного развода - Татьяна Веденская

– Ты никогда уже не будешь ученым! – сказала я ему, когда он впервые напился в одиночестве, прямо у нас дома, на кухне. – Но неужели же ты вообще больше ничего не хочешь, кроме этой долбаной бутылки? Какой же ты слабак!

– Ты ничего не понимаешь! – ответил Андрей.

Впоследствии он многократно это повторял. В разных формах и на разные лады. И сегодня тоже.

Он так и не бросил пить, хотя и нашел некоторый баланс между собственным разумом и этой анестезией для самолюбия. Его позвали преподавать, и это было единственное, чем он согласился заниматься. Я радовалась, что он снова возвращается к жизни, хотя это уже нельзя было назвать прежней жизнью. Я радовалась, потому что относилась к Андрею как к больному ребенку. Чего с него взять, лишь бы дитя не плакало. И не мешало мне работать.

– Тебя ведь устраивает, что у меня все так плохо? – спрашивал он, заглядывая мне в глаза. – Я всегда могу забрать Мишку или сходить в магазин. Пока ты будешь пропадать на работе!

– Я не для себя это делаю! – отвечала я. Хотя понимала, что вру. Я делала это именно для себя. Но кто ж ему мешал измениться? Я, что ли? Нет, просто это очень легко – давить на жалость.

Вот я никогда не испытывала жалости к себе. То есть никогда до сегодняшнего дня. Потому что я думала, что нет на свете такого испытания, против которого я окажусь бессильна. Или, если быть еще более точной, мне казалось, что мир справедлив сам по себе, по определению. И раз он так все расставил по местам, выдав мне умного, помешанного на космосе мужа и сварливую, помешанную на сыне свекровь, – в этом тоже есть какой-то невидимый замысел. И надо только подождать, чтобы увидеть его. Распознать, сложив все пазлы по местам. Если есть проблема, будут и силы, чтобы ее решить.

– Работай!

– Конечно!

– Рожай.

– Не вопрос.

– Войди в положение, ему сейчас тяжело.

– Уже вошла. Уже несусь делать так, чтобы ему стало легче. Совсем легко. Все беру на себя.

– Относись к нему с уважением...

Стоп! В этом месте проблема. Женщине трудно относиться с уважением к мужчине, который отказывается сопротивляться своей беде. Я помогала, понимала, выстаивала очереди, неслась от метро домой, таскала Мишку в школу, тяжелые сумки домой. Я все делала, но уважение я где-то потеряла. По дороге. Его больше нет, извините.

А теперь я смотрю на Андрея и понимаю, что он это чувствовал. Знал. Может, именно это он имел в виду, когда говорил, что я просто перестала его любить. Ну да, так он же и сам перестал себя любить. А что должна была делать я?

И вот, словно в насмешку надо мной или чтобы показать, что не стоит быть столь самонадеянной, я сама теперь испытывала мучительную, острейшую жалость к себе. Андрей снова стал сильным, стал очень сильным, только теперь он уже не завоевывает космос – он воюет со мной. А я растеряла все боезапасы, забыла все пароли и страшные тайны. Я повержена, побеждена, и единственное, что может хоть как-то ранить моего бывшего мужа, – это мой прыжок из окна? Да, возможно, но я-то этого совершенно не хочу. Я уже понимаю, что никто из тех, кого я хотела бы задеть своим поступком, не пожалеет обо мне и не испытает мук совести. А все те, кто будет искренне рыдать по мне, – их я ни за что на свете не хотела бы заставить страдать.

Нет. Оно не стоило того. Я была большая девочка и уже знала, что моя боль пройдет, что с болью можно справиться как-то иначе, нежели осуществив короткий невыразительный полет из окна панельной многоквартирной новостройки.

Поэтому я отошла от окна спальни и поклялась что, как бы там что ни сложилось дальше, я останусь собой. И буду бороться до конца. По крайней мере, перед тем, как отдать Андрею половину квартиры, я основательно истреплю ему нервы, и все деньги уйдут у него на их лечение. Эта мысль окончательно привела меня в чувство.

Вдруг я услышала, как в прихожей открывается дверь.

– Ма-ам, ты спишь? – тихо спросил Мишка, просунув голову ко мне в комнату.

– Угу, – сонно пробормотала я, хотя не спала. С некоторых пор у меня снова началась бессонница. Совсем как при Андрее. Но я не хотела сейчас говорить с Мишкой.

– Ну, спи-спи, – кивнул он и вышел.

Если бы он меня увидел, то сразу бы все понял. И расстроился бы. А он и так все эти каникулы провел мрачнее тучи и с каждым днем все больше уходя в себя. И никто не мог ему помочь – его родители развелись, возненавидели друг друга, рвут на куски все, что создавали годами. Рвут на части все пятнадцать лет семейной жизни – его, Мишкиной жизни. У него-то пока никаких других лет нет, не нажил.

Я выпила снотворное и попыталась сконцентрироваться на подсчете овец. Если я буду так засыпать теперь всегда, то не за горами нервное расстройство и проблемы со здоровьем. Ничего, все наладится. Сейчас подействует таблетка. Сейчас я смогу наконец отключиться и перестать чувствовать боль. Перестану вообще что-либо чувствовать. Не только вечность может оборвать невыносимый момент, но и простой, обычный ночной сон. Вот, уже и овцы сбились в одно смазанное стадо. И вообще, это не овцы, а хлопья сладкой ваты, которую обычно продают в парках аттракционов. Эх, хочу обратно – в детство! К сахарной вате, к проблемам, которые решают за меня.

«Чирик-чирик», – птичкой пропел где-то в глубине комнаты мой телефон. Это чирикнула эсэм-эска. Я с раздражением разлепила уже отяжелевшие глаза. Где же этот чертов телефон? И кто может звонить мне в такой час? Какая сволочь? Наверняка какая-нибудь реклама.

Я подошла к сумке и принялась сонно в ней копаться. Привычка ВСЕГДА подходить к телефону – довольно утомительная неизбежность для тех, кто видит работу смыслом жизни. Телефон обнаружился только с третьей попытки, в кармане для ключей. Большая сумка – большие проблемы.

Я открыла экранчик и застыла. Эсэмэска была от Марка.

Я прочитала несколько лаконичных предложений и поняла, что совершила бы самую большую в жизни ошибку, если бы поддалась своему дикому порыву и выбросилась из окна.

«Дорогая Элен. Знаю, что, если позвоню тебе, ты снова начнешь нести всякую ерунду. Поэтому пишу тебе смс прямо из аэропорта. И не смей писать ответ – мне все равно придется выключить аппарат. Авиационная безопасность. Завтра, ровно в десять утра приземлюсь в Шереметьево. И ты этого никак не можешь отменить. Так что лучше просто встреть меня, а то у ваших таксистов заоблачные цены. До встречи, твой Марк».

Вот так-то! Я вскочила на кровать и принялась прыгать. Он едет! Он едет! Все остальное теперь неважно. Впрочем, нет, что я такое несу. Конечно, важно. Мы вместе с Марком сможем придумать что-нибудь гениальное. Он же такой умный, он же такой сильный, нежный, внимательный...