Золотая гора - Марианна Алферова

— Я ничего не хочу! — закричал Иванушкин. — Ничего, неужели не понятно? Делай, что хочешь, только оставь меня в покое, дай мне стать жмыхом и спокойно лечь в землю.

— Зачем, Ив? Ведь ты никогда не воскреснешь. Только я… вернее, только мы с тобой можем поднять жмыхов из земли.

— Пусть не воскресну. Я согласен даже на это. Только оставь меня в покое. Только не требуй от меня каких-нибудь немыслимых дел. Не хочу! Не могу! Я устал.

— Идиот! — Генрих ударил Иванушкина. Тот упал. Приподнялся, заслоняясь рукой от нового удара.

— Иди, пиши картины… Что тебе еще надо? — пробормотал Ив плаксиво.

Генрих вновь ударил. Тело Иванушкина обмякло. Голова запрокинулась. Генрих взвалил Ива на плечо и поволок.

Тело Иванушкина уютно расположилось в старом продавленном кресле. В мутном свете, падающем из подвального оконца казалось, что лицо Иванушкина слегка светится. Генрих осторожно надел на голову огороднику сплетенную из белых проводов сетку. Помедлил и повернул тумблер. Голова Иванушкина дернулась и склонилась набок. Пока тело Иванушкина корчилось от боли, а мозг срыгивал остатки сохраненного разума, Генрих все сильнее и сильнее сжимал металлический баллон прибора. Наконец на индикаторе загорелся зеленый огонек, тело Иванушкина дернулось и медленно сползло на пол, и Одд не мог отделаться от чувства, что смотрит на себя со стороны и видит свои бессильно раскинутые руки, обнимающие землю Эдема. Он испытывал к Иванушкину острую жалость — так в детстве жалеют сломанные игрушки.

Генрих вздохнул, снял с Иванушкина белую паутину и надел себе на голову. Помедлил. И повернул тумблер перекачки. Мгновение. Мелькнуло что-то давнее. Полуподвальное окошко. Просвет меж высоких домов. Снег, падающий с высоты. Луч заката, застрявший в мутном оконце. Сознание погасло и включилось вновь…

"Он не виноват, — подумал Иванушкин о Генрихе. — Я сам заставил его сделать это, и сам себя поправил: — Я не виноват."

Глава 25. РЕЦЕПТ МОЛОДИЛЬНЫХ ЯБЛОК.

— Ты не представляешь, Ядвига, что может натворить твой проклятый бизер, который шляется неведомо где! — Бетрей расхаживал по гостиной взад и вперед. Многочисленные отражения полного человека в темном метались в зеркалах. Окна в сад были распахнуты, и прохладный ночной воздух вливался в комнату. — А ты меня внутрь не пускала. Да и сейчас мои копатели толкутся снаружи.

— А, ребятки, струхнули! — хмыкнула Дина, наполняя свой бокал яблочным пуншем. — А пуще ты, Бертиков, свекольная твоя рожа!

— Помолчи! — огрызнулся Бетрей. — Тебя вообще из милости сюда пускают!

— Что?! — возмутилась Дина. — Это после того, как ты украл мою долю? Это я наследница Папаши, я его дочка, а ты никто, запомни это — никто!

— Я — менамен, и значит — самый главный! — гордо приосанился Бетрей.

— Глупо было делить разум на четверых. Разбить на части такое сокровище! Надо было оставить все кому-нибудь одному, — вздохнул Трашбог, младший сыночек Папаши, и угостил белую киберовечку яблочным пуншем. После чего киберовечка заблеяла совершенно пьяным голосом.

— Слушай, братец, уж не хочешь ли ты сказать, что единственным наследником должен быть ты? — вмешалась в разговор Ирочка Футурова.

По случаю годовщины ее волосы были щедро обсыпаны золотыми блестками, а одежда состояла из бикини изумрудного оттенка и норкового манто. Фигура Ирочки, несмотря на ежегодное употребление яблочного пунша, изрядно расползлась, живот обвис, на боках образовались складки, но это не смущало художницу.

— Такое решение было бы самым мудрым, — вздохнул Трашбог. — Но к сожалению оно не было принято.

— Почему ты, братец, почему не я? — обиделась Дина. — Я бы лучше могла управиться…

Она подбросила на ладони яблоко, но не поймала, оно шлепнулось на пол, тонкая кожура лопнула, и во все стороны брызнул алый сок.

— Интересно, сколько в нем жизней было жмыховских? Двадцать? Тридцать? — задумчиво произнесла Ядвига.

— Да брось ты жмыховские жизни считать! — огрызнулась Дина.

— Самый главный из нас тот, кто создаст форму воскрешения, — заявила Футурова, поправляя норковое манто.

— Предпочитаю мертвяков твоим совершенным образам, — презрительно фыркнула Ядвига.

— Папаша водит моей кистью, когда я стою у мольберта! Он делает выбор, когда я отбираю картины для галереи ТОИ. Его разум говорит во мне! — не унималась Ирочка.

— Вранье! — перебил ее господин Бетрей. — Я никогда не верил Папаше. Он говорил одно, думал другое, а делал третье.

— Прошу не оскорблять священную память! — закричал Трашбог. — Я и только я говорю языком Папаши! Я слился с ним воедино.

— Мена — его детище, — напомнил господин Бетрей.

— Главное — галерея!

— Сад…

— А зачем он умер? — спросил неожиданно Генрих, и все к нему оборотились.

Никто не заметил, как он вошел в залу — совершенно бесшумно, будто крался на цыпочках. Он был в смокинге явно с чужого плеча — брюки и рукава пиджака были ему чуть-чуть коротковаты.

— Он не умер, — строго проговорила Ирочка. — Его прикопали.

— Не вижу разницы.

— Никогда бизеру нас не понять! Вы люди арифметические. А мы срастаемся с нашей землей и воскресаем. Мы в тысячу раз талантливее вас. И со времен татар спасаем мир. А вы только держитесь за карманы и считаете фики.

— Вы безумные, — тихо проговорил Генрих. — Воскрешение — это падение энтропии. Такое под силу только богам. Но разве вы боги?

— А ты попробуй без всяких расчетов рвануться вверх и взлететь! усмехнулась Ядвига. — Вдруг получится?

Генрих хотел возразить. Но вдруг показалось ему, что он сможет подняться выше всех и всего. Даже выше Сада.

— А плевать нам на энтропию, — подбоченилась Футурова. — Мы воскреснем. А вы будете нам завидовать и пытаться украсть у нас наши удивительные достижения.

— Жмыхов надо поливать в земле, — сообщил Трашбог и рыгнул. Он был вульгарно пьян.

— Да, мы, бизеры купили интеллект, но вы отобрали самую жизнь. Сад высосал из жмыхов остатки сил. Вы всех обманули. И вы это знаете. И вам не нужно никого воскрешать. Куда вы их денете, если жмыхи в самом деле воскреснут? Знаете, сколько жмыхов лежит в земле? Кому нужны эти гнилые уродливые существа? Ведь вы знаете: они гниют в земле. Заживо гниют! — не уступал Одд.

— Опять он со своей арифметикой, — презрительно фыркнула Ирочка. Неважно — сколько жмыхов. Папаша всех поднимет.

— Помогите! — донеслось из Сада, и все вздрогнули, будто это был вопль воскресающего Папаши.

Гости во главе с хозяйкой выбежали на террасу. В сумраке белой ночи легко можно было разглядеть несущегося меж стволов человека. Он взбежал по ступеням и грохнулся в ноги Ядвиге.