Координатор - Антон Павлов

Потому что я не гордился тем, что имел, а просто работал: честно и самоотверженно. И теперь я буду работать так же, и с Божьей помощью эта должность сама придёт ко мне!

Андрей обрёл душевный покой.

Он встал на колени и прочитал молитвы на сон грядущий. Сексуальное желание прошло окончательно. Он вошёл в спальню и лёг рядом с Анастасией, ощущая себя просветлённым монахом аскетом.

Я победил страсть духовную и плотскую, — горделиво подумал Андрей, засыпая.

Он уже спал и не слышал, как включила Анастасия ночник и в приглушённом свете разглядывала лицо мужа. Проводила длинными пальцами по морщинкам, по седым волоскам на висках, а потом несколько раз долго и нежно поцеловала в губы и прошептала:

— Я люблю тебя, Андрей Трофимов…

4

Хотел ли Андрей выслужиться перед Кимом? Нет. Скорей всего нет, хоть многие уже через неделю под руководством этого харизматичного чужака, уже и смеялись как то не так, и говорили, и смотрели… Они изменились, как меняется оккупированное мирное население, когда в их дома вламываются вооружённые центурионы. Можно ли винить в этом случае мирного человека, для которого главное уберечь своих детей, скарб да живность?

Конечно, нет.

Андрей за эти несколько недель уже обвыкся с той мыслью, что как ни крути, а с Кимом придётся существовать.

Насколько талантливый специалист вырастет из Кима, Андрей не представлял ещё пока. Видно было только, что с людьми этот человек управляется, как опытный дрессировщик с животными. Его слушались! Его начинали любить.

Если бы Андрея спросили, что он чувствовал в те дни на «Заводе стекла» он бы сказал, что ощущал повсюду «любовь»! Не ту любовь, что движет солнца и светила, о которой говорил Данте под конец «Божественной комедии», а та любовь, что ведёт людей на смерть, ради идеала!

Андрей и раньше уже делал большую часть работы за Евгения Евгеньевича Кольцова. Это было привычно. Да и сотрудники не удивлялись, когда видели подпись заместителя вместо подписи начальника.

Ким приехал только под вечер. Андрей сидел в своём кабинете и лениво собирался домой. Такая ленца появляется у трудоголиков, когда большая часть дел переделана, а они ещё медлят, как бы добивая трупы поверженных врагов.

Стул Андрея был повёрнут к двери спинкой. На столе аккуратными стопками лежали бумаги. Как золотостаратель складывает золотые слитки, как банкир — денежные купюры, так бюрократ складывает бумагу.

В приоткрытое окно врывался ароматный вечерний морозец и холодил голову, уставшую от дневной суеты. Андрей почувствовал сквозняк — кто-то вошёл в дверь. Рука его с чашкой кофе дрогнула, и коричневая капля упала на стол, будто капнула кровь из раны чудовища. В любой другой ситуации, Андрей немедленно бы развернулся на стуле и поприветствовал входящего.

Сейчас с ним происходило что-то странное. Ему вспомнились слова из песни Высоцкого «Я не люблю себя, когда я трушу…»

Андрей боялся того, кто вошёл. Того, кто за неделю оброс таким авторитетом, как медведь жиром, что казалось, работает здесь как минимум лет пять.

Андрей боялся Кима. Он боялся повернуться и встретиться с его холодными глазами. Ещё он боялся, что там не Ким, а кто-то другой и этот другой, когда Андрей обернётся, увидит в его глазах страх.

На плечо Андрея легла рука.

Множество мыслей пронеслось у него в голове и под конец всё накрыло великолепное благостное чувство лучшего ученика в классе, в очередной раз сделавшего всё на твёрдую пятёрку. Кого угодно могли наказать, но только не него! Так думал Андрей, а на периферии сознания звучал и звучал хриплый голос Высоцкого «Я не люблю себя, когда я трушу…»

Андрей обернулся, сжимая в руке стакан с казавшимся сейчас спасительно горячим кофе. Спасительным, потому что от Кима, а это был именно он, веяло холодом. Как будто статуя Ленина с центральной площади решила прогуляться по первым морозам, и зайти на «Завод стекла».

Андрей поднял глаза на Кима. Тот возвышался над ним статуей. Он был неподвижен, его глаза, остановились. Выражению лица Кима позавидовал бы вождь индейского племени. Столько строгости и надменности было в нём.

Куда там Андрею! С его-то по-христиански добро — занудливыми выволочками подчинённым! Ким походил сейчас на командующего армией «камикадзе». Ещё немного и он готов был бы отдать приказ: по машинам!

Андрей кашлянул и пробубнил себе под нос:

— Здрасьте, Ким Борисович.

— Как дела? — голос Кима был глух. Андрею не нужно было смотреть на его губы, чтобы понять — звук снова будто запаздывает. Андрей даже хотел посмотреть информацию на этот счёт в интернете. Ведь явно, что это какая-то аномалия физиологии.

— Отлично, только никто не завидует, — Андрей кивнул на аккуратные стопки бумаг: накладные, маршрутники, проблемные документы, двойные документы в сейфе. — Всё нормально. Можно сказать, что никто и не заметил вашего отсутствия, Ким Борисович…

— Выслужиться хочешь? — спросил вдруг Ким. Он не менял положения тела в пространстве даже на миллиметр. Изменилась суть: из презрительной и безразличной его поза стала агрессивной и презрительной.

— То есть кто? — спросил Андрей. — Кто хочет выслужиться?

Человек с нормальной самооценкой, услышав вслед «Эй, козёл!» никогда не обернётся.

— Вы, — Ким пожал плечами. Это походило на поднятие двух рычагов с сочленениями в плечевых суставах. — Вы делаете мою работу, Андрей Иванович. И мне это не нравится. Где должностная инструкция «заместителя начальника цеха логистики»?

— Кого? — Андрей не слышал этого термина с того самого момента, когда занял эту должность. — Инструкция?

— У вас, что нет инструкции? — Ким спросил это таким тоном, будто поинтересовался: у вас, что нет головы?

— Нет. Зачем она мне? Я не первый год работаю… — Андрей встал и отошёл от Кима на метр, сложил руки на груди.

— Не первый год работаете, а так и не уяснили круг своих обязанностей. То, за что вам платят деньги, — Ким выплёвывал слова. Ничто сейчас не напоминало о пусть строгом, но довольно жизнерадостном начальнике, которого Андрей видел на «Металлургическом заводе». Какая уж тут жизнерадостность…

— Перестаньте, Ким Борисович, — Андрей взмахнул рукой. — Это, чёрт его дери, смешно. Я семь лет на этом заводе и два года в этой должности. Я…

— Ваш брат десять лет отработал в своей должности, а так ничему и не научился, — сказал Ким. — Распечатайте инструкцию, выучите её и больше никогда не делайте моей работы, даже если меня не будет неделю…

— Но ведь есть интересы производства…

— Пока я ваш начальник, есть только мой интерес…

Андрей был сбит с толку. Хуже всего были предательские голоса внутри: «Ты сам это знал! Ты выполнял всю работу за Кольцова, и тому это нравилось, а Киму не нравится и это его право…».

Это всё было другое. Ким приплёл сюда Аркашу! Да как он смеет?!

— Не обижайтесь, Андрей Иванович, — голос Кима медленно менялся на бархатистый и проникновенный. — Мы с вами знаем, кем был Аркадий. Не хотелось бы, чтобы и вы повторяли его ошибки. Никакого творчества в работе, я не позволю. Есть инструкции, а всё что больше, так то от лукавого. Не мне вам объяснять? Согласны?

— Согласен, — сказал Андрей вслух, а про себя подумал: нет, чёрт его дери, я не согласен!

Но сейчас им владело ещё одно чувство. Оно знакомо пленным. Это чувство можно коротко охарактеризовать, как «всё что угодно, только бы он ушёл скорее!» Ты готов сказать «да» на многие вопросы, лишь бы злой охранник ушёл и прекратил пытки.

Чёрт возьми, какие пытки? О, чём ты, Андрей? — размышлял Андрей, — Ким всего лишь определяет границы своей территории.

Ким, еле заметно кивнув, вышел из кабинета.

Андрей подошёл к окну и стал смотреть на автомобили сотрудников, задержавшихся подобно ему, на работе. Андрей закурил и заметил, что пальцы мелко подрагивают. Ким не сделал ему ничего! Он только стоял со строгой физиономией… Ну может быть в ней было немного презрения…

Господи, как же справедлив ты, — подумалось Андрею, — Вот же язва моя, Господи. Болезненное, болезнетворное самолюбие. Избавься от него и Господь примет тебя и ниспошлёт блага душевные — теплоту и мир.

В груди затеплилось, как свеча, и разгоралось. В сердце, потом в шее и горле затрепетала слеза… Андрей понимал, что ещё немного и заплачет от открывшегося ему осознания собственной неполноценности.

О, какой же я глупец! — думал Андрей, закрывая дверь на замок и доставая коврик «Хоум, свит хоум». Он положил его подальше от окна, опустился на колени и зашептал:

— Господи, спасибо, что послал ко мне этого Кима. Господи, спасибо, что просвещаешь душу мою светом смирения. Прости Господи за злобу на врага моего… Благодарю тебя, отче мой.