Улугбек - Глеб Голубев

Главным казием Самарканда был некий Мухаммед Мискин. Улугбеку довелось столкнуться с ним. Случай был казуистический, и правитель запутался в нем.

Как это делал частенько и Тимур, Улугбек порой участвовал в некоторых купеческих авантюрах. Он ссужая деньгами купцов, и те приносили ему часть прибыли. Одному из купцов Улугбек дал как-то вместо денег драгоценный камень. Купец внезапно заболел и умер, не успев вернуть долга. Камень он к тому времени уже, видимо, продал или кому-нибудь заложил. Тогда Улугбек приказал забрать в казну все имущество покойного. Наследники купца воспротивились и пошли жаловаться на правителя казию Мискину, который славился своей неподкупной честностью.

Улугбек, конечно, не явился на суд, послав туда двух придворных как свидетелей своей сделки с купцом. Казий не испугался принять решение, обидное для правителя. Ему стали говорить, что правитель гневается. Тогда Мискин сказал придворным:

- Передайте вашему повелителю, что ему не пристало выставлять свидетелей и ждать выгодного для него решения в этом деле, суть которого всем ясна. Над судьей есть только один повелитель - правда. Если правитель хочет, чтобы я решил дело в его пользу, пусть прикажет связать мне руки и ноги и погружать меня с головой в холодную воду, пока я не потеряю сознания. Тогда я, может быть, постановлю, чтобы вещи купца были отданы взамен одного камня, который не стоит и десятой части их.

Смелый ответ судьи понравился Улугбеку, и он вернул незаконно захваченное имущество.

Другой городской казий, наоборот, прославился судом неправедным. Жалобы на него надоели Улугбеку. Он приказал сбрить казию бороду, что было большим оскорблением. Злополучный судья перетрусил и стал искать защитников среди придворных. Они нашлись. Один из вельмож уговорил правителя заменить наказание штрафом. Улугбек уже отошел и согласился оставить казию его бороду с условием, чтобы тот взамен доставил на дворцовую конюшню двадцать рысаков.

Улугбек скоро забыл об этой глупой истории: были у него заботы поважнее. И только через несколько дней, собираясь на охоту, правитель заметил, что обещанные лошади все не появляются, и спросил, где же они.

- Казий передумал, о великий эмир! - торопливо стал выкручиваться вороватый вельможа, который давно уже поставил этих лошадей в свою собственную конюшню. - Он не смог достать лошадей и просит сбрить ему бороду.

Улугбек рассмеялся и махнул рукой. Тем дело и кончилось.

Продолжались и столкновения с шейхами. Одного из них Улугбек насильно, против его воли, заставил принять хлопотную должность городского казия. Шейх вынужден был подчиниться, но затаил злобу на правителя.

Кроме мелких стычек, были и дела куда посерьезнее, которые настраивали церковников и суфиев против Улугбека. Он не только погрязал в безбожии, но и дерзнул покушаться на их карманы. Когда положение в стране наладилось и пополнилась казна, Улугбек несколько снизил налоги. Это принесло некоторое облегчение широким народным массам. Но зато он приказал повысить тамгу - так назывались сборы в казну с торговли и промышленности. А торговля и различные мастерские приносили немалый доход не одному Хадже Ахрару, но и всем «святым людям».

Духовенство было настолько заинтересовано в этих доходах, что даже иногда объявляло в своих проповедях тамгу греховной, преступлением против шариата. Легко представить, какой вой подняли муллы, дервиши и суфии, когда Улугбек повысил сборы тамги!

Одним из первых подал голос некий сейид Ашик. Его весьма ценил Хаджа Ахрар и даже сравнивал проповеди сейида с поучениями пророка Моисея. Сейид этим страшно гордился и хвастался.

Однажды Ашик произносил в соборной мечети очередную проповедь. Сначала он долго пугал слушателей страшным судом. С завыванием он читал зловещую суру из корана, в которой особенно подробно расписывались муки будущих испытаний:

Когда разверзнется небо,Которое будет повиноваться аллаху и постарается выполнить его повеление;Когда земля будет распростерта ровным пластом,Когда она выбросит из недр своих все, что содержала и оставляла нетронутым,Когда она будет повиноваться аллаху и постарается исполнить его повеления.Тогда ты, о человек, желавший бы увидеть аллаха твоего, увидишь его!Кому дадут книгу его дел в правую руку,Тот будет сужден с кротостью.Он, радуясь, возвратится в свое семейство.Кому дадут книгу его дел назад к спине,Будет призывать смерть,Когда станет гореть в огне.На земле он веселился среди своего семейства.Он воображал, что никогда не явится перед аллахом,Но аллах видел все!..

В толпе молящихся раздавались покаянные выкрики и причитания. Чувствуя, что атмосфера достаточно накалилась, сейид завел речь о том, что порой жители некоторых городов подвергают себя опасности вечных загробных мук совсем безвинно, только из-за греховности своих правителей, забывших о законах шариата и насаждающих в своих владениях поганые обычаи неверных.

- Не забывайте о судьбе народа египетского, о правоверные! - неистовствовал он, приплясывая на священном возвышении - михрабе, украшенном редкой красоты резьбой. - Вспомните фараона, который грехами своими обрек свой народ на вечные муки! Аллах хотел предостеречь его и послал к нему пророка Моисея. Но он не послушался указания божьего...

Намек был более чем прозрачный. Улугбек ловил косые, неодобрительные взгляды окружающих. Дождавшись, когда сейид кончит проповедь, он подошел к нему и спросил вежливо, но намеренно громко, чтобы слышало побольше людей и потом разнесло по городу:

- Скажите, премудрый сейид, кто, по-вашему, хуже: я или фараон, о грехах которого вы так красочно говорили нынче?

Ашик, почувствовавший какой-то подвох, но еще не понявший, куда клонит правитель, осторожно ответил:

- Фараон хуже.

Улугбек довольно кивнул и спросил снова:

- А кто, по-вашему, лучше: Моисей или вы, достопочтенный сейид?

- Конечно, пророк Моисей.

Теперь настал момент для сокрушительного удара, и Улугбек холодно и строго сказал:

- Аллах приказал Моисею не говорить с фараоном грубо и даже наказывал: «Скажи ему мягко», - не так ли, сейид? Почему же вы, который хуже Моисея, говорите мне, который, по вашим словам, все-таки лучше фараона, таким грубым образом?

В толпе внимательно слушавших придворных кто-то засмеялся. Лицо у сейида вытянулось, побагровело. Он забормотал что-то неразборчивое и попятился. Улугбек повернулся и вышел из мечети.

Порой он чувствовал себя совсем одиноким. Покоя не было даже в собственном доме, в своей семье. Приезжая в Герат, Улугбек видел, что сын Абдал-Лятиф все больше отдаляется от него. Он во всем слушался бабку, много времени проводил в беседах с суфиями и дервишами. Это было тем более обидно, что юноша вырастал вовсе неглупый, энергичный и, кажется, властолюбивый. Как и Улугбек в «молодости, Абдал-Лятиф начал увлекаться астрологией. Отец радовался этому, надеясь, что из сына, может быть, вырастет не только наследник его власти, но и преемник научных трудов.