Черный список - Александра Маринина

Рита быстро поняла, что спорить со мной бесполезно. У нее не было выбора – она не могла оставить здесь Лилю без меня, она была слишком занята суматошной жизнью кинофестиваля. И потом, ей, похоже, уже надоело играть в дочки-матери.

– Здесь есть телефон? – озабоченно спросила она, быстро переключаясь на другую проблему.

Я проводил ее к хозяйке и попросил разрешения позвонить. Рита осталась в комнате, а я вернулся за стол, к Мазаеву.

– И как ты не боишься? – усмехнулся он.

– Чего я должен бояться?

– Скандала.

– А кто сказал, что я не боюсь? Боюсь, и еще как. Поэтому и вру, чтобы не нарываться.

– Откуда она узнала про Татьяну?

– Сам не знаю. Какая-то доброжелательная сволочь нас сфотографировала и подбросила снимки Рите в номер. Она еще вчера ими размахивала и пыталась выяснять со мной отношения.

Рита вернулась, и выражение лица у нее было раздраженным.

– Все наперекосяк с этим фестивалем, – сердито сказала она, усаживаясь за стол и беря с тарелки изящный пупырчатый огурчик, хотя не далее как десять минут назад пренебрежительно отказалась от предложенного ужина. – Ни одного дня нормально не проходит. Через час начинается пресс-конференция по фильму Бабаяна, а он куда-то пропал. Наверное, опять запил, придурок.

Виктор Бабаян был из породы гениальных алкоголиков. Он делал великолепные фильмы, но периодически, причем в самый, как правило, неподходящий момент, ударялся в не менее великолепные запои, наплевав на всю съемочную группу и застревающий производственный процесс. Запои свои Бабаян обставлял антуражем городского «дна», вливая в себя спиртное в обществе бомжей, опустившихся наркоманов и давно состарившихся, беззубых бывших вокзальных проституток. Чего его так тянуло в грязь – никто не знал, но все привыкли. Одно время у него был роман с Олей Доренко, и Виктор оказался единственным мужчиной в ее жизни, которого она бросила сама, не выдержав его пьяной гениальности. Или гениального пьянства?

– Поищите его на морском вокзале, – посоветовал я. – Мы там сегодня были, видели массу колоритных личностей, которыми Витя мог заинтересоваться.

– Без тебя знаю, – вяло огрызнулась Рита, хрустя огурчиком. – Что толку его искать, если он напился? Нельзя же в таком виде показывать его журналистам.

– Не паникуй раньше времени, может, он и не пьян. Гуляет где-нибудь, перед самым началом появится. И вообще, чего ты-то волнуешься? Ты же критик, а не претендентка на приз за роль в фильме Бабаяна. За Рудина своего переживаешь?

– Конечно. – Рита с вызовом поглядела на меня. – Ты никогда не понимал, как можно переживать, когда у других людей неприятности. Ты, Стасов, всю жизнь был эгоистом. Даже эгоцентристом. Между прочим, означает ли тот факт, что ты намылился в круиз, что ты окончательно отказываешься от предложения Рудина работать у него в службе безопасности?

– Означает, – подтвердил я. – Я увольняюсь на пенсию, и на ваши звездные кинематографические трупы мне наплевать.

– Чем же ты будешь заниматься, хотела бы я знать? Ты же ничего не умеешь, кроме как преступников ловить. В дворники пойдешь?

– Зачем в дворники? В домработники.

– В кого, в кого? – переспросила Рита. Ее рука, потянувшаяся было за вторым огурчиком, повисла в воздухе.

– В домработники. К Татьяне Григорьевне. Буду вести ее домашнее хозяйство, чтобы давать ей возможность зарабатывать много денег.

Рита побелела. Все-таки дурой она не была, хотя прочих недостатков у нее имелось в избытке.

– Ты собрался жениться, Стасов? – медленно спросила она, переводя глаза с меня на Таню и обратно.

– Собрался. А ты, по-моему, собираешься опоздать на свою пресс-конференцию.

Рита поняла, что ее вежливо выставляют. С ослепительной улыбкой она вспорхнула на второй этаж, пару раз чирикнула, облизывая Лилю, и покинула наш гостеприимный двор по Первомайской, 8.

На рассвете, когда я, поеживаясь от холода, вышел из Таниной комнаты и стал на цыпочках двигаться по галерее, огибая дом, чтобы попасть в свою каморку, я увидел во дворе за столом сгорбленную фигуру. Сережа Лисицын сидел, опустив плечи, и от него веяло бедой и безысходностью.

Я спустился и сел рядом с ним.

– Что стряслось?

– Бабаяна нашли, – тихо ответил он. – На заброшенной стройке.

– Что он там делал? – удивился я.

– Лежал.

Я похолодел. Неужели?..

– Живой?

– Нет, конечно. Его утопили, потом вытащили и бросили на стройке. А меня выгнали с работы.

– Как то есть?

– Вчера еще. Сказали, что не справляюсь, что показатели низкие, успехов никаких. Перевели в участковые. Вчера же и приказ состряпали.

Пелена слетела с моих глаз в одно мгновение. Права была Ритка, когда говорила вчера, что я эгоист и ничего вокруг себя не вижу. Права на все сто.

Сначала ей подбросили фотографии, надеясь на то, что, как и полагается между супругами, у нас возникнет скандал, после которого мне придется уехать отсюда или, в лучшем случае, обходить гостиницу стороной. Скандала не получилось. Тогда нам подсунули путевки, которые мы якобы выиграли и от которых только полный идиот откажется.

Меня убирали из этого южного курортного города. Раскрытие громких преступлений поручили неопытному мальчишке. Да в любом другом месте уже давно была бы создана бригада с привлечением лучших сил из краевого управления и даже из министерства. А здесь – тишина. Неопытный мальчик оказался с головой и без глупого гонора и попросил помощи у московского сыскаря, хотя ему строго-настрого велели этого не делать. Мальчика от дела отстранить, сыскаря из города убрать. Вот и весь расклад.

Кража компьютера легла в этот расклад точным психологическим штрихом. Таня пишет повесть, она не столько отдыхает, сколько работает, и город этот для нее не столько курорт, сколько место действия, где разворачиваются описываемые события. Помани ее бесплатной путевкой – она ведь может и отказаться, для нее работа куда важнее, она деньги зарабатывает. Откажется ехать Таня – я могу сорваться с крючка, ведь у нас роман. Исчезновение мини-компьютера подготовило почву для того, чтобы мы все убрались отсюда к чертовой матери, польстившись на халяву.

Я смотрел на несчастного парня, сидевшего передо мной с убитым видом и грустными глазами вышвырнутого на мороз щенка, и понимал, что ни в какой круиз я не поеду. Юра Мазаев меня поддержит, ему и самому не очень хочется ехать. И Таня меня поймет, я уверен, что поймет и одобрит. Остаются Лиля и Ирочка. Как быть с ними? Ведь они так мечтают о поездке!

– Не плачь, Серега, – заявил я с преувеличенной бодростью, хотя у самого кошки скребли на душе. – Даже лучше, что ты теперь участковый, руки будут развязаны, а контроля со стороны розыска никакого. И следователь с тебя не спросит. Будешь делать, что считаешь нужным. Первым делом надо проверить турфирму, которая проводила социологическое экспресс-исследование. Через эту фирму нам всучили бесплатные путевки, чтобы заставить меня уехать отсюда. Давай-ка выясним, кто это у нас такой богатенький. Воришки, укравшие Танин компьютер, должны быть как-то связаны с этими Ротшильдами…

Солнце, наверное, уже давно встало, но из-за плотных свинцовых облаков его не было видно. Мы вполголоса обсуждали ситуацию и так увлеклись, что, когда во двор вышла Вера Ильинична, я глупо спросил:

– Что вы так рано? Это мы своей болтовней вас разбудили?

– Да как же рано, Владислав Николаевич, – удивилась хозяйка. – Половина восьмого уже. Я уж и так из-за погоды проспала дольше обычного. Вовремя вы на теплоходе собрались, эта хмарь теперь надолго, никакого загара не будет, так уж лучше поплавайте, развлекитесь.

– А мы никуда не едем, – заявил я. – Вернее, я не еду. А насчет Танечки и Иры – пока не знаю.

– Передумали? Что так?

Я неопределенно пожал плечами.

– Да как-то, знаете ли… В общем, передумал. Ну его, теплоход этот. Никогда не плавал, а вдруг у меня морская болезнь начнется? Или у дочки, что еще хуже. Не буду я рисковать. Так что вы уж, пожалуйста, про мою комнату в турбюро не сообщайте, я еще поживу у вас.

– Ну и хорошо, – согласно кивнула Вера Ильинична.

Казалось, она была даже довольна, что мы остаемся. Как знать, вдруг на наше место поселится семья с маленьким ребенком, который будет громко плакать, или орать, или бегать повсюду и приставать ко всем. Лиля была, по крайней мере, тихой, послушной девочкой, которую было не видно и не слышно.

Распрощавшись с Лисицыным, я поднялся к себе в надежде поваляться еще немного в постели. Лиля лежала с открытыми глазами, и мордашка у нее была напряженная.

– Папа, где ты был? Я проснулась, увидела, что тебя нет, и испугалась.

– Я с дядей Сережей разговаривал. А ты давно не спишь?

– Давно. С шести часов.

– Да, дядя Сережа как раз в шесть часов пришел. Наверное, я тебя разбудил, когда выходил из комнаты, – соврал я, пряча глаза и испытывая угрызения совести. Мало того, что я ее обманул, так мне еще предстоит сообщить ей, что круиз на теплоходе отменяется. Надо же как-то объяснить ей это. А как? – Котенок, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – осторожно начал я, совершенно не представляя, что буду говорить дальше.