Шпион в доме любви. Дельта Венеры - Анаис Нин

— Ты должна придумать повод не ехать, а иначе она подпортит тебе жизнь. Ей неспокойно — она мучается навязчивыми идеями и думает, что все натурщицы — мои любовницы.

Это было напряженное время, когда мне приходилось бегать из студии в студию, и я не успевала даже позавтракать. Я позировала для обложек еженедельников, журнальных иллюстраций и рекламы. Я всюду видела свое лицо, даже в метро, и думала, узнают ли меня окружающие.

Скульптор стал моим лучшим другом. Мне не терпелось увидеть работу завершенной. Но однажды утром, придя в студию, я обнаружила, что он разбил статую. Он сказал, что попытался поработать над ней без меня. Однако не было похоже, что он огорчен. Я расстроилась. Глупость случившегося наводила на мысль о том, что сделано это было нарочно. Но сам скульптор был даже как будто рад тому, что придется все начинать снова.

Джона я повстречала в театре. Меня привлек его голое. Он заставил меня вибрировать с силой органа. Когда он повторил мое имя и произнес его с ошибкой, это было похоже на ласку. У него был самый глубокий, самый теплый голос, который мне когда-либо приходилось слышать. Я едва отваживалась поднять на него взгляд. Я знала, что у него большие, ярко-синие глаза, что он высок и беспокоен. Он переступал с ноги на ногу с нервозностью скакуна. У меня было такое ощущение, как будто его присутствие исключает все остальное: театр и моего друга, сидевшего рядом. Он вел себя так, словно я его очаровывала и гипнотизировала. Он продолжал говорить, а сам все смотрел на меня, но я не слушала его. В то мгновение я уже была не маленькая девочка. Стоило ему открыть рот, как у меня возникало ощущение, будто я лечу по головокружительной спирали, опутанная его красивым голосом. Своим воздействием голос и в самом деле напоминал наркотик. Когда в конце концов Джон, как он выразился, «украл» меня, мы взяли такси.

Мы не проронили ни слова до тех пор, пока не оказались у него в квартире. Он не прикоснулся ко мне. Ему это и не нужно было делать. Близость Джона действовала на меня так сильно, что мне казалось, будто я уже давно ощущаю его ласки.

Он просто дважды произнес мое имя, словно оно было настолько красиво, что его хотелось повторять. Он был высок, а глаза его сияли такой яркой синевой, что всякий раз, когда он моргал, возникало пугающее ощущение, что это сверкает молния, предвещая бурю, которая поглотит вас.

Потом он поцеловал меня. Его язык облизал мой, задержался и дотронулся до кончика. Целуя меня, Джон задрал юбку и снял чулки и подвязки. После этого он поднял меня и перенес на постель. Я была так возбуждена, как будто он уже проник в мое лоно. Я чувствовала, как в меня проникает и распирает изнутри его голос. Он тоже это почувствовал и потому удивился тому, с каким трудом ему удается полностью нанизать меня на свой член.

Он остановился и заглянул мне в лицо. Он увидел, что я жду его, и усилил толчки. Когда он прорвался сквозь девственную плеву, стало больно, однако его тепло заставило меня позабыть обо всем, тепло его голоса, говорившего мне на ухо:

— Ты хочешь меня так же страстно, как я тебя?

Он стонал от возбуждения. Моя боль исчезла, стоило ему прижать меня к себе. Я наслаждалась тем, что он был внутри, и лежала, как во сне.

— Было так больно, что ты ничего толком и не почувствовала, правда? — спросил Джон.

Я не могла произнести: «Повтори все сначала». Моя рука коснулась члена и обласкала его. Он поднялся и окреп. Джон целовал меня до тех пор, пока я не почувствовала новый приступ желания, желания слиться с ним полностью. Однако он сказал:

— Если мы сейчас продолжим, будет больно. Подожди немного. Ты не можешь остаться у меня на всю ночь? Хочешь?

Я увидела на своих ногах кровь и пошла ее смывать. Я ощутила, что еще не была с мужчиной по-настоящему, что это только начало. Я желала быть взнузданной и испытать всепоглощающее возбуждение. Я добралась до постели и повалилась на нее.

Джон заснул, оставшись в той же позе, что и когда мы лежали рядом, вытянув одну руку туда, где покоилась моя голова. Я пристроилась возле него и задремала. У меня снова возникло желание дотронуться до пениса. Я проделала это осторожно, чтобы не разбудить его. Потом я тоже заснула, а проснулась оттого, что Джон целовал меня. Мы плыли в сумрачной вселенной кожи, могли чувствовать только ее вибрации и наслаждались каждой лаской, которую дарили друг другу. Джон ухватил меня за бедра и прижал к себе. Он боялся причинить боль. Я раздвинула ноги. Когда он вошел в меня, мне и в самом деле стало больно, но возбуждение заставило забыть о боли. Когда он двигал членом вперед-назад, больно было очень, но одновременно с этим я испытывала наслаждение. Я попыталась подстроиться под его ритм.

На этот раз он был пассивен и сказал:

— Теперь твоя очередь двигаться.

Я стала осторожно шевелиться на его члене, так чтобы не сделать себе больно, и подложила под задницу кулачки, чтобы дотягиваться до него. Он забросил мои ноги себе на плечи. От этого сделалось еще больнее, и он вышел из меня.

Когда на следующее утро я возвращалась домой, все плыло у меня перед глазами, но вместе с тем я была счастлива от сознания того, что вкусила тех ощущений, о которых раньше только мечтала.

— Когда ты придешь снова? — спросил он. — Я должен увидеть тебя как можно скорее. Ты сегодня работаешь?

— Да, работаю. Приду, когда закончу.

— Ах нет же, ты не можешь опять позировать! Когда я об этом думаю, то прихожу в отчаяние. Сперва зайди ко мне. Я хочу поговорить с тобой. Обещай, что сначала зайдешь ко мне.

Я пришла к нему. Его страсть ринулась мне навстречу.

— Я не могу даже подумать о том, что ты позируешь для кого-то, выставляешь себя напоказ. Больше не делай этого. Ты должна позволить мне испытать тебя. Я не могу на тебе жениться, потому что у меня уже есть жена и дети. Дай мне испытать тебя, пока я не придумаю, как нам обустроить наше совместное бытие. Я найду место, где мы будем встречаться. Ты не можешь работать натурщицей, ты принадлежишь мне.

Так началась тайная жизнь. Вместо того, чтобы позировать перед кем угодно, я сидела в красивой комнате и ждала Джона. Не было случая, чтобы он являлся без какого-нибудь подарка, книжки или цветной писчей бумаги. Ожидание вселяло в меня беспокойство.

Единственным, кто знал тайну, был скульптор, обладавший ощущением происходящего. Он не хотел, чтобы я перестала позировать, и приставал ко мне с расспросами. Он предсказал, какой будет моя жизнь.

Испытав оргазм впервые вместе с Джоном, я расплакалась, потому что это переживание оказалось настолько сильным и прекрасным, что я не могла поверить в возможность его повторения. Трудно было выносить только то время, когда я сидела и ждала. Я убивала время тем, что принимала ванну, лакировала ногти, опрыскивала себя духами, подкрашивала соски, расчесывала волосы и надевала неглиже — все это наводило меня на мысли о том, что скоро должно было произойти.

Мне хотелось, чтобы Джон вошел в тот момент, когда я нахожусь в ванной. Он говорил, что уже выезжает, но не приходил. Задерживался. Когда он все-таки являлся, я успевала замерзнуть и злилась. Это разрушало всякое ощущение от ожидания. Несколько раз я возмущалась и не открывала дверь, когда он звонил. Тогда он осторожно и униженно стучался, я смягчалась и открывала ему. Но я все еще сердилась и хотела уязвить его. Я не отвечала на его поцелуи. Это злило его до тех пор, пока он сам не засовывал руку мне под неглиже и, как я ни сжимала ноги, замечал, что я влажная. Тогда он снова добрел и принуждал меня к совокуплению.

Тогда я наказывала его тем, что не возбуждалась, а это его уязвляло, потому что мои ощущения были для него очень важны. По моему сердцу, по моему голосу и по тому, как я двигаю ногами, он определял, что пробудил во мне страсть. Однако на сей раз я лежала неподвижно, как проститутка, что по-настоящему ранило его самолюбие.

Мы никогда не могли никуда выйти вместе, потому что он был слишком знаменит. Он был продюсером, а его жена — известной сценаристкой.

Когда Джон осознал, как меня злит это ожидание, он не предпринял ничего для того, чтобы исправиться, и продолжал опаздывать. Если он сообщал, что будет дома в десять, это означало, что он объявится в двенадцать. Однажды он пришел домой и не обнаружил меня, что его страшно разозлило. Он решил, что я не вернусь.

У меня было такое ощущение, что он делает это все нарочно и что ему просто нравится меня доводить. По прошествии двух дней он стал умолять меня вернуться. Я вернулась, однако мы оба были слишком злы и возбуждены.

— Ты снова взялась за свое позирование, — сказал он. — Тебя хлебом не корми — дай только себя показать.

— А ты почему заставляешь меня так долго ждать? Ты ведь знаешь, что это охлаждает мои чувства к тебе. Когда ты задерживаешься, я становлюсь холодной.