Улица Оружейников - Камил Икрамов

Он увидел одноэтажный деревянный домик, на дверях которого висела такая же эмалированная дощечка.

«Прошу повернуть», — было написано на звонке, и это тоже напомнило Талибу Ташкент.

Дверь открыла полная невысокая женщина в засаленном домашнем халате.

— Тебе кого, мальчик? — спросила она, сверкнув целым рядом золотых зубов.

— Едвабная — это вы? — в свою очередь спросил Талиб и понял, что больше ему и сказать нечего.

— Да, это я, — ответила женщина и уставилась на Талиба.

Его вид не мог не вызвать удивления. Почти истлевшая рубашка под обрезанной шинелью, ноги в длинных и глубоких азиатских галошах с загнутыми кверху носами.

Талиб молчал, а женщина стояла в дверях и тоже не знала, что она должна делать.

— Заходи, — сказала женщина и провела Талиба в переднюю, где стояли обитые клеенкой стулья и кушетка. — Я тебя слушаю.

— Вы из Ташкента? — спросил Талиб, потому что не знал, что еще сказать.

— Нет, — ответила она. — Я никогда не была в Ташкенте.

И тут Талиб вспомнил, что в том объявлении было написано не ВЕТ-врач, а ЗУБ-врач.

— Что такое ЗУБ-врач? — спросил он.

Женщина очень удивилась атому простому вопросу, но объяснила странному мальчику, что такое зубной врач, и опять замолчала, пристально следя за Талибом.

Талиб понимал всю глупость своего положения, но выхода из него не было.

— А что такое ВЕТ-врач? — опять спросил он.

— Я и мой брат — ветеринарные врачи, — сказала женщина. — Я лечу мелких животных. Мой брат, Николай Николаевич, лечит только певчих птиц, а я в основном кошек и собак.

Никогда Талиб не мог себе представить, что есть на свете врачи для кошек и собак. Он бы не поверил этой женщине, если бы вдруг не заметил, что стены передней были увешаны фотографиями кошек, канареек, дроздов и собак. На фотографиях большинство собак были с медалями и выглядели весьма важно.

— Извините, — поднялся Талиб. — Я пойду. Извините меня.

— Нет, — возразила Едвабная. — Ты хотел мне что-то сказать, говори. Может быть, нужно лечить лошадь? У вас, у татар, еще остались лошади. В такое голодное время я согласна лечить даже крокодилов и носорогов, гиппопотамов и кенгуру.

За день пребывания в Москве Талиб не видел крокодилов и носорогов. Даже кошек и собак не было видно в городе. Он стал пятиться к двери, чтобы скорее улизнуть из дома, куда попал так случайно и так некстати, но ветврач не собиралась его выпускать.

— Николя, Николя! — позвала она кого-то. — Помоги мне. Тут очень странное дело.

В переднюю вошел полный, невысокий человек, очень похожий на хозяйку.

Ни слова не говоря, он запер входную дверь на задвижку и приказал Талибу сесть.

— Сейчас не такое время, чтобы шутки шутить, молодой человек, — сказал он. — Вы пришли к Нине Николаевне, к моей сестре то есть, со странными вопросами, я имел случай слышать ваш разговор. Извольте объясниться. Может быть, вы наводчик шайки уголовников, откуда нам знать.

Пришлось рассказывать всю свою историю с самого начала. Брат и сестра слушали довольно равнодушно до тех пор, пока Талиб не упомянул про зубного врача Едвабную, объявление которой случайно запомнилось ему.

— Я думал, это вы и есть, — сказал Талиб. — А может, это ваша родственница?

— Нет, — категорически в один голос заявили брат и сестра. — У нас нет родственников и нет далее однофамильцев. Это очень редкая фамилия. Если ты не врешь, это первый случай. Повтори, как там было написано.

— «Вернувшись, возобновила прием», — уверенно сказал Талиб. — Там еще было: «Барс спешно продается, ручной, ласковый, как котенок». И еще было: «Интеллигентные барышни ищут место горничных».

Трудно сказать, что больше убедило брата с сестрой, искренний рассказ Талиба или объявления, которые он цитировал на память, но они немного успокоились и стали сочувствовать мальчику, отправившемуся искать отца в такое опасное время. Они ахали и охали, смотрели на него с сожалением и сказали, что в другое время обязательно угостили бы его чем-нибудь, но сейчас они сами крайне стеснены, ибо многие благо родные владельцы домашних животных убежали от большевиков, а те, кто не убежал, давно лишились своих собак и кошек: голод.

Объяснив все это, они стали уже выпроваживать Талиба, как вдруг Нина Николаевна сказала:

— Обожди немного. У меня был один доберман-пинчер, так его хозяин, кажется, профессор, занимается Востоком. Он не то в Турции был, не то в Персии или, кажется, в Египте. Пойди к нему, он все знает. Скажи, Нина Николаевна прислала. Сейчас я адрес найду.

Женщина торопливо схватила толстую книгу, стала ее быстро листать и, найдя нужную строчку, оторвала край газеты, лежавшей на круглом столике, и написала карандашом: «Доберман-пинчер. Кличка Кекс. Хозяин Викентий Петрович Закудовский. Черниговский переулок, дом 4, кв. 36».

Было совсем темно, когда Талиб вошел в подъезд высокого дома и стал подниматься по широкой лестнице с гладкими перилами. Единственная на весь подъезд тусклая электрическая лампочка горела на втором этаже. Здесь находилась квартира под номером 23. Талиб стал считать двери, прикидывая, какая же из квартир должна иметь номер 36. По его подсчетам оказалось, что эта квартира самая последняя в доме, на седьмом этаже. Талиб внимательно оглядел дверь: она была высокая и гладкая, чуть отсвечивала на ней медная дощечка с номером и виднелась белая пупочка звонка.

Талиб нажал на звонок и прислушался. За дверью было тихо. Он еще раз нажал звонок, потом стал стучать кулаком и наконец понял, что в квартире никого нет. Талиб сел перед дверью на войлочный коврик и достал из кармана шинели половину луковицы. (Другую половину он съел вместе с хлебом сразу же, как только вышел из ВЧК.)

«Эх, попить бы», — подумал Талиб.

Внизу напротив дома он видел водопроводную колонку, и, чтобы напиться, достаточно было спуститься вниз, но мальчик вдруг ощутил, что силы оставили его. Ноги налились свинцом, руки и плечи сладко ныли.

«Посижу немножко, отдохну и пойду» — это было последнее, что он помнил. Через минуту он спал на войлочном коврике, о который вытирают ноги.

Глава пятнадцатая. Квартира № 36

Широкая лестница семиэтажного дома спиралью окружала шахту лифта. Днем, когда выключали единственную электрическую лампочку, свет проникал через высокий стеклянный колпак на крыше.

За время империалистической войны и революции никто не следил за этим колпаком, не мыл его, поэтому днем на лестнице было только чуточку светлее, чем ночью. Здесь было сумрачно и сыро, как в погребе.

По утрам жильцы этого дома старались как можно быстрее сбежать вниз и вырваться в теплый и солнечный переулок. Скрипели двери квартир, слышались торопливые шаги, ухало парадное — и все замирало.

Квартира, у двери которой спал Талиб, была единственной на самой верхней площадке, поэтому никто не мог его видеть, никто не потревожил его тяжелого сна.

Он не слышал стука каблуков по ступенькам, хлопанья дверей и звонкой песенки, неожиданно зазвучавшей в мрачной шахте. Песенка, надо прямо сказать, была не очень-то умная, но кто-то выдумал эту песню, и ее пели взрослые и дети.

По улице ходилаБольшая крокодила,Она, онаЗеленая была.В зубах она держалаКусочек одеяла,Она, онаГолодная была!

Песенку пела опрятно одетая девочка в черной шерстяной юбке и белой кофточке. Она поднималась по лестнице не спеша, потому что за плечами у нее висел солдатский мешок. Лестница была длинная, а песня короткая, но девочка пела без перерыва с начала до конца, потом с конца до начала. На шестом этаже, устав, девочка перестала петь и, мурлыча песню себе под нос, поднялась на последнюю площадку.

Человек, спящий у дверей квартиры, куда шла девочка с мешком, не удивил ее. Она посмотрела на него, склонила голову набок и легонько тронула спящего длинной загорелой ногой.

— М-мальчик, — сказала девочка. — Подвинься, п-пожалуйста, я не могу открыть дверь.

Талиб проснулся и сел, освободив таким образом половинку двери. Девочка открыла английский замок и, высоко задрав нос, с независимым видом прошла в квартиру. Она даже не взглянула на оборванного мальчишку у двери.

Понадобилось несколько минут, чтобы Талиб понял, где он, и вспомнил, как он здесь оказался. Он ощупал себя: тетрадь дедушки Рахима на месте, записка Едвабной тоже.

— М-мальчик… — Дверь квартиры номер тридцать шесть неожиданно вновь открылась. — Тебе н-негде спать? Здесь же холодно, н-наверно?

Длинноногая девочка стояла над ним. Талиб понял, что она заика. Он знал, что все заики очень застенчивы, но в этой застенчивости не было вовсе.

— П-пойдем со мной. Я покажу, где тебе бу-удет удобней.

Девочка стала спускаться вниз по лестнице, и Талиб послушно пошел за ней.