Черная заря - Владимир Коротких

Горчак аккуратно поставил гармошку на лавку и сказал:

— Погодите трошки, я щас.

Он ушел в блиндаж и скоро вернулся, держа в руках тетрадку. Сев на лавку, он перелистал ее. Ее страницы корявым почерком были исписаны стихами.

— От, с приемника слова новых песен записываю, шоб вид жизни не отставать. Правда, не всегда успеваю до конца куплеты записать. Спевають быстро, не угонишься. Иногда по второму, а то и по третьему разу жду, когда песню передадут в концерте. — Он листал тетрадь и, остановившись на одной из страниц, снова взял гармонь и, обратившись к Шестаку, сказал:

— А ну, Петро, друже мий ненаглядный, подержи-ка тетрадочку трошки, шоб я слова бачил.

Шестак взял тетрадь и стал держать ее перед Горчаком.

— Спеваю специально для тебе. Твои земляки, вокально-инструментальный ансамбль «Верасы» таку гарну писню народили! Я ее мотивчик в уме по нотам разложив, от зараз и наиграю. — Горчак снова пробежал пальцами по кнопочкам, сделал паузу и, глядя на страницу, заиграл и запел:

— Малиновки заслышав голосок,Припомню я забытое свиданье,В три жердочки березовый мостокНад тихою речушкой без названья…

Все, в том числе и Андрей, уже слышали по радио эту новую песню и поэтому бодро подхватили припев:

— Прошу тебя, цвет розовый,Напой тихонько мне.Как дорог край березовыйВ малиновой заре…

Завершив песню, Горчак объявил:

— А теперь моднявая — АББА! Мани, мани, мани, ля-ля-ля, трам-тарам-пам! — Он играл мелодию за мелодией, только объявляя: «Смокки. Вот кен ая ду! Бони ме. Распутин!» Все хором лялякали и трампампакали, иногда все же вворачивая некоторые английские словечки в пределах школьного словарного запаса.

— Эх, Артиста нету счас, жаль! — досадовали бойцы. — Он мастак в иностранном языке.

Пели украинские, русские, белорусские песни, все, что знали. Мамаджонов спел Джумджаляри, приплясывая под гармонь и хлопанья в ладоши. Этот день, казалось, длился дольше обычного. Солнце явно не торопилось покидать небосвода, продлевая веселье. Но луна, при еще не зашедшем светиле, уже выпучила на небе свой единственный желтый глаз.

Андрей посмотрел на взбудораженных веселых бойцов, которым теперь и нашатырь был в карауле не нужен, потом на часы и сказал:

— Все, мужики, берите оружие, по постам. — Потом, подумав, предложил: — Считаю, что будет справедливым, если Микола каждый день с гармошкой по часу перед ночной сменой будет проводить в каждом нашем отделении. Не возражаете?

— Я лично с великою радостью! — отозвался Горчак.

Остальные тоже согласно закивали. На том и постановили.

Теперь каждый вечер за Горчаком приходил БТР одного из отделений. Раз в три дня и Андрей пел, разучивая вместе с бойцами новые песни. Бойцы теперь, услышав по приемнику новую песню, записывали слова, а Горчак потом подбирал мелодию.

В один из таких вечеров, когда Горчак развлекал солдат в соседнем отделении, подъехал Барсегян. Из его бэтээра вылез Горчак с гармошкой. Барсегян подвел его к Андрею и выдал свои соображения по поводу гастролей:

— Слушай, Андрей-джан, чего таким талантом жадничаешь? Я там с твоими целый час горло напрягал. — Он повернулся к Горчаку и сказал: — Отбери пару человек, кто хорошо поет, и по всем нашим взводам за следующие три дня обязательно проедьтесь. БТР выделю специально. Надо народу настроение поднимать. — Он пожал руку Горчаку. — Молодец, иди, дорогой, отдыхай, а мы тут с командиром поговорим.

Они остались стоять у бэтээра, а Горчак пошел к позиции и спрыгнул в окоп.

— Вот что, Андрей, я уже говорил, что кишлак от духов освобождать собираются. А начнется это как раз через три дня. Готовь бойцов. Вся наша рота будет задействована или нет, пока не решили. Совсем оголять дорогу тоже нельзя. Дорога стратегическая, основная более или менее безопасная для движения по этому району артерия. Но в любом случае твой взвод будет привлечен как наиболее близкий к месту проведения операции. Охранять на твоем участке в это время будет нечего. Часть колонн пойдут через пустыню, по той дороге, какой ты сюда добирался с Блиновым, другие — в объезд, по трассе. Завтра последний день прохождения колонн через ваш участок. Так что, на отдых и подготовку вам останется два дня. — Барсегян снял панаму, провел ладонью по бритой голове и попросил: — Позови гармониста.

— Горчак! Иди сюда! — махнул Андрей ему, еще стоявшему в окопе.

Когда Горчак подошел, Барсегян его спросил:

— Знаешь армянскую песню «Ара, вай-вай…»?

— Не, не знаю, — покачал головой Горчак.

— А эту — «Мой Ереван, звезда моих очей…»?

— Не, тоже не знаю.

— Так, значит, с армянским фольклором проблема. Ну, не беда, разучим. Потом я тебе напою!

Горчак снова ушел. Барсегян помолчал немного, вытащил сигарету и, не прикуривая, держал меж пальцами, сосредоточенно соображая. Андрей тоже молчал.

— Вроде все, — сказал Барсегян. — Да, вот еще, насчет нового бэтээра сказали пока не заикаться. Технику ближе к осени пополнять будут. Так что пока с этими орлами повоюешь.

Барсегян уехал. Андрей снова позвал Горчака.

— Так, Микола, слышал, что ротный приказал?

— Ну а як же!

— Ставлю тебе лимит. Себе двоих подберешь — по одному из отделения, кроме водителей и пулеметчиков, и чтобы дольше двух часов в каждом взводе не задерживались. Назначаю тебя старшим. Понял?

— Так точно! Понял, товарищ старший лейтенант.

Андрей немного постоял один, обдумывая слова Барсегяна, затем объявил построение, довел до личного состава полученную информацию и поехал по остальным двум отделениям взвода.

Бойцы на удивление воодушевленно восприняли предстоящую возможность перемены места несения службы. Шестак по такому случаю на следующий день извлек из личных запасов две баночки настоящего сапожного крема, вместо вонючей жирной ваксы, которой солдаты натирали сапоги. Делали они это лишь в крайних случаях, потому что тогда в и без того душном блиндаже совсем невозможно было находиться. Вакса, напоминавшая с виду черный сапожный крем, хранящаяся в большой трехлитровой жестяной банке, сама по себе была зловонным составом, а поскольку в условиях жары часто засыхала, то ее приходилось растворять бензином, отчего начищенный ею сапог по эффективности воздействия на человеческий организм был сравним разве что с оружием нервно-паралитического действия.

— Эй, Микола, давай ко мне! — крикнул Шестак. Когда Горчак подошел, он протянул ему баночку с кремом. — На, тебе первому, как народному артисту нашего взвода, чтоб вся рота на твоих гастролях видела, что у нас полный блеск! Ты же теперь наше лицо. — И, внимательно осмотрев внешний вид Горчака, добавил: — И жопа! Штаны постирай! Где ты елозил?!

— Да я Ричарду подсоблял в моторе ковырятися, — он указал на БТР. — Ось и попачкався трошки об мазуту. Зараз портки в ведро с бензином кину, быстро отойдуть.

Ричард, ковырявшийся в двигательном отсеке, поднял голову и подтвердил:

— Да-а-а. Мы масло в двигателях поменяли. Подожди, Микола. — Он вытер руки тряпкой и опустился в люк бэтээра. Через минуту вылез наружу.

— Держи, Микола, мы с тобой одного размера, — он протянул ему новые солдатские брюки. — На складе у прапорщика выиграл на спор.

— А на что спорили? — спросил Шестак.

— На пачку масла. Я сказал, что пачку масла за один раз без хлеба и чая съем. Он не поверил.

— Шо, так зараз и съив? — удивился Горчак. — Так оно же на жаре противнющее!

— Конечно. Но я масло люблю. Хотел еще одну съесть за новые сапоги, но прапорщик поскупился.

Шестак стоял между ними и смотрел на них снизу вверх.

— Ну, раз ты тоже тут, то и ты чисть, — он протянул Ричарду вторую банку. — Только смотрите, чтобы на всех хватило.

Колонны больше не появлялись. Установилась непривычная тишина. Не было постоянно витавшей в воздухе пыли от мимо проходившего транспорта. Личный состав получил возможность немного расслабиться. Приемник, подсоединенный к аккумулятору, стоял на ящике и работал на всю громкость. Горчак по вечерам возвращался с гастролей довольный и сытый. Его с двумя другими бойцами встречали во взводах, как и положено встречать артистов. Андрей не обращал внимания на то, что вместо определенных им для гастролей двух часов они проводили во взводах по полдня.

— Так ведь не отпускають же, товарищ старший лейтенант, на бис просють спевать! — Горчак приводил веский довод в оправдание.

Так прошли еще два дня.

Накануне дня начала операции весь взвод Андрея сосредоточился у их позиции. Три бэтээра стояли на обочине дороги, выстроившись друг за другом, готовые к маршу. Личный состав, закончив последние сборы, опустошал бочку с водой, бреясь, отмываясь от окопной пыли и подшивая чистые белые подворотнички. Несведущему человеку могло показаться, что бойцы готовятся если не к параду, то к большому строевому смотру. Они, как обычно, переговаривались и шутили, но в этот раз были более сосредоточенны и все без исключения написали письма домой. Шестак собрал их и вручил стопку Андрею: