Дела репрессированных московских адвокатов - Д. Б. Шабельников

После приговора (20 г.) и по 28 г. моя судимость покрыта четырьмя амнистиями (4), разъяснением ВЦИКа и прямым указанием Угол. Кодекса, что лица, отбывшие условное наказание, считаются несудившимися. Закон нигде не говорит, что в последнем случае обвиняемый обязан для снятия судимости обращаться в суд или в какой-либо другой орган. Вскоре после приговора, месяца через три – пять, вышла первая амнистия (20 г.), по которой лица, приговоренные к условному осуждению, освобождаются от наказания. Затем кроме этой до 24 г. вышло еще две амнистии и закон о несудимости (Уг. Код.), в котором наше советское законодательство в противность законодательству западно-европейских держав порывает всякую связь с практиковавшейся в дореволюционное время и практикующейся сейчас на Западе системой т. н. «черных списков» и «волчьих паспортов». Вскоре после первой амнистии я обратился во ВЦИК за разъяснением и с просьбою о снятии судимости. Я получил разъяснение в том смысле, что я не лишен прав, могу всюду поступить на службу. (Это разъяснение, постановление должно быть у меня в моих бумагах.) Тем не менее, когда в 24 г. я хотел поступить в Коллегию защитников, я хотел еще что[-то] получить, иметь еще какое-то удостоверение об амнистии и несудимости. В Трибунал я не мог обратиться, т. к. его уже не было[197]. В архиве Губ. суда дела моего не было. Изложив обстоятельства дела, приложив справку об амнистии из ВЦИК, я обратился в МУУР[198] с просьбой выдать мне справку о моей судимости. Когда я пришел недели через две получить эту справку, то в справке значилось, что я несудим. Явилось ли это результатом моего заявления или вообще там не было сведений о судимости, но справка такая была выдана. Знаю, что когда Борис Дмитриевич Востряков, тоже судившийся по этому делу, пошел в МУУР взять справку о своей судимости, то он тоже получил такую же, как и я, справку. Востряков получил такую справку уже в 1927 или 28 году Такую же справку получил и Коровин Ив. Мих.

Несмотря на все это, я при поступлении в коллегию все-таки не скрыл о своей судимости. Полагая, что я имею право (формальное) писать, что я несудим, я написал это в анкете, с отдельным заявлением в президиум коллегии (это заявление находится в моем деле в Президиуме Коллегии, и еще недавно я его видел), подробно описал свое дело и меру наказания, наложенную тогда на меня судом. Мало того, я приложил к заявлению и копию справки бывш. след. О.М. Брика по моему делу. Почему я обратился к Брику и почему он мне дал ее? Насколько помнится, к нему обратилось по этому вопросу какое-то учреждение, где я служил и где я тоже не скрывал этого обстоятельства. Кажется, это был Совет Народных Судей (Совнарсуд), где в течение полугода я был консультантом. Ответ (он в копии находится в Президиуме, а в подлиннике или дома, или в каком-нибудь учреждении) приблизительно был тот, что я там не сделал никакого аморального или уголовного в общепринятом смысле поступка, что я дал советы, которые с формальной стороны были правильны, но что привлечь меня к ответственности он был вынужден ввиду моей прикосновенности к основной группе обвиняемых. Таким образом я имею основание думать, что приговор 20 г. был вызван именно моей прикосновенностью, моей деловой связью с представителями крупной буржуазии, которые были у меня на инкриминируемых двух вечерах. Еще тогда в Трибунале поднимался этот вопрос, мое знакомство с ними и деловые сношения были рассмотрены судом, и мне был вынесен приговор. То, что мое участие в этом деле было несерьезное, доказывает и самый приговор (условный), вынесенный в самое острое революционное время не судом, а Трибуналом.

Сейчас мне предъявлено обвинение по 58-й ст. У. К. Я лично позвал знакомых совсем не для организации какого-либо политического о-ва. Вмешиваться активно или организационно в политику я всегда избегал. О существовании какой-либо организации в настоящее время я не слыхал. Круг моих знакомых начиная с 20 г., все сокращаясь, свелся почти на нет. Последние годы я почти никуда не ходил в гости и никаких знакомств не заводил, лишь изредка приглашал своих сослуживцев по коллегии и пр. Никого никогда я не приглашал в целях организовать к/р сообщество. Все последние годы я хотел, искренне старался быть вполне советским работником, и мне думается, что я был таковым и надеюсь им остаться.

Сведения о моей работе могли бы дать [текст обрывается]

Владимир Короленко [подпись] 7/7-30 г.

л. д. 59

Постановление о привлечении в качестве обвиняемого

1930 года июня 14 дня Уп. 9 отд. К.Р. Отд. ОГПУ Ключарев, рассмотрев следственный материал по делу № 85569, нашел, что Короленко Владимир Юлианович состоял в контрреволюционной организации, преследовавшей свержение советской власти и установление монархического строя. Кроме того, предоставлял свою квартиру для контрреволюционных собраний.

Из вышеизложенного устанавливается, что гр. Короленко Владимир Юлианович достаточно изобличается в контрреволюционной деятельности, а потому на основании 128 ст. Уголовно-Процессуального Кодекса постановил:

арестованного Короленко Владимира Юлиановича привлечь в качестве обвиняемого по 58–11[199] статье Уголовного Кодекса…

Согласен: Нач. 9 отд КРО ОГПУ [подпись нрзб] Утверждаю: Нач. КРО ОГПУ [подпись нрзб]

Настоящее постановление мне объявлено:

В. Короленко [подпись]

л. д. 60—61

Протокол допроса Короленко Владимира Юлиановича

23 июня 1930 года

В 1919 году я устраивал у себя товарищеские вечера (раза три, не более), на которые мною приглашались профессора Озеров, Ильин, Бердяев (последние два высланы за границу в 1923 году [нрзб]), Силин и Краснокутский, б. крупный домовладелец Коровин, б. прис. поверенный Шереметьевский (тесть б. в. к. Кирилла Александровича[200]), Иван Иванович Троицкий (преподаватель [нрзб] шк. II ступ. и проживавший вместе со мной в одной квартире), некто Найденов (с. быв. торговца) и другие лица, фамилии которых я в настоящее время вспомнить не могу

Организация мною приведенных встреч не носила политического характера. В этом я преследовал цель завязать и поддерживать знакомство среди профессорского круга лиц, т. к. я сам был в то время тоже преподавателем – то считал это знакомство для меня необходимым.

Присутствие вышеуказанных лиц у меня на квартире во время встреч или вечеринок я не старался использовать в политическом смысле. Что же касается остальных – то я не обнаруживал с чьей бы то ни было стороны даже попыток к использованию созданной обстановки в организационном отношении (подразумевая политическую