Линкор «Шарнхорст» - Альф Якобсен

Лишь одному человеку эта отрывочная информация казалась вполне убедительной, а именно — гросс-адмиралу Карлу Дёницу. Наконец наступил момент, которого он ждал с марта. Ставкой в атаке была его репутация; пришло время действовать. В этот же день он вылетел в ставку Гитлера «Вольфшанце», имея на руках полученные драматические новости. Он сказал:

«„Шарнхорст“ и эсминцы из Боевой группы атакуют следующий конвой, который выйдет из Англии в Россию, если будет полная уверенность в успехе. Если проводка конвоев будет носить регулярный характер, то следует усилить флотилию подводных лодок на Севере. Я уже распорядился об отправке туда дополнительных подводных лодок».

Будучи политиком-реалистом (Realpolitiker), Дёниц все же сделал небольшую оговорку, но подтекст был ясен: путем нанесения смелого удара надо было восстановить честь Боевой группы.

В это время «Шарнхорст» вернулся из Бур-фьорда и находился в состоянии полной готовности к выходу в море, якорь был брошен на прежнем месте стоянки — у входа в Ланг-фьорд. Торговые же суда конвоя JW-55A уже входили в Кольский залив. Вновь пришлось отменять атаку. От всего это можно было впасть в отчаяние. Еще один из адмиралов Гитлера — осторожный Отто Клюбер, получив кратковременный отпуск, отправился домой, на похороны. Замещать его было поручено капитану цур зее Рудольфу Петерсу. Ведя записи в дневнике, Петерс не скрывал своего разочарования:

«Несколько месяцев передвижения противника на Севере вызывали у нас только сомнения. До сих пор не знаем толком, идут конвои или нет. Мои возможности никак не могут компенсировать отсутствие воздушной разведки».

Наступило 20 декабря 1943 года. Петерс по-прежнему не знал, что из Шотландии вышел очередной конвой — четвертый по счету за последние пять недель. Но вскоре ему было суждено осознать с невероятной ясностью, что же на самом деле происходит.

Глава 12

НЕУДАЧИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

ОСЛО, АВГУСТ-ОКТЯБРЬ 1999 ГОДА.

Лето заканчивалось. У меня до последнего теплилась слабая надежда на то, что удастся организовать новую экспедицию до наступления осенних штормов, потому что тогда это уже будет просто невозможно. Даже в сентябре Баренцево море может быть настроено миролюбиво, одаряя путешественников прохладными юго-восточными ветрами, слабым волнением и прекрасными закатами. Но уже в октябре плавание становятся опаснее: температура падает, медленно, но неумолимо кромка полярных льдов продвигается к югу. И когда холодный северный ветер встречается с южным, возникающее атмосферное возмущение порождает циклоны, которые перемещаются к берегу. В такое время просто неразумно рисковать дорогостоящим научным оборудованием для подводных исследований.

В середине сентября мы со Стейном Инге Риисе занимались тем, что искали в районе Сеньи затонувшее рыболовное судно «Утвик Сениор», которое в феврале 1978 года исчезло при невыясненных обстоятельствах, причем погибли все девять членов экипажа. Глубина моря в этом районе около 40 метров над континентальным шельфом, он через несколько миль резко обрывается, и глубина достигает 1000 метров. Этот район рыбаки называют «великой впадиной», здесь ежегодно проходят огромные косяки трески, направляющейся к пастбищам у Лофотенских островов. С южной стороны через плато перекатывается нескончаемый поток — вода, увлекаемая Гольфстримом. Там, где сталкиваются ветры и это бурное течение, формируются штормы ужасающей силы.

Однако нам досталось два спокойных дня, в течение которых мы на «Рисё» прочесывали район в 4 милях от круто обрывающейся в море скалы Оксен. Не было ни дуновения ветра, судно плавно покачивали почти неощутимые волны, которые приходили со стороны безбрежного океана. Ночью светила полная луна, и слабая рябь превращалась в пенящуюся серебристую филигрань. Несмотря на то, что скорость течения на поверхности достигала 4 узлов, Стейн Инге нырял на глубину до 40 метров. А найденные обломки судна мы без особого труда поднимали на поверхность с помощью лебедки.

Между делом мы говорили и о «Шарнхорсте». Я нанес на карту все известные мне точки между 72 и 73 градусами северной широты и 28 и 29 градусами восточной долготы. Этих точек уже было сотни, и все же определенная закономерность наблюдалась. В пяти участках было сосредоточено наибольшее число точек — они были расположены так плотно, что накладывались друг на друга.

«Это, конечно, затонувшие корабли», — говорил Стейн Инге.

«Но который из них „Шарнхорст“»? — спрашивал я.

«Не узнаем, пока не запустим туда нашу „рыбину“ с сонаром и не посмотрим», — отвечал он.

Было одно затруднение: расстояние между крайними участками на моей карте составляло от 60 до 70 миль. У меня было дурацкое состояние. Я столько времени потратил на сбор этой информации, дом был завален всевозможными картами. Я собирался сузить район поисков, а оказалось, что он существенно расширился. Мы начали с прочесывания участка 4 на 7 километров, а теперь имели 120 на 120 километров, площадь этого участка составляла около 15 тыс. квадратных километров. Становилось все яснее, что я взялся за такой проект, что возникающие препятствия просто непреодолимы. Я чувствовал себя, как альпинист, который, карабкаясь по склонам горы, наконец достигает вершины и видит перед собой нагромождение еще более высоких вершин. Когда наступило полное отчаяние, у меня возникло желание сдаться и забыть обо всем, считая эту затею просто чрезмерно честолюбивой мечтой. Образно говоря, было ощущение, что я откусил такой кусок, что не смог его проглотить. С другой же стороны, я уже больше тридцати лет занимался журналистикой и в какой-то мере привык рассчитывать на случай. Вспоминая прошлое, я все-таки мог утверждать, что удач было примерно столько же, что и неудач. Это, конечно, утешало, но слабо.

Мы со Стейном Инге прикинули, что все наиболее важные участки мы можем обследовать с помощью сонара за семь дней. Мы даже обсуждали такой вариант — не стоит ли рискнуть и сразу отправиться к Нордкапу.

Соблазн был большой, но, посовещавшись, мы все же отказались от этого. «Рисё» все лето занимался обследованием кораблей, затонувших во время войны в бухте Нарвика, нашему судну и экипажу требовался отдых. А я, в свою очередь, умудрился так упасть с велосипеда, что сломал несколько ребер. Я не мог ни смеяться, ни плакать, а подниматься с койки мог, только испытывая ужасную боль. Что было бы с таким крупным мужчиной весом 100 килограммов, еле стоявшим на ногах, в открытом море, — было страшно подумать. Экипаж безжалостно издевался надо мной. «В следующий раз не пей, особенно если ты за рулем». Это было тем более обидно, что несчастный случай произошел на совершенно ровной дороге, а я был абсолютно трезв.