Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном - Джеффри Зейг

В конце июня у Барбары закончилась практика. Я был поглощен своими исследованиями и как-то подзабыл всю эту историю. Я даже не знал, куда она уехала. Миновал июль, за ним август. Шла последняя неделя сентября, когда в мой кабинет, в 10 не то в 11 утра, ворвалась Барбара. "Доктор Эриксон, я сейчас работаю психиатром в главной городской больнице Нортхэмптона, а мой муж, Джек, в терапевтическом отделении. Я сегодня проснулась, лежу и блаженствую, что я замужем за Джеком и он любит меня, а я люблю его. Думаю о том, какой он чудесный и какое это счастье – быть его женой.

И вдруг я вспомнила июнь прошлого года и поняла, что должна вам все рассказать. Я даже завтракать не стала, оделась, села в машину и примчалась сюда. Вы должны знать, в чем дело. Помните, как я тогда попросила вас прийти ко мне домой и не удивляться, если я забуду о своем приглашении? Вы пришли и стали говорить о весне, о лете и временах года в Новой Англии.

Я вошла в транс, и вы это заметили. Вы спросили, не в трансе ли я, а я сказала «да» и попросила вас кое о чем. Потом я объяснила, что нервничаю непонятно почему, и попросила вас отправить меня в спальню, заставить лечь и думать о моих проблемах, а через час прийти, и я буду готова. Но потом вы приходили каждый час, а я все еще не была готова.

Когда вы пришли в последний раз в половине одиннадцатого, я попросила вас сделать так, чтобы я забыла все, о чем думала в трансе, а затем проводить меня в гостиную.

Когда я, наконец, проснулась и увидела вас, рассуждающего о весне в Новой Англии, я страшно изумилась. Часы показывали одиннадцать. Я абсолютно не помнила, каким образом вы оказались у меня в доме, я только поняла, что нехорошо вам находиться у меня в такое позднее время и попросила вас уйти.

А сегодня утром, проснувшись с ощущением полного счастья, я сразу все вспомнила. Лежа на кровати, я вошла в транс и передо мной словно развернулся длинный свиток, разделенный на две части прямой линией. На одной стороне были все «за», на другой – все «против». Дело касалось одного молодого человека, с которым я познакомилась в декабре прошлого года.

Джеку с трудом удалось окончить школу. Он был из очень бедной, малограмотной семьи. Джеку все время приходилось работать, чтобы помочь семье и оплатить свою учебу в колледже, а потом в медицинском институте. Отметки у него всегда были ниже средних, поскольку работа отнимала очень много времени, да и, если честно признаться, он не принадлежал к тем, кого величают одаренными.

А я выросла в очень состоятельной семье, принадлежащей к сливкам общества и не лишенной изрядной доли снобизма. В декабре прошлого года я все больше и больше стала задумываться о Джеке, о том, не выйти ли мне за него замуж. Сначала сама мысль меня шокировала, ведь он вышел из низов, а я принадлежала к высшему обществу. У меня было преимущество богатства. Я гораздо способнее Джека, училась с легкостью, получая только высшие баллы. Я посещала оперные спектакли, концерты, драматические театры, путешествовала по Европе. Я получила все, что только могло дать богатство. Я выросла в атмосфере снобизма. Для меня было жестоким ударом то, что во мне зарождалась любовь к человеку, вышедшему из бедности, да к тому же менее способному, чем я.

В состоянии транса я прочитала все «за» и все «против» относительно брака с Джеком. Долгое время я их перечитывала вновь и вновь. Затем я стала взвешивать «за» и «против» и вычеркивать «против», когда находила нужный ответ. Мне понадобилось время, так как и «за» и «против» было предостаточно. Я перебирала их очень вдумчиво и очень внимательно. Когда все «против» оказались вычеркнутыми, осталось довольно много «за». Проделать такую работу еще раз было выше моих сил, и я попросила, чтобы вы заставили меня забыть о том, что я думала в трансе. Но перед уходом вы должны были мне сказать: «Достаточно только знать ответ».

Выходя за дверь, вы произнесли: «Достаточно только знать ответ». У меня тут же мелькнула мысль: «Теперь я могу выйти замуж за Джека». Понятия не имею, откуда эта мысль всплыла. Я была в смятении, в голове все перепуталось. Вы закрыли дверь, а я осталась стоять в недоумении. А потом я все забыла.

Моя практика закончилась, мы стали часто встречаться с Джеком, и наше знакомство переросло в роман. В июле мы поженились и оба устроились на работу в Нортхэмптон: я – в психиатрическое отделение, а он – в терапевтическое. И вот сегодня утром, наслаждаясь своим счастьем, я вдруг вспомнила июнь прошлого года и решила, что вы должны все знать". (Эриксон довольно усмехается.)

И вот в 1956 году она меня спрашивает: «Доктор Эриксон, вы меня узнаете?» А я не узнал. Но как только она упомянула Джека, я сразу все вспомнил. Тогда я представления не имел, в чем заключается ее проблема. Она и сама не очень ясно ее представляла. От меня требовалась непонятно какая психотерапия. Я для нее оказался чем-то вроде благоприятной атмосферы или сада, где проклюнулись и вызрели ее собственные мысли, о чем она сама и не подозревала. (Эриксон довольно усмехается.)

Роль лечащего врача не столь уж и важна. Главное, чтобы у него была способность побуждать пациента к размышлению, к познанию самого себя. Надо же, она уже бабушка! Джек все еще работает терапевтом, а она психиатром. Какая долгая и счастливая супружеская жизнь!

А в учебниках по психотерапии знай себе общие правила формулируют. Вчера… как тебя зовут? (к Салли.)

Салли: Салли.

Эриксон: Салли опоздала. Я пошутил над ней, заставил смутиться, поставил в неловкое положение. Возможно, вызвал твое раздражение. Ты, наверное, совсем не так представляла себе психотерапевтическое лечение. И все же она вошла в транс, потому что пришла сюда учиться. Кое-чему, я думаю, ты уже научилась.

Салли согласно кивает головой.

Эриксон: Психотерапевт слушает своего пациента, осознавая тот факт, что ему неизвестны те индивидуальные значения, которые каждый человек вкладывает в свои слова. Поэтому надо прислушиваться к больному, к особому значению его слов, которое вам пока неясно, и помнить о том, что язык ваших представлений для него тоже непонятен. Постарайтесь понять слова пациента так, как он сам их понимает.

Вспомните пациентку с авиафобией. Не следут верить всему, что говорит вам пациент. Я разобрался во всем только тогда, когда, вслушиваясь в рассказ о ее фобии, понял истинный смысл ее слов. Она могла спокойно садиться в самолет, нормально себя чувствовала, пока самолет двигался по взлетной полосе, но стоило ему оторваться от земли, как начиналась фобия. Я понял, что это не авиафобия, а боязнь замкнутого пространства, в котором ее жизнь целиком зависела от незнакомого человека – пилота.

Потребовалось время, чтобы понять ее слова. Я заставил ее дать мне обещание сделать все, что я скажу, будь то добро или зло. Я сделал так умышленно, потому что это было аналогией ситуации, когда ее жизнь находится в руках незнакомого летчика. Затем я ей сказал: «Наслаждайтесь полетом в Даллас и обратно и расскажите мне о ваших приятных впечатлениях». Она не понимала, что выполняет данное мне обещание, но дело было именно так. Я-то знал, зачем мне было надо такое обещание, а она не знала. «Наслаждайтесь полетом в Даллас и обратно», – ласково сказал я, а она уже дала обещание повиноваться мне во всем. Она даже не восприняла мои слова как просьбу. (Эриксон улыбается.) И ты тоже. (В сторону Джейн.)

Надеюсь, вы узнали от меня что-то новое о психотерапии, о том, как важно видеть, слышать и понимать пациента и побуждать его к действию.

Вернемся к Барбаре. Развернула она в уме свой длинный свиток, прочитала все «за» и «против» и обнаружила, что доводов «за» гораздо больше. Ей нужен был только окончательный ответ, все остальное было еще слишком сложно понять и принять. Вот откуда мысль: «Теперь я могу выйти замуж за Джека». Неясно, откуда пришла эта мысль, зато было ясно, что меня надо выпроводить и как можно скорее. (Эриксон улыбается.) А смысл фразы «Достаточно только знать ответ» я сам узнал лишь через несколько месяцев.

Если вам удается заставить пациента сделать основную работу, все остальное встает на места само собой.

Возьмите ту девочку с энурезом: семье не хватило терпения понять ее и потерпеть. От них требовалось только это, равно как и от ее сестер, соседей и одноклассников.

Вот еще одно наблюдение. Когда я пришел работать в вустерскую больницу, заведующий клиническим отделением доктор А. провел меня по всем палатам, представил больным, а затем, пригласив в свой кабинет, сказал: «Садись, Эриксон».

«Эриксон, – начал он, – ты здорово хромаешь. Не знаю, отчего это у тебя, да и не мое это дело. Я свою хромоту принес с первой мировой войны, перенес 29 операций по поводу остеомиелита. Мне теперь до смерти хромать. Слушай, Эриксон, если тебя интересует психиатрия, тебя ждет успех, уверяю. У всех будущих пациенток твоя хромота вызовет материнское сочувствие, а мужики не станут тебя опасаться: калека да и все, какой с него спрос, ему и рассказать все можно, не стесняясь. Одно слово – калека. Ты, главное, ходи с невозмутимой физиономией, навостри уши, да глаза открой пошире».