История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

«Поток приветствий» по поводу книжки продолжается - последние два из... крымского совхоза (вон куда книжку заслали!) и из Воронежа. Откликнулся и Париж, куда я отправила 2 экз<емпляра>, и Чехия... Ещё только США и Мексика не отозвались - далеко. Воронеж доволен и статьей, и книжкой, но недоволен (м. б. резонно) почти полным отсутствием комментариев. Действительно, для людей, читающих впервые, а таких большинство (особенно «периферия»), возможно, надо было очень многое разъяснять, особенно в поэмах. Но при таком малом объёме, конечно, нельзя было себе это позволить. <...>

Я альманах тарусский3 прочла далеко не весь; мне понравилось о Мейерхольде4, о Поленове5, кое-что из стихов, хотя должна признаться, что в нынешних плохо разбираюсь: общий уровень мастерства настолько вырос, что не всегда угадаешь (я по крайней мере) — стоит ли за этим поэзия. Заинтересовала меня повесть Окуджавы6 (к<ото-ро>го я по беспамятству на имена всегда зову «Окинавой») — если бы он - по отсутствию писательского опыта - (жизненный — есть) не сделал своего героя на несколько лет младше, чем следовало. Это — повесть о мальчике, а не о юноше, без остроты юношеских прозрений. Написала - и вспомнила Сэлинджера «Над пропастью во ржи» - вот там чудесно дан возраст героя и, через именно этот возраст, — восприятие мира. А у Окуджавы смещён возраст - с ним и восприятие, не «мира» - войны. Паустовского прочла только о Бунине - в ужас пришла! Прочла не в «Страницах»7, а в виде предисловия к самому Бунину (вышел толстый некрасивый том с «Деревней», «Жизнью Арсеньева», неск<олькими> рассказами). Манная каша! Манная каша, голубоватая — ибо не на чистом молоке, а с водичкой, и не на сахаре, а с сахаринцем! А Бунина читаю — и за голову хватаюсь, и вскакиваю с места, и бегаю по комнате, и потрясаюсь до слёз, и опять хватаюсь за голову, ай-ай-ай, что за чертовский талант! И когда бы ни встречалась, и сколько бы ни перечитывала - то же самое; то же самое, как и хлебом не наесться на всю жизнь, и водой не напиться.

С Буниным - живым - я простилась в 1936 г., на Лазурном побережье, в нестерпимо жаркий июльский день, в белом от зноя дворике маленького, похожего на саклю и так же прилепившегося к горе — домика, купленного на «нобелевские» деньги8. Под пальмой — от которой тени было не больше, чем от дюжины ножей. Невысокий, мускулистый , жилистый, сухощавый старик (сколько ему тогда лет было? Не так уж много...) с серебряной, коротко стриженной головой, крупным носом, брезгливой губой, светлыми, острыми глазами — поразительными, добела раскалёнными! одетый в холщовую белую рубаху, парусиновые белые штаны, обутый в «эспадрильи»9 на босу ногу (а оставался щеголеватым и в этой одежке!), говорил мне: «Ну куда ты, дура, едешь? Ну зачем? Ах, Россия? А ты знаешь Россию? Куда тебя несёт? Дура, будешь работать на макаронной фабрике... («почему именно на макаронной, И<ван> А<лексеевич>?!») — нама-ка-рон-ной. Да. Потом тебя посадят... («меня? за что?») — а вот увидишь. Найдут за что. Косу остригут. Будешь ходить босиком и набьёшь себе верблюжьи пятки!.. («Я?! верблюжьи?!»)... Да. Знаешь, что надо? Знаешь? Знаешь? Знаешь? Выйти замуж за хорошего — только чтобы не молодой! не сопляк! — человека и... поехать с ним в Венецию, а? В Венецию». И потом долго и безнадёжно говорил про Венецию — я отвечала, а он не слушал, а смотрел сквозь меня, в своё прошлое и в моё будущее; потом встал с каменной скамейки, легко вздохнул, сказал — «ну что ж, Христос с тобой!» и перекрестил, крепко вжимая этот крест в лоб мне, и в грудь, и в плечи. Поцеловал горько и сухо, блеснул глазами, улыбнулся: «Если бы мне — было — столько — лет, сколько тебе, — пешком бы пошёл в Россию, не то, что поехал бы — и пропади оно всё пропадом!»

Это «всё пропадом» — была «неповторимая панорама» сказочного городка Канны, там, внизу, — и эмалевое Средиземное море, и сердоликовые горы вдали, и потрясающей чистоты и пустынности небо, и воздух, душный от запаха цветов (неподалеку были громаднейшие цветочные плантации фирмы «Коти»),

Да, да. И пошла я, и поехала - и всё было, кроме «макаронной фабрики», если не считать мою работу в «Жургазобъеди-нении» под руководством Кольцова10 именно выпусканием в свет макаронных и.а. Бунин. изделий? и кроме Венеции. Были и «вер- Офорт //.//. Вышеславцева блюжьи пятки», и голова, стриженная под

машинку в тифу, — и даже муж был — такой, который даруется единожды в жизни, да и то не во всякой! Его расстреляли в последние дни Бериевского царствования, накануне падения всех этих колоссов на глиняных ногах...

Простите меня за неожиданное отклонение от альманаха! Итак: поэма Корнилова11 сохранилась, ибо в последний момент какие-то строки оттуда выкинулись. Так или иначе, поэма как поэма, и что было шум поднимать? из-за чего? — Рассказы Казакова12 мне не понравились, ибо самого Казакова я там не усмотрела: увидела лишь очень умелое овладение «жёстким» Чеховым и тем же, м. б., Буниным; это само по себе не мало, но нового, собственного я не увидела, не говоря уж о том, что датировать (особенно первые два рассказа) можно бы и девяностыми годами, и самым началом века... Сильно, но не своё. А Паустовский - своё, да слабо...

Мамин раздел до того пёстр и лоскутен, что злит, но, верно, только меня одну, так что с этим нечего считаться. Да и Ивановское вступление13 не шедевр — с этим, по-моему, все согласны!

Всего Вам самого доброго!

Ваша АЭ

' В первой публикации стих. «Идёшь, на меня похожий...» («Северные записки». Пг., 1915. № 5-6) после 4-й строфы следовали строки: «Я вечности не приемлю! / Зачем меня погребли? / Я так не хотела в землю / С любимой моей земли!» (ИП-65. «Варианты». С. 699).

2 См. последнюю строфу стих.: «Как луч тебя освещает! / Ты весь в золотой пыли... / - И пусть тебя не смущает / Мой голос из-под земли» (I, 177).

3 См. примеч. 7 к письму И.И. Емельяновой от 13.XI.61 г.

4Гладков А.К. «Воспоминания, заметки, записи о В.Э. Мейерхольде».

5 Мемуарные очерки дочерей художника В.Д. Поленова: Сахарова Е.В. «Народный театр семьи В,Д. Поленова» и Поленова О.В. «Поленовские рисовальные вечера».

8 «Будь здоров, школяр!».

7 В «Тарусских страницах» напечатана гл. «Иван Бунин» из книги К.Г. Паустовского «Золотая роза».

8 В 1933 г. И.А. Бунину была присуждена Нобелевская премия.

9 Эспадрильи - холщовые туфли на веревочной подошве.

10Михаил Ефимович Кольцов (1898-1939) - журналист, писатель.

11 Поэма В.Н. Корнилова (1928-2002) «Шофер».

12 В сборнике опубликованы три рассказа Ю.П. Казакова (1927-1982): «Запах хлеба», «В город», «Ни стуку, ни трюку».

13 Публикацию цветаевского раздела предваряет вступительная заметка Всеволода Вячеславовича Иванова «Поэзия Марины Цветаевой».

И.И. Емельяновой

20 ноября 1961

Милый Малыш, всё-то наспех да на скорую руку приходится писать тебе - не взыщи, а только представь себе всю бесконечность несказанного и несказанного, остающегося за пределами почти всех на свете писем... Сегодня получила твоё от 7 ноября, живо представила себе твой отдых - отдых, во вкус которого обычно только-только начинаешь входить к концу выходного... Всю-то войну проработали мы без выходных и по 12 ч. в день, и «харч» можно себе представить, и вот, когда опять появились выходные — сперва 2 в месяц — то долго не могли привыкнуть к необычности состояния покоя. — Очень рада, если перекрасишь кофточку, а ещё больше обрадуюсь, если это сделает для тебя кто-нибудь, т. к. тут требуется определённая сноровка. Мне не нравился её линялый цвет, но девчонки уговорили, что «модно». По-моему, тёмный всегда лучше, когда не до модничанья. Получила ли «Тарусские стр<аницы>», к<отор>ые тебе собственными белыми ручками послала Ел<ена> Мих<айловна>? Вокруг этого альманаха начинается — пока ещё подспудная, полемика, а потом, верно, и бить будут — за поэму «Шофер» и ещё за что-то. Уж я читала-читала этого «Шофера» и с руля, и с тормозов, и всяко-разно, и ничегошеньки не усмотрела. Как ни парадоксально, но в стихах современных неважно разбираюсь, я воспитывалась в то время, когда несколько поэтических вершин высилось над нижайшим болотом «общего уровня» — который теперь настолько вырос, что я за несомненным профессиональным мастерством многих «молодых» не в состоянии разглядеть поэзию, к<отор>ая, как нам известно, не только мастерство . — Я даже не представляла себе, что у тебя ещё нет Бориного сборника, если дети до сих пор не достали, то пошлю тебе я, у меня есть один в резерве, и я мечтала послать его своей подруге детства, у которой действительно нет никаких шансов его достать, ибо там наши книги совсем не продают. Я спишусь с Инкой, и в зависимостии от их «наличия» пошлю тебе или нет. Говорят, что с «Марбургом» спроиз-вольничал всё тот же Алеша1 - вот уж действительно «Смоленщина». Я знаю непреложный закон о литер<атурном> наследии: можно «выкинуть» целое произведение, но видоизменять, хотя бы не оговорив в примечаниях, нельзя. Атам ни примечаний, ни портрета, ни... всту-п<ительной> статьи. В общем, без всего этого обойтись можно, вот без самих текстов - труднее. А я иногда приоткрываю книжечку, читаю оба «Вальса», скажем, или ещё что-нибудь одно - и отставляю. Всё ещё слишком грустно, и как ожог, вроде бы не болит, а чуть приблизишь к источнику тепла - и нестерпимо. Тот мамин портрет, что тебе нравится - в «Страницах», но искажён безбожно, какая-то ко-мячка (pardon) с флюсом. А глаза у мамы были не раскосенькие, как у некоторых, и личико ровненькое — красивый овал. Как ты себя чувствуешь? Мне кажется, что должна окрепнуть - и физицки, и умственно. К концу срока разберёшься, кто сказал «мау» («ей-Богу, не я, господин учитель!»). Ел<ена> Мих<айловна> спрашивает, получила ли ты антологию фр<анцузской> поэзии, посланную через Инку?