Женщина в жизни великих и знаменитых людей - Михаил Дубинский

Мать, конечно, была настолько тактична, что приняла излияния Шиллера за «каприз», чем дело и кончилось. Впоследствии, может быть, она пожалела об этом, так как дочь ее, о счастье которой она так заботилась, удаляя от нее поэта, не была счастлива: ее роман с воспитанником академии кончился ничем, а замужество с советником Лилиенштейном стоило ей жизни, так как она умерла от первых родов.

Шарлотта К

Много лет прошло после несчастной первой любви Шиллера. Поэт успел стать на ноги. Он обрел новое отечество, друзей, славу. Его поэтическая натура и вера в идеал сохранили в нем прежнюю чистоту мысли и веру в человечество. Шиллер уже был тогда автором «Дон Карлоса». Тут-то ему пришлось встретиться с замечательной девушкой, оставившей глубокий след на всей жизни и литературной деятельности великого поэта.

Шарлотта Маршальк фон Остгейм, по мужу Кальб, прожила бурную молодость. Правильного воспитания она не получила, но недостаток этот искупался природным умом и богатым воображением. Как рассказывает Шерр, она еще до конфирмации успела познакомиться с сочинениями самого разнообразного содержания: Библия, Коран, Вольтер, Руссо, Шекспир, Клопшток, Виланд служили ей «безбрежным чтением» — выражение, которое впоследствии применил к ней ее любимец Жан Поль Рихтер. Если прибавить к этому тяжелые впечатления, вынесенные юной Шарлоттой из семейной жизни, ее несчастный брак с нелюбимым человеком, то нетрудно представить себе эту женщину, которая боролась между напряженным героизмом и жаждой любви, между огнем и холодом и которую еще через двенадцать лет Жан Поль называл «женщиной с всемогущим сердцем, титанидой», послужившей ему образцом для создания Линды в «Титане».

В молодые годы Шарлотта если и не была красавицей, то обладала тем качеством, которое в наше время называют пикантностью. Еще в 1796 году Жан Поль писал о ней: «У нее два великих достоинства: большие глаза, каких я никогда не видал, и великая душа. Она так же хорошо говорит, как хорошо пишет Гердер в своих письмах о гуманизме. Она полна даже лицом, и если поднимет свои почти постоянно опущенные глаза, то это походит на то, как луна то выглянет из облаков, то снова спрячется в них».

Шиллер жил тогда в Мангейме. Там же он и сошелся с Шарлоттой, приехавшей туда с мужем. «Титанида», конечно, не могла не обратить на себя внимания страстного поэта, чувствительность которого не была притуплена постоянным общением с женщинами. С другой стороны, и сама Шарлотта не могла не поддаться влиянию поэтической личности Шиллера, о котором до конца своей жизни сохранила самое светлое воспоминание. «В цвете лет, — писала она впоследствии, — все существо Шиллера отличалось богатым разнообразием; его глаза блистали юношеским мужеством; гордая осанка, глубокая мысль, смелое и неожиданное суждение — все поражало в нем. Он слушал меня с вниманием и сочувствовал моим идеям. Несколько времени оставался он у меня, потом взял шляпу и сказал: „Мне пора в театр“. После уж я узнала, что в этот вечер шла его пьеса „Коварство и любовь“ и он просил актеров не упоминать имени „Кальб“ (одно из действующих лиц в этой пьесе). Вскоре он возвратился веселый; радость сверкала в его глазах. Не стесняясь, говорил он откровенно, с чувством, с сознанием, мысль следовала за мыслью, речь его лилась свободно, как речь пророка. В продолжение разговора он увлекался, и это увлечение отличалось какой-то женственностью: его взор горел страстью. В то время эта жизнь только что расцветала, теперь же она мертва». Словом, между поэтом и «титанидой» началась близость чувств, которая ведет к любви и страсти.

К несчастью, а может быть и к счастью, в душе Шиллера в это время произошла страшная путаница. Долго скрываемая и заглушаемая потребность любить и быть любимым прорвалась неожиданно при первой же вспышке серьезного чувства, как прорывается и затопляет берега река при неожиданном удалении плотины. У Шиллера вдруг оказалось несколько предметов сердца, из которых заслуживают внимания актриса, исполнявшая роль Амалии в «Разбойниках», и Маргарита Шван, образованная красивая девушка, любившая искусство и литературу. Особенно последняя произвела на него сильное впечатление, до того сильное, что он даже решил на ней жениться. Но жениться ему хотелось также и на Шарлотте. Словом, получилось нечто невыразимо сложное, запутанное, которое, как гордиев узел, можно было разрубить, но не распутать. И вот для того, чтобы разрубить узел своей душевной неурядицы, Шиллер уехал из Мангейма в Лейпциг. Но перед отъездом между отчаявшимся поэтом и Шарлоттой Кальб произошла удивительная сцена, характерная столько же для самих героев, сколько для всей эпохи «Бури и натиска».

— Мое сердце, — воскликнул Шиллер, прощаясь с Шарлоттой, — зажглось от вашего чистого пламени, вы одушевили и успокоили меня. Родство наших душ указывает на высшую гармонию; я знаю только одно, что мы живем во цвете юности, которая служит объяснением наших пламенных сердец. Но я верю, что ты не погасишь этого пламени. С самых ранних лет моя мысль покрылась мрачным покровом, моя душа познала страдание, но Я услышал тебя, твоя мысль отвечала моей. Наши души, как огонь и поток, слились воедино. Я полюбил тебя и был бы всегда твоим, если бы у меня достаю мужества для этой любви. Но пускай мое сердце не знает этой страсти, которая меня восхищает и страшит.

Шарлотта ответила:

— С тех пор, как я узнала вас, я начала требовать от жизни больше, чем прежде. Никогда прошедшее не представлялось мне таким ничтожным. Вы хотите разорвать наш союз? Но знайте, что вас послала мне судьба, и мне больно расстаться с теми светлыми минутами, которыми она дарила нас. О, если б вы были свободны от земных забот и не так стремились к славе, разрушающей весь душевный мир! Мне тяжела разлука, но вы знакомы с уединением, с божественным покоем. Надежда! Вера! Мы чувствуем оба, что, кто называет душу своей, тот не разлучается никогда… Вы мне говорите «ты», и я отвечаю вам «ты»! Правде незнакомо слово «вы». Счастливые знают только «ты», и пускай это «ты» будет печатью нашего вечного союза!

Сцена была томительная, и можно себе представить, облегченным сердцем уехал Шиллер из Мангейма. По приезде в Лейпциг он тотчас написал отцу Маргариты Шван письмо, и котором просил руки его дочери. Увы, неудача ждала поэта и здесь! Старик Шван считал положение поэта слишком неопределенным, чтобы согласиться на брак Шиллера с его дочерью, и послал ему отказ. Так Шиллер и остался между двумя берегами, отчалив от одного и не пристав к другому.

Впоследствии, поселившись в Веймаре — средоточии тогдашней умственной аристократии Германии, Шиллер снова увиделся с Шарлоттой, и между ними завязались прежние добрые отношения. В первом же письме оттуда к Кернеру поэт писал: «Шарлотта — великая, оригинальная душа, целая наука для меня, способная вдохновить более возвышенный ум, чем мой. С каждым днем я нахожу в ней новые достоинства, которые, как прекрасные виды громадного ландшафта, поражают и восторгают меня… По-видимому, здесь немало толков обо мне и Шарлотте. Мы решились не скрывать наших отношений, и нас стараются не стеснять, когда мы желаем быть одни. Виланд и Гердер уважают Шарлотту».