История России с древнейших времен до конца XVII века - А. Боханов

Следует обратить внимание и на такую антивизантийскую тенденцию «Слова» Илариона, как стремление подчеркнуть самостоятельность и независимость решения Владимира крестить Русь. Не Византия, не ее церковные иерархи побудили Русь к принятию христианства, хотя в действительности оно стало одним из условий межгосударственного соглашения Руси с Византией в 987 г ., а побуждение свыше, божественное озарение Владимира. В этой версии столь же мало религиозного, сколь и в версии о равнозначности Владимира первым римским апостолам, хотя вся фразеология чисто церковного свойства: «Приде на нь посещение всевышнаего, — пишет Иларион.— И си слыша, въжделъ сердцемъ».

Эта концепция совершенной самостоятельности решения Владимира принять новую веру лежит в общем русле отвержения византийского приоритета в столь важном для государства деле и апелляции к римским первоучителям. Здесь уже слышится настойчивая мысль о святости Владимира, его «блаженности», виден прозрачный намек на необходимость канонизации русского первокрестителя.

Не случайно Иларион называет и Владимира, и Ярослава Мудрого каганами, обращаясь к высокому титулу восточного происхождения, равному по своему значению титулу царя, и тем самым подчеркивая высокие политические претензии Руси XI в.

Таким образом, историю Руси, деятельность ее властителей Иларион рассматривает на широком, поистине всемирном фоне. В основе политических и религиозных импульсов Руси находятся римские образцы. Эти же идеи отражались в Древнейшем русском летописном своде, вошедшем составной частью в начальную русскую летопись. Думается, что эта близость русского летописания 30—50-х годов XI в. к кругу Илариона и определила ту идеологическую направленность, которую летопись сохранила применительно к пониманию места Руси в тогдашнем мире и ее соотношению с историей Рима и Византии. Иларион давал ответ на ключевые запросы времени, запросы развивающейся русской государственности.

Эту линию продолжил позднейший современник Илариона, другой видный автор XI в. Иаков Мних. В своей «Памяти и похвале Владимиру» он, как и Иларион, сравнивает Владимира с римским императором Константином, а Ольгу — с его матерью Еленой. Так же, как Иларион, Иаков Мних характеризует Владимира как «апостола», «господня апостола» «в князехъ», называет его в соответствии с явной тенденцией к канонизации «божественным» и «блаженным». Он, как и его предшественник, настаивает на абсолютной самостоятельности Владимира в принятии решения крестить Русь — «разгорешася святым духомъ».

Те же мотивы относительно княгини Ольги, Владимира мы видим в других произведениях XI в. Источником их также, видимо, является «Слово» Илариона и летописный рассказ о крещении Руси. В принадлежащем перу Нестора «Чтении о святых мучениках Борисе и Глебе» Владимир также объявляется вторым Константином, самостоятельно принявшим решение крестить Русь.

Итак, все первые известные русские авторы едины в своей концепции преемственности Руси с «великими державами» и прежде всего с Римом, сопоставлении Владимира и Ольги с римскими первокрестителями-апостолами, императором Константином, императрицей Еленой. Создается впечатление, что, разделенные немногими годами, они черпали свое идейное оружие либо последовательно друг у друга вплоть до фразеологии, либо, как это предположили историки, и Иларион, и И. Мних, и Нестор пользовались Древнейшим сводом, восходящим, как уже отмечалось, к концу 30-х годов XI в. и принадлежащим, возможно, перу Илариона. Как бы там ни было, но задолго до «Повести временных лет» в Киеве уже существовала концепция о месте Руси в мировой истории и о связи русской церкви и русской государственности с «первым», но не со «вторым» Римом. И, конечно, неправ был Н.М. Карамзин, когда, характеризуя культурно-политические усилия Ярослава, записал, что великий князь стремился превратить Киев во «вторый Царьград». Нет, не о Царьграде грезили в то время русские государственные деятели, идеологи; их волновали более значительные политические мотивы, более древние и глубокие мировые связи.

В полной мере эта тенденция проявилась через несколько десятилетий в «Повести временных лет», вобравшей в себя все ранние русские письменные источники. «Повесть временных лет» не изменила уже сложившейся идеологической традиции прошлого. Она лишь развила, обогатила, укрепила ее.

С именем Илариона связан и первый церковный Устав Ярослава, т.е. система церковной юрисдикции, отнесение к ведомству церкви ряда дел, связанных с семейным и брачным правом. Это были нормы, которые помогали формированию семьи, укреплению моногамии в противовес языческому многоженству, освещению частной собственности, повышению авторитета центральной власти. Устав вводил запрет на умыкание невест, защищал честь девушки, строго наказывал родителей за принуждение детей к вступлению в брак. Новый церковный судебник защищал честь женщины, давал ей более широкое представительство в суде. Церковь выступала в Уставе защитником христианской нравственности, призывала к гуманизму, умеряла жестокости тех ранних веков русской истории.

В 1051 г . на общем собрании русских епископов Иларион был избран митрополитом. Он покинул свою пещеру, и она некоторое время пустовала. Но затем в ней появился новый отшельник. Это был монах Антоний.

Еще молодым человеком некто Антипа родом из Любеча побывал в Византии в знаменитом своей святостью и премудростью монастыре на горе Афон. Там он принял монашеский постриг и под именем Антония вернулся на родину с твердым намерением продолжить служение христианской вере и содействовать распространению монашества. Антоний поселился в покинутой Иларионом пещере на крутом берегу Днепра, проводя дни и ночи в молитве. Питался он черствым хлебом, который запивал ключевой водой. Слава о святости и подвижничестве Антония быстро распространилась по округе, и к пещере началось паломничество. Люди приносили отшельнику пищу, просили благословения. Приходил к святому угоднику и великий князь Ярослав, а позднее сменивший его на престоле старший сын Изяслав Ярославич.

Вскоре около Антония собрался круг отшельников, которые, выкопав большую пещеру, поселились в ней. Это было начало Печерского (от слова «печора» — пещера) монастыря. Монахи добывали собственным трудом пропитание, проводили время в молитвах. Все новые и новые верующие приходили в монастырь. Антоний же ушел из начавшей жизнь обители, выкопал себе новую пещеру, где продолжал жить в уединении до самой смерти, прожив в пещере около 40 лет.

Печерский монастырь продолжал расти, отстраиваться. Монахи перебрались из пещер в кельи, появились церкви. Монастырь завел большое собственное хозяйство, где применялся труд зависимых людей. Ему уже принадлежали окружающие земли, подаренные монастырю великим князем. Слава монастыря особенно возросла, когда его игуменом стал отец Феодосии.

Феодосии отличался ревностным благочестием, глубокой верой в Бога, в христианское учение. В то же время он выделялся твердостью характера, нетерпимостью к инакомыслию. Юношей он ушел из богатого дома в Курске и стал вести отшельнический и подвижнический образ жизни. Никакие уговоры матери, угрозы, попытки посадить его под домашний арест не имели успеха. Как только Феодосии выходил на волю, он сразу же превращался в религиозного пилигрима; одетый в лохмотья и питаясь подаянием, он бродил по Руси. Его появление в пещере Антония было закономерным итогом его странствий и идеалов.

При игумене Феодосии Печерский монастырь стал сильной церковной, мощной хозяйственной организацией, он приобрел большой общественный вес. Феодосии выступал за единство Руси, против влияния «латинства», т.е. западной церкви. Великие князья считались с авторитетом игумена. Уходя на войну, князь и воеводы просили благословения святого отца.

Такие религиозные подвижники, как Антоний и Феодосии, становились со временем гордостью русской церкви. Из их среды и формировался первый состав русских святых.

Ярослав Мудрый вошел в русскую историю не только как крупный государственный деятель. Он показал себя и как человек, сумевший преодолеть самого себя. Не обладая физической силой, будучи хромым, Ярослав был смелым воином и бесстрашно вел войско в бой. Родившись еще в языческой среде, он стал истым христианином. Отодвинутый историей на задворки, являясь всего лишь четвертым сыном Владимира, он сумел пробиться к великокняжескому престолу и сохранить его в течение почти тридцати пяти лет. Имея полуграмотного язычника-отца и мать, которую Владимир вскоре вместе с детьми отослал из Киева и заставил жить в глуши, он стал одним из образованнейших людей своего времени.

Великий князь в то же время показал себя человеком исключительно разносторонним.