Разбойник - Роберт Вальзер

РАССКАЗЫ

ДВЕ ИСТОРИИ 1902 («Geschichten»)

Однажды ледяной ночью Венцель, гений, стоял на улице в тонкой, тоненькой, тонюсенькой одежонке и попрошайничал у прохожих. Господа и дамы думали, господи, ну он же гений, он может себе такое позволить. Гении не так легко подхватывают насморк, как простые смертные. Венцель ночевал в портике Королевского дворца и, смотрите-ка, не простудился. Гении не простужаются сразу, даже если очень холодно. Утром он велел доложить о себе молодой и прекрасной королевской дочке, на нём было то же самое платье, что и прежде. В нём он выглядел жалко, но слуги сбивали друг друга с ног и с толку, перешёптываясь: гений, ребята, гений, а потом доложили о Венцеле повелительнице, и он весело вступил в её покои. Венцель даже не поклонился принцессе, потому что, судите сами, такого гению не полагается. Принцесса же, в благоговении перед величием собственного духа, склонилась перед гением, я имею в виду, перед юным Венцелем, и протянула ему белоснежную ручку для лакомого поцелуя, а потом осведомилась, что ему угодно. «Хочу есть», — ответил грубиян, и, однако же, нашёл отклик, потому что тотчас же, по мановению руки повелительницы, был подан великолепный завтрак и портвейн, всё на серебряных блюдах и в хрустальных сосудах на золотом подносе. Гений ухмыльнулся при виде яств, потому что, судите сами, гениям можно и поухмыляться. Королева была благосклонна, кушала вместе с Венцелем, на котором в соответствии с его гениальной сущностью не было даже сколько-нибудь приличного галстука, расспрашивала о его творениях и даже выпила за его здоровье: всё это с милой невинной грацией, очень ей свойственной. Гений чувствовал себя полностью счастливым в первый раз за всю свою порванную в клочья жизнь, потому что, смотрите-ка, даже гениям не чуждо это человеческое свойство — быть счастливыми. Помимо прочего, произнося застольную речь, Венцель заявил, что настроен завтра или послезавтра разрушить мир. Королевская дочь, которую понятным образом объял при этом ужас, бросилась вон из комнат, испуганно и благозвучно визжа, как всполохнутый соловей, оставив гения наедине с его гениальностью, и рассказала обо всём отцу, господину принцу-регенту страны. Последний же испросил Венцеля по возможности быстро, немедленно, отправиться вон, что и было исполнено. И теперь гений снова в подворотне, и ему нечего есть, но все ему это прощают, этому сумрачному гению; а он не знает, куда податься от забот. В этом состоянии ему на помощь приходит быстрая гениальная мысль (все гениальные мысли чрезвычайно проворны). Он организует снегопад, причём такой продолжительный и сильный, что через короткий промежуток времени весь мир оказывается погребён под снегом. Он, гений, возлежит на обледенелой корке наста, на самом верху, и лелеет недурную мысль о том, что весь мир лежит под ним, погребённый. Он говорит себе: это мир тяготящих воспоминаний. Он повторяет это до тех пор, пока вдруг не замечает, что изголодался — как по хорошей земной еде (такой, как, например, в отеле «Континенталь»), так и по дурному человеческому обхождению. Солнце там наверху тоже не особенно радует, потому что сидеть под солнцем в полном одиночестве — хм — он чувствует холодную дрожь. Одним словом, он устраивает оттепель. Тем временем в мире успело кое-что измениться: образовалось новое, свежеумытое поколение людей, преисполненное почтения перед всем сверхчеловеческим. Это тешит Венцеля до тех пор, пока снова не надоедает. Он сокрушается, и вздохи, исходящие из глубин его души, достигают общего признания. Ему хотят помочь, убеждают его в том, что он — так называемый гений человечества, или же его воплощение и персонификация. Но всё это втуне, потому что гению не помочь.

Когда старый господин Церрледер однажды вечером заявился домой слишком поздно, его господин сорванец-сын переломил его через колено и задал ему хорошей трёпки. «В будущем, — сказал сын отцу, — я тебе вообще не буду давать ключа от дома, понятно!» — Мы не знаем, понял ли отец это с первого раза или нет. На следующий день мать получила от дочери звучную пощёчину (полнозвучную, было бы правильнее сказать) за то, что слишком много крутилась перед зеркалом. «Кокетство, — сказала дочь, негодуя, — это позор для людей такого почтенного возраста, как ты», — и выгнала несчастную на кухню. На улице и во всём мире происходили следующие беспримерные случаи: в подворотнях девушки шли за кавалерами по пятам и докучали им своими предложениями. Некоторые из этих таким образом преследуемых юнцов краснели от дерзких речей надоедливых дам. Одна такая дама при свете дня совершила неприкрытое нападение на совершенно непорочного мещанского сына с незапятнанной репутацией, который с криками пустился в бегство. Сам же я, более распущенный и менее добродетельный, попался в лапы одной молодой особы. Я некоторое время дал ей себя поуламывать, но только из заранее заученного жеманства, и этим только ещё более распалил горячую девушку. К счастью, она меня оставила в покое, что мне полностью подходило, так как я питаю пристрастие к дамам более высокого пошиба. В школьных классах учителя на седьмой или восьмой раз не могли заучить лекцию, и поэтому их сажали под домашний арест. Они рыдали, потому что им так хотелось провести вечер за распитием пива, кеглями и другими грубыми развлечениями. В переулках прохожие без стыда отливали на стены. Собаки, случайно проходившие мимо, таким поведением по справедливости возмущались. Благородная дама несла на своём хрупком плече лакея в сапогах со шпорами; краснолицая служанка ехала в открытой коляске кататься с герцогом тамошней земли. Она манерно улыбалась, показывая три шатких зуба. В коляску были запряжены студенты. Их ежесекундно подстёгивали проворной плёткой. Уличные воры бежали за судебными исполнителями, арестовавшими их в кабаке или борделе. Спектакль притягивал внимание многих собак, которых арестанты радостно кусали за икры. Так это и происходит, когда судебный исполнитель нерадив. И на этот мир вздора и греха обрушилось сегодня пополудни небо; без грохота, нет, скорее, как мягкое сырое полотно, и всё покрылось дымкой. Ангелы, одетые в белое, блуждали босиком по городу, по его мостам, и отражались в мерцающей воде хоть и тщеславно, но с изяществом. Черти с чёрной щетиной проносились мимо с дикими криками, потрясая вилами в воздухе, к вящему ужасу людей. Вообще, они вели себя крайне нескромно. Что ещё я могу добавить? Небо и преисподняя разгуливают по бульварам, в лавках заправляют блаженные наряду с проклятыми. Всё слилось в хаос, крики, улюлюканье, бег, смятение и вонь. Наконец, господь сжалился над этим презренным миром. Он взял Землю, которую когда-то изготовил за одно утро, и засунул её в мешок. Первое мгновение (слава богу, только мгновение, не дольше) было просто ужасно. Воздух стал твёрдым, как камень — или даже ещё твёрже. Он разрушил все дома в городе, и они уткнулись друг в друга, как пьяницы. Горы поднимали и опускали широкие спины, деревья летали в пространстве, как чудовищные птицы, а само пространство в конце концов растеклось неопределимой желтоватой холодной массой, у которой не было ни начала, ни конца, ни измерения, ни чего-то ещё, оно стало просто Ничем. А писать ни о чём нам представляется невозможным. Даже сам господь бог испарился из скорби о собственной жажде разрушения, так что этому Ничему не осталось даже характера, способного определить или придать окраску. -

ДВЕ СТРАННЫЕ ИСТОРИИ О СМЕРТИ 1904 («Aufsatze»)

Служанка (I). У богатой дамы была служанка, которой полагалось следить за ребёнком. Ребёнок был нежный, как лунный свет, чистый, как свежевыпавший снег и пригожий, как солнце. Служанка любила его, как луну, солнце, почти как самого господа бога. Но однажды ребёнок потерялся — никто не знал, как, — и тогда служанка стала его искать, и искала по всему свету, во всех городах и странах, даже в Персии. Однажды ночью там, в Персии, служанке попалась на пути высокая мрачная башня, которая возвышалась рядом с широкой бурной рекой. На самом верху башни горел красный свет, и верная служанка спросила у этого света: Не подскажешь, где мой ребёнок? Он потерялся, я ищу его уже десять лет! — Так ищи же ещё десять лет, ответил свет и потух. И служанка искала ребёнка ещё десять лет во всех местностях и окрестностях, даже во Франции. Во Франции есть большой великолепный город под названием Париж, и вот туда-то она и пришла. Однажды вечером она стояла у ограды прекрасного сада и плакала, потому что всё ещё никак не могла найти ребёнка. Она вытащила красный платок, чтобы утереть слёзы. Тут дверь в сад отворилась, и навстречу вышел ребёнок. Не успела она его увидеть, как сразу умерла от счастья. Почему она умерла? Какой тогда во всём этом смысл? Так или иначе, она к тому времени уже состарилась и потому не вынесла такого потрясения. А ребёнок теперь — гранд-дама, красавица. Если ты её встретишь, передай ей от меня привет.