Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках - Энтони Беркли

– Нет, сэр. Она же перед сном выпила чашку чаю с булочками. У ее постели стояла грязная чашка, а в кровати были крошки. Мы послали их на анализ, и выяснилось, что это крошки от тех самых булочек с изюмом, остатки которых обнаружены в ее кишечнике.

– Отлично. Значит, все зависит от того, в какое время она пила чай с булочками, верно?

– Ну, не знаю, как мы можем это выяснить.

– Я уже выяснил. По меньшей мере, – поправился Роджер, – эта информация была мне предоставлена. Несколько дней назад я имел беседу с миссис Палтус, и она заметила, между прочим, что мисс Барнетт, подобно многим людям преклонного возраста, была женщиной с устоявшимися привычками и если не принимала гостей, то всегда ложилась спать ровно в девять часов вечера и всегда брала в кровать чашку чаю и булочку с изюмом, «согреть желудок», как выразилась моя собеседница. Это для вас новость, Морсби?

– Да, мистер Шерингэм, – с достоинством признал Морсби, – и весьма любопытная к тому же.

– Ну, я полагаю, грех было бы вас винить, – снисходительно заметил Роджер. – Время смерти казалось вам столь очевидным, что вы не побеспокоились вникнуть в детали, касающиеся этого пункта. Согласно медицинскому заключению, последняя трапеза мисс Барнетт состоялась за пол тора–два часа до смерти. Следовательно, получаем что–то между одиннадцатью и половиной двенадцатого?

– Да. Вполне разумное время, чтобы перекусить.

– Конечно разумное, но, как мы видим, неверное. Судите сами. Если она съела эту булочку в девять вечера, ее желудок и тонкая кишка к часу ночи должны быть пусты, с небольшим количеством отходов в толстой кишке. Однако врач утверждает что и в желудке, и в тонкой кишке имеется кашицеобразное вещество и остатки изюма. Соответственно он определяет, что прием пищи, после которого остались такие последствия, имел место за полтора–два часа до смерти. И поскольку мы знаем, что мисс Барнетт этим вечером была одна и нет причин предполагать, что она изменила своей привычке, мы вправе заключить, на основании состояния тела, что время смерти наступило от десяти тридцати до одиннадцати вечера. Разве не так?

– Вынужден согласиться с вами, сэр. Похоже, что так.

– Ладно, Морсби, не дуйтесь, пожалуйста.

– Нет–нет, мистер Шерингэм, что вы. Я вижу, вы хорошо поработали, благородно признал Морсби. – Это действительно открывает перед нами новые возможности. Но я хотел бы узнать, как вы объясняете этот шум в час двадцать и того типа, который лез через стену.

Роджер с минуту подумал. Если, как сказал Морсби, полиция все еще убеждена в причастности мистера Джеймса Уоткинса к смерти мисс Барнетт, он, Роджер, никого не собирается разубеждать. Он предложит Морсби реконструкцию событий на этом основании, полностью воздержавшись от упоминания одного важного факта и чуть–чуть выпятив другой. Он имел в виду два основных факта, на которых базировалась его собственная версия против анонимного пока жителя «Монмут–мэншинс»: во–первых, что посетитель мисс Барнетт был не просто женщиной, но женщиной, хорошо знакомой мисс Барнетт – иначе она не впустила бы ее в столь поздний час; во–вторых, что посетитель, который после убийства должен был провести в квартире значительное время, никак не мог выйти из здания после того, как было закрыто парадное, не обратив на себя внимания миссис Бойд либо не взломав дверь, а ни то ни другое не имело места.

– Давайте, дорогой Морсби, на время забудем про алиби Малыша, которое вам еще предстоит разрушить, и предположим, что именно он является убийцей бедной мисс Барнетт. Вы уже рассказывали мне, что предшествовало преступлению: как он прошел в дом задолго до наступления ночи, как ждал в чулане, как, по предположению Бича, проник в квартиру, представившись агентом Скотленд–Ярда. Давайте также условимся, что он не собирался убивать, но возникли обстоятельства, в результате которых он потерял голову и – убил. Согласны?

– Пока что это совпадает с нашей версией преступления.

– Хорошо. Что же случилось дальше? Как я уже говорил вам, когда был здесь в последний раз, он оформил сцену так, словно там была шумная драка, и привязал веревку, чтобы казалось, будто он спустился по ней, когда парадная дверь была еще заперта. Не знаю, согласитесь ли вы с этим?

– В порядке дискуссии – да, – осторожно ответил Морсби. – Но, похоже, вы изменили свое мнение, мистер Шерингэм, не так ли? В прошлый раз, кажется, вы говорили мне, что это был не Малыш, но кто–то, имитирующий его методы?

– К делу надо подходить объективно, – с достоинством ответил Роджер. – В то время я мог придерживаться такого мнения. Но я же не знал тогда, что убийство произошло гораздо раньше. Появились свежие свидетельства и следует быть готовым изменить свою точку зрения.

– Точно так я всегда и говорю, – удовлетворенно и совершенно неискренне вставил Морсби.

– Кроме того, в данный момент я реконструирую дело, основываясь на вашем представлении о личности убийцы. И могу сказать вам, – прибавил Роджер, тоже неискренне, – что меня личность убийцы не интересует. Его метод – вот что меня занимает.

– А нас занимает решительно все, связанное с убийством. Однако продолжайте, мистер Шерингэм. Вы оставили преступника в тот момент, когда он инсценирует кавардак и вывешивает из окна веревку. Что дальше?

– Как что? Он спускается по лестнице и выходит из парадной двери прежде, чем она запирается на ночь.

– Это гораздо разумнее того, что вы предположили в прошлый раз, задумчиво проговорил инспектор. – Вы предположили, что он вышел через парадную дверь, хотя тогда мы думали, что убийство произошло позже. Вот в чем был изъян вашего рассуждения о том, что он не спускался по веревке. Вы, наверно, не знали, что во входной двери испортился автоматический замок и ее даже изнутри нельзя было открыть без ключа к большому врезному замку.

Роджер, умолчав о том, что ему прекрасно это известно от самого сержанта Эффорда, счел нужным мягко упрекнуть Морсби:

– И вы не захотели поделиться со мной? Ох и скрытный вы человек, Морсби! Неблагодарная это задача – пытаться подать вам руку помощи в трудном деле.

– Пока что вы так и не подали мне руку в этих темных обстоятельствах с ночным шумом и типом, которого видел шофер, – усмехнулся Морсби.

– Я как раз к этому подхожу. Итак, что касается беглеца, мы знаем, что это не Малыш, – так утверждает шофер, который разглядел его лучше других. При этом мы все еще считаем, что Малыш и есть убийца. Что ж, мое предположение лежит на поверхности и состоит в том, что человек, которого видел шофер, – не убийца, а его помощник, ассистент или подручный – называйте как хотите. Я предполагаю, что убийца, когда понял, что натворил, сел и хорошенько подумал, в результате чего и появилась перевернутая мебель и прочее. Еще одним результатом стала инсценировка алиби – которое, насколько я понимаю, и беспокоит вас больше всего. Выбравшись с места преступления, он сразу направился к человеку, которому мог доверять, честно во всем признался и попросил помощи. Последняя состояла в том, чтобы отправиться на задний двор «Монмут–мэншинс», дождаться, когда появится шофер, а затем перебраться через стену и изо всех сил пробежать несколько сот ярдов, да так, чтобы привлечь как можно больше внимания.

– Значит, Малыш знал, что есть такой шофер, что он работает этой ночью, что он непременно вернется в гараж?

– Смею думать, что преступник достаточно умен, чтобы предварительно выяснить обстоятельства хотя бы до такой элементарной степени.

– М–да, – согласился Морсби. – Я полагаю, с этим можно согласиться.

– Но не только в этом заключалась задача подручного, – с жаром сказал Роджер. – Второй частью задания было произвести в спальне мисс Барнетт те шумовые эффекты, что разбудили Эннисмор–Смитов.

– Всего–то? И как же он это проделал, мистер Шерингэм?

– Ну, разумеется, с помощью того кусочка бечевки, – ответил Роджер. Разве вы не поняли, Морсби? Ведь это единственный способ, которым он мог воспользоваться.

– Конечно, мистер Шерингэм, – от всего сердца согласился Морсби. Конечно, сэр. Но как именно?

– А вот как. Слушайте внимательно, Морсби, потому что тут я действительно неплохо поработал. Убийца вовсе не вывешивал веревку из окна кухни: вот почему ее никто не видел. Что он вывесил, так это тонкую бечевку, которую либо носил с собой, либо нашел в квартире, и затем так разложил по квартире веревку, что ее легко было снизу, со двора, потянуть за бечевку, прочно привязанную к ее концу. Расположив веревку кольцами на различных гладких поверхностях, он разложил внутри этих колец всякие стеклянные и фарфоровые предметы, так что пока веревку вытягивали, она неизбежно должна была стронуть, перевернуть или покатить эти хрупкие вещи прямо над головой у Эннисмор–Смитов, и, кроме того, несколько тяжелых предметов мебели были старательно установлены на грани падения так, как это делается в старом трюке с четырьмя кирпичами, знаете, когда выступающий кирпич держится на прутике, так что мебель тоже попадала и прибавила грохоту. Вот, Морсби, что сделал убийца.