Английская портниха - Мэри Чэмберлен

Сумка нашлась под столом. Ну конечно, в нее Ада складывала обрезки. Она вытащила сумку и перевернула ее, клочки ткани полетели на пол.

– Ряса сестры Жанны. Надеюсь, сестра не обидится.

Что она несет? Ее примут за сумасшедшую, свихнувшуюся. Но Ада ничего не могла с собой поделать. Она запихнула рясу в сумку, но та выпирала наружу. На ощупь ряса была липкой. Раньше Ада этого не замечала.

– Кончай мне мозги пудрить, – заорал солдат. – Немецкая шлюха.

Ада дернулась:

– Нет, нет. Я… Britische.

– Если это вранье, начинай читать молитву.

– Куда мы? – Ада огляделась, взгляд ее упал на швейную машинку у окна. – Она нужна мне. Без нее не пойду.

– Хватит! – Солдат потянул ее за локоть.

Ада вырвалась:

– Нет, машинку надо закрыть. Вот футляр. – Она торопливо надела на машинку футляр, выровняла его, защелкнула замочки.

– Хватит, – размахивал пистолетом солдат.

– Вы не понимаете. Ее необходимо взять с собой. – Ада подняла машинку и согнулась под ее весом. Поставила на пол, сосредоточилась, взялась за ручку и поволокла машинку к двери.

Ада и не заметила, как в комнату вошел второй солдат. Он покрутил пальцем у виска:

– Рехнулась, – и добавил: – Сержант прибыл.

Подхватив машинку, он зашагал в прихожую, Ада за ним. Прихожая пополнилась еще двумя военными.

– Это немчура, – заявил первый солдат. – Дамочка чешет по-немецки.

Военные зашептались. Ада не слышала, о чем они говорят. Слова, долетавшие до нее, ничего не проясняли. Они решили, что она немка. Враг. Ее арестуют? Расстреляют? Нужно рассказать им, как и почему она здесь оказалась. Я не немка. Меня забрали. Против моей воли. Почему она не может собраться с мыслями? Не может донести до них правду?

Она стояла посреди прихожей, теребя крестик, сжимая в руке сумку с рясой сестры Жанны. К ней подошел один из вновь прибывших. Винтовки при нем не было, но на ремне висела кобура с оружием, а на рукаве Ада увидела три бежевые нашивки. Сержант.

– Ладно, – сказал он. – Вы говорите по-английски? (Ада кивнула.) Вы вроде как монахиня?

Нет. Да. Открыв рот, Ада смотрела на сержанта.

– Что вы сделаете со мной? – спросила она наконец. – Я не немка. Нет.

– Ну, – протянул сержант, – вчера в Мюнхене нам повстречалась целая компания монахинь. – Он пригляделся к Аде: – Сестра, что это у вас за краснота на лице?

Ада слышала, как бьется ее сердце, стучит тяжело о грудную клетку. В голове мутилось, перед глазами плыло. Это не настоящие солдаты, такого просто не может быть. И это не конец войны. Разве так заканчиваются войны? Она тронула сержанта за руку: волоски под костяшками пальцев, упругая кожа. Краснота на ее лице. Откуда она могла взяться?

– Не хотите рассказать, как вы сюда попали? – продолжал задавать вопросы сержант.

Ада вскинула голову, слишком резко, шея отозвалась острой болью, которая поползла вверх, к макушке. Ада пошатнулась. Сержант подхватил ее, прежде чем она рухнула на пол.

– Когда вы в последний раз ели? – И бросил через плечо: – У тебя сухой паек при себе?

Его капрал выудил из кармана пакетик и вложил его в ладонь Ады:

– Шоколадка.

Сладко-горький запах сахара и какао. Ада покачала головой.

– Вам станет лучше, – уговаривал ее сержант, но Ада лишь молча смотрела на него. – Так как же вы сюда попали? – снова спросил он.

– Я не немка, верьте мне.

– А почему вы здесь?

Она еще никому не рассказывала, почему она оказалась в этом доме, всей истории, полной и правдивой, даже самой себе. И теперь не знала, как приняться за этот рассказ. Прошло столько лет.

– Немцы пришли, – начала она.

– Где вы были в это время?

– В Бельгии, в Намюре. – Нам мир. Станислас.

– А дальше?

– Они забрали нас. Британских монахинь. Привезли сюда приглядывать за стариками. Только герр Вайс… – она ощутила, как его пальцы, искореженные артритом, цепляются за ее руку и тянут ладонь к мошонке, – отправил меня в этот дом.

– Шикарное логово. Приличное жилье, – поправился сержант. – Вы сюда точно не добровольно прибыли?

– Добровольно? Меня заставили.

– Понимаете, сестра, – смягчился сержант, – я должен удостовериться, что вы говорите правду.

– И мой ребенок, – перебила Ада. – Я потеряла моего ребенка.

Сержант отодвинулся от нее на шаг:

– Вроде все совпадает. Те другие монахини говорили примерно то же самое.

– Мой ребенок у фрау Вайс, – твердила свое Ада.

– Конечно, сестра, – успокаивающим тоном поддакнул сержант.

– Они все уехали. Все до единого.

На секунду сержант впился в нее взглядом, потом улыбнулся:

– Так как вас зовут?

– Сестра Клара.

– Вот что, сестра Клара, озадачили вы меня. Давайте-ка мы вас попридержим, пока не убедимся, что вы вправду заключенная, а не немчура какая-нибудь, что выдает себя за англичанку, и не предательница, обгадившаяся с испугу, простите за выражение. – Он опять протянул ей шоколадку: – Не передумали? (Ада помотала головой.) В лагере монахине не место, – продолжил сержант. – Я не могу послать вас туда, к другим пленным. И поверьте, леди, вам там не понравилось бы. – Он задумчиво прищурился. – Те мюнхенские монахини… – Сержант выпятил нижнюю губу. – Можете назвать их имена?

– Сестра Бригитта, сестра Агата, – перечисляла Ада, – сестра…

– Сестра Бригитта, ага, – не дослушал ее сержант. – Она у вас за главную, да? Говорит одна за всех. А знаете, сестра Бригитта заявила, что они остаются там, где они сейчас. Не могут бросить стариков. Война ли, мир ли, им без разницы. Они служат Господу, в этом их призвание. – Сержант поднял ладони вверх и закатил глаза. – Та к почему бы не вернуть вас к товаркам? Ваши данные мы запишем попозже.

– Когда я смогу поехать домой? – спросила Ада. – Я должна найти моего ребенка. Его взяла фрау Вайс.

– Конечно, конечно. – Сержант обернулся к одному из солдат: – Отвезешь ее на джипе. – Он ткнул пальцем в швейную машинку: – И прихвати это, если уж ей так хочется. Я велю Бателли сопровождать ее.

Солдат, тот, что сопровождал Аду в комнату, усадил ее в джип, враждебная ухмылка не сходила с его лица. Сверху и над бортами джипа был натянут брезент. Аде определили место на заднем сиденье, спиной к откидной стенке кузова. Солдат со стуком поставил у ее ног швейную машинку, выдал одеяло и зашагал в дом. Повернув голову, Ада смотрела на дорогу. Дымовая завеса, поднимаясь в небо, сгущалась до черной тучи. К запаху гари и резины примешивалась едкая вонь взрывчатки.

Другой солдат забрался в джип и сел рядом с Адой. Молодой, с густыми черными волосами и темно-карими глазами, он казался дружелюбнее прочих.

– Сестра, – улыбнулся он, – меня зовут Франческо, но все кличут меня Фрэнк. Я тоже католик. Мне приказано позаботиться о вас.

Ада не смотрела на него, она не отрывала взгляда от брезентовой боковины. Брезент выцвел на солнце, провис под дождем, глазки для веревок заржавели, сами веревки побурели. Я не монахиня. Вот что ей надо было сказать. Не сестра Клара. Не католичка. Больше нет. Я – ничто. Она опустила глаза на свои руки с проступившими венами, на костяшки пальцев, острые, как сколы на камне. Огрубевшая кожа, ногти, изгрызенные до мяса. Все, что от нее осталось. Кости и жилы. Полый каркас.

Водитель завел джип, и они покатили по разбитой дороге, обгоняя армейские грузовики с зеленым камуфляжем, заляпанным грязью. Слева большое здание, рухнувшее от попадания бомбы, дым и пыль витали над обломками, дальше искореженные останки поезда и железнодорожное полотно, выгнувшееся, как платяные плечики.

– Да уж, – прокомментировал Фрэнк, – мы попали в самую точку. В крупный оружейный склад. Полыхало, как на Кони-Айленде Четвертого июля.

Когда это случилось? Прошлой ночью? Или в прошлом месяце? Бум, бум. Ада поежилась. Огненные всполохи на небе. Взрывы. Выбитые оконные стекла, каменный пол в осколках, болезненные судороги дома, попавшего в переделку. Оружейный склад. Крупный. Теперь понятно.

Фрэнк достал пачку сигарет («Оулд Гоулд», – прочла Ада) и закурил. Последний раз Ада курила кислый французский «Голуаз» в Париже со Станисласом много лет назад.

– Можно мне одну? – попросила она.

– Не думал, что сестры курят, – смутился Фрэнк. – Вы точно хотите сигарету? – Ада кивнула; приподняв брови, он передал ей пачку: – Сдается, вам это сейчас не повредит. – И подмигнул: – Я не скажу матушке-настоятельнице. Он поднес зажигалку к ее сигарете. Ада глубоко затянулась. Табак был плохим и лип к языку. Горячий, словно шероховатый дым наполнил ее легкие. Ада закашлялась, наблюдая, как дым струится из ее носа.

– А вы не вдыхайте, – посоветовал Фрэнк. – Набрали в рот и сразу выпустили. Похоже, раньше вы никогда не курили.

Сигарета только добавила физической слабости, зато прочистила мозги, пробудила память. Мужчина, ухаживающий за ней, зажигающий ее сигарету. Это она – Ада, жизнь возвращается к ней.