Virgo Regina - Ахэнне

Жезл нагрелся в ладони Доминика. Острие царапало ладонь.

Доминик заставил себя подняться на ноги. Решение Королевы он примет стоя.

— Ты звал своего любимого? — бесчисленные складки-оборки на одеянии Королевы колыхнулись, будто она собралась прыгать с трона, — Так гляди — желание исполнено. Но не жалей.

'Я не…'

Доминик не успел додумать. Дверь распахнулась, и в зал вошел Теодор.

Как Доминик узнал его? Не визуально, не по внешним признакам, ибо создание на пороге зала ничем не походило на Тео, на человека вообще. Долговязую худощавую фигуру словно изломали, вышибли несколько позвонков и искусственно нарастили безобразные горбы. Еще — содрали кожу и заменили чем-то вроде мешковины, приглядевшись, Доминик понял: собственную кожу Теодора вывернули наизнанку, бурой от воздуха пленкой наружу. Обнаженное мясо приобрело оттенок тухлятины, из остылого сердца, из внутренностей торчали толстые бронзовые жгуты, точно лапки диковинного жука.

Хуже всего лицо — залито белой пульсирующей ртутью, блестящая субстанция стекает по шее, проползает по черепу, как медуза. При каждом шаге месиво отзеркаливало блики свечей.

Доминик застонал.

(Не Тео, не он, пожалуйста, пусть это будет не он, меня обманули, я не верю, я не…)

— Ты хотел видеть его? Ты говорил, что любишь? — тон Королевы издевательский, одновременно — бесстрастный. — Так иди. Поцелуй его.

Доминик подчинился. Не Королеве — себе, сознание отказывалось определять уродливое существо как Теодора, но подсознание не сомневалось.

Доминик обнял его. Осязал плотную, будто прорезиненную плоть, оцарапался о железные жгуты. Он встал на цыпочки, чтобы поцеловать то, что некогда было лицом… губами? Где-то здесь губы…

— Ртуть ядовита. Ты желаешь умереть теперь? — задала вопрос Королева.

'Да', был ответ Доминика, смерть страшила его не более ожога от глотка горячего кофе, и принять смерть от Тео… хорошо.

Королева справедлива.

Доминик притянул Теодора к себе, уже вдыхая отравленные пары и ощущая пока малозначимую головную боль.

Теодор оттолкнул его. Резко — Доминик не удержал равновесия, распластался на скользком мраморном полу, а изуродованное существо развернулось и со странной для некрокиборга резвостью зашагало прочь.

Доминик остался один. Во второй раз.

— Ты доволен? — вопросила Королева.

Доволен? Даже смерти не даровали ему — о, Королева, как же чудовищна Твоя жестокость, за что ненавидишь Ты рабов Своих, мы ведь тоже дети…мы ведь…

Доминик осознал: по-прежнему держит в руках жезл-кинжал. А еще — певчие исчезли, сбежали то ли когда появился Теодор-киборг, то ли чуть позже.

Они вдвоем. Он и Королева.

Витые кварцевые ступеньки неярко мерцали. Их разделяют только они.

'У Нее теплые руки', вспомнил Доминик свои же слова, 'Она живая….'

Он улыбнулся и плотнее сжал запятнанный собственной кровью кинжал.

— Да, Королева. И я хочу отблагодарить…

*

Ровно семь шагов. За три секунды. В голове ясно; ни сомнений, ни страха, ни прошлого, ни будущего. Нет и воспоминаний. Только алгоритм.

Серебристый мостик над тьмой, и Доминик ступит на самый дальний берег.

'У Нее теплые руки. Она живая. Я сделаю то, о чем говорил Альтаир'.

Бесчисленные складки черных одеяний зашуршали, словно Королева была оригами из плотного картона. Кисти рук, затянутые в плотное, словно траурная вуаль, кружево, чудились несоразмерно маленькими.

Доминик целился почти наугад, понимая — у него единственный шанс, прежде чем его испепелят, растворят в кислоте, раздерут на молекулы.

Он едва не выронил жезл, но сумел ударить — в самую сердцевину прихотливых, похожих на крылья махаона, складок.

(Я убил Королеву, Она живая, а я убил Ее…)

(Ну и что?)

Платиновая маска качнулась назад, будто от порыва ветра. Встопорщились и дрожали складки одеяния Королевы, а жезл блестел в их окружении, как очередное изысканное украшение.

— Ты все-таки решился, — проговорила Королева.

Слова Ее заставили Доминика стряхнуть онемение (чтоянатворилкакямог).

О чем…о чем Она?

— Идем, — Королева поднялась с трона. Одна ступенька — расстояние, но Она казалась вдвое выше Доминика; на самом деле — на голову, однако величие (Она божество, Она божество…) ослепляло, упасть ниц — естественное действие.

Доминик удержался.

— Куда? — глупо переспросил он.

Трон колыхнулся, медленно поплыл куда-то в потаенные покои.

Доминик озирался, слегка удивленный: апартаменты Королевы представлялись всегда чем-то между усыпальницей, будуаром и потаенным садом, где поют райские птицы и танцуют цветочные эльфы.

Просторная комната в строгих серых тонах, переполненная компьютерами и датчиками, мониторами и навигационными панелями, более подходящая под рабочую станцию каких-нибудь техников средней руки… это и есть покои Королевы?

Сама Она теперь стояла вполоборота, и кинжал-жезл по-прежнему торчал в груди, да, Доминик не промахнулся, попал в десятку. Но умирать Королева не собиралась.

Божества бессмертны…

Вычурные одежды чересчур громоздки для 'рабочей станции', и Королева медленно избавлялась от них.

Доминик наблюдал заворожено, словно вернулся в начало времен и стал свидетелем сотворения мира.

— Что… что это значит?! — не выдержал он.

Шелохнулись тяжелые бархатные 'крылья' — Королева пожала плечами.

— Ты пришел убить меня. Ты решился.

— Я… — Доминика охватил стыд, будто его рот и глаза запечатали живой ртутью, он задохнулся на долю секунды. — Я служил Тебе… Но Королева, почему Ты так поступила с Теодором?! — он сорвался на фальцет, — Только из-за того, что он спас не хозяйку, а меня? Но он любил меня, понимаешь! Иначе не мог бы поступить… А Ты ненавидишь нас… но мы Твои дети. У Тебя есть не только дочери, Королева. Сыновья тоже.

— Это все, дитя? — Королева явно передразнивала его. Она нагнулась, видимо отвязывая какое-то очередное приспособление, и кинжал в груди накренился. По спирали протекла и густо разбилась о пол капля.

'Я попал…я убил ее? Но…?'

Доминик шагнул ближе.

— Почему Ты ненавидишь нас?

— Ты считаешь, что я благоволю только дочерям, дитя? — Королева улыбалась под маской, улыбался ее голос, интонация и жесты.

Доминик набрал воздуху — продолжать спорить, доказывать. Он ведь прав, Королева испокон века даровала власть и могущество лишь дочерям, заставляя сыновей пресмыкаться. Доминик хотел напомнить о Материнской Планете, о временах, когда мужчина и женщина составляли полноправное целое; о самых древних мифах про Адама и Еву.