Ярость - Карин Слотер

Теперь Джон переживал уже за собственную безопасность. Он прятался в тени, напрягался при каждом звуке, боясь, что его могут остановить копы, которые сверятся с его досье и начнут спрашивать, что могло завести педофила в этот поселок посреди леса.

Внезапно в отдалении он заметил мужчину, который шел рядом с маленькой девочкой. Они сели в машину Вуди и уехали. Свой «фэрлейн» Джон нашел только через пять минут и всю дорогу обратно в Атланту проклинал себя. Следующие две недели он постоянно просматривал газеты в поисках заметок о каких-либо происшествиях в Снеллвиле — похищение ребенка, убийство. Он так ничего и не обнаружил, но понимал, что это только вопрос времени.

Разгадка была проста: Вуди использовал личные данные Джона с определенной целью. Он пытался запутать следы. Джон достаточно времени провел среди преступников, чтобы сообразить это, столкнувшись с этим приемом в действии. И всего лишь вопрос времени, когда то, что делал Вуди, снова тяжким бременем ляжет на плечи Джона.

Поняв это, Джон поклялся, что убьет себя сам или найдет кого-то, кто поможет ему в этом, но в тюрьму больше не сядет. Он и так двадцать лет своей жизни прозябал среди педофилов и прочих монстров. Он больше никогда не вернется к этому. Он не может допустить, чтобы Джойс вновь прошла через боль унижения. За решеткой он чувствовал свою уверенность и силу, воля его закалилась как сталь, но на свободе он оказался мягким и беззащитным и знал, что не выдержит потери той маленькой, но своей жизни, которую сам создал. Скорее он пустит себе пулю в висок.

К этому времени Джон встретился с сестрой. Как раз перед Рождеством Джойс позвонила ему в ночлежку, и он был настолько удивлен, услышав ее голос, что подумал, будто кто-то решил посмеяться над ним. Только кто мог с ним так шутить? Он здесь никого не знал, и друзей на воле у него не было.

Они встретились в модном кафе неподалеку от Монро-драйв. Джон надел новую рубашку и свои единственные приличные штаны — хлопчатобумажные брюки, которые прислала Джойс, чтобы ему было что надеть, кода он выйдет из «Коустел». По установленному обычаю заключенному возвращали одежду, в которой он прибыл в тюрьму, но сейчас Джон был на много размеров больше, чем тот худой подросток, который прибыл в Саванну на тюремном автобусе много лет назад.

Накануне вечером он ушел с работы пораньше, чтобы сходить в магазин подарков, расположенный на их улице. Джон целый час выбирал для Джойс рождественскую открытку, колеблясь между дешевыми и красивыми. Из-за неустойчивой погоды работа на мойке «Горилла» появлялась от случая к случаю, и Арт распускал ребят по домам. Во время ударной работы Джон экономил, сколько мог, но в конце концов ему все же пришлось покупать зимнее пальто. Хотя он обещал себе, что больше никогда не будет носить подержанную одежду, у него не было другого выхода, кроме как направиться в комиссионный магазин «Гудвилл». Единственное пальто, которое хоть как-то ему подошло, было разорвано у воротника и пропиталось каким-то вонючим запахом, который не удалось удалить даже после стирки. Впрочем, оно было теплым, а это самое главное.

Джойс опоздала в кафе на пять минут, и Джон уже начал обливаться потом и переживать, что придется платить три доллара за чашку кофе только для того, чтобы иметь возможность посидеть за столиком, когда она наконец ворвалась в зал. Было видно, что она торопилась: ее очки были сдвинуты на лоб, а длинные каштановые волосы рассыпались по плечам.

— Прости, я опоздала, — сказала она, отодвигая стул и усаживаясь напротив.

Она так и не придвинулась к столу, сохраняя дистанцию между Джоном и собой.

— Хочешь кофе?

Он посмотрел в сторону стойки, собираясь заказать ей чашечку, но она остановила его, резко замотав головой.

— Через десять минут я встречаюсь с друзьями. — Она даже не сняла пальто. — Не знаю, зачем я тебе позвонила.

— А я рад, что ты это сделала.

Она взглянула в окно. Через дорогу находился кинотеатр, и она смотрела на людей, стоявших в очереди.

Джон вынул из кармана рождественскую открытку, радуясь в душе, что все-таки решил на ней не экономить. Три шестьдесят восемь, зато снаружи открытка была усыпана блестками, а когда открываешь ее, изнутри поднимается красивая снежинка. В детстве Джойс любила книжки-раскладушки. Он помнил, как она радостно смеялась, когда открывала одну из них, про ферму, на каждой странице которой были домашние животные.

Он протянул ей открытку.

— Это для тебя.

Она не взяла, так что он положил открытку на стол и придвинул к ней. Большую часть вчерашнего вечера он занимался тем, что отрабатывал надпись в своем блокноте: ему не хотелось вручить подарок с коряво написанными словами или, того хуже, с каким-нибудь глупым текстом, который только испортит открытку, и тогда придется покупать новую. В конце концов он просто написал «С любовью, Джон», понимая, что больше сказать ему нечего.

— Чем занимаешься? — спросил он.

Она снова перевела взгляд на него, как будто только сейчас вспомнила, где находится.

— Работаю.

— Ну да. — Он кивнул. — Я тоже. — Он даже попытался пошутить. — Не так, как ты, конечно, но кто-то же должен мыть машины.

По-видимому, это не показалось ей смешным.

Он уставился на свою чашку, перекатывая ее в руках. Джойс сама позвонила ему и пригласила в это место, где из всего меню он не мог позволить себе даже бутерброда, и все же он почему-то чувствовал себя виноватым, плохим парнем.

Возможно, он и был плохим парнем.

— Помнишь Вуди? — спросил он ее.

— Кого?

— Кузена Вуди, сына Лидии.

Она пожала плечами, но ответила утвердительно:

— Да.

— Ты знаешь, чем он занимается?

— В последний раз, когда я о нем слышала, он вступил в армию или что-то в этом роде. — Глаза ее сверкнули. — Ты же не собираешься снова связываться с ним?

— Нет.

Она наклонилась к нему.

— Ты не должен этого делать, Джон! От него и раньше были одни неприятности, и я уверена, что и сейчас ничего не изменилось.

— Я не буду, — сказал он.

— Иначе это опять закончится тюрьмой.

А ей какое дело? Разве для нее не лучше, если он снова окажется в «Коустел», вместо того чтобы болтаться здесь, под самым ее носом? Джойс была единственным человеком в мире, кто еще помнил, каким он был когда-то. Она — словно драгоценная шкатулка, где хранились воспоминания о его детстве, вот только сестра выбросила ключ от нее в ту же минуту, как полицейские выволокли его через парадную дверь на улицу.

Джойс откинулась на спинку стула и озабоченно взглянула на часы.

— Мне правда нужно идти.

— Да, — сказал он. — Друзья ждут.

Впервые с момента ее прихода они встретились глазами. И Джойс увидела: брат знает, что она лжет.

Она облизала губы.

— Я ездила навестить маму в прошлые выходные.

Джон часто заморгал, смахивая внезапно подступившие слезы. Он мысленно представил себе эту картину: кладбище и Джойс у могилы мамы. Автобусы туда не ходят, а такси стоит долларов шестьдесят. Джон даже не знал, как выглядит мамино надгробье и что Джойс решила не нем написать.

— Поэтому я тебе и позвонила, — сказала она. — Думаю, она хотела бы, чтобы я встретилась с тобой. — Она пожала плечами. — Рождество.

Он больно закусил губу, зная, что если откроет рот, то разрыдается.

— Она всегда верила в тебя, — сказала Джойс. — И всегда считала, что ты невиновен.

Он с трудом, до боли в груди, сдерживал свои чувства.

— Ты сам все поломал! — заявила Джойс. — Ты поломал наши жизни, но она, тем не менее, никогда тебя не бросала.

На них смотрели люди, но Джону было все равно. Он много лет просил у матери прощение — в письмах и лично. Жаль, что для Джойс это ничего не значило.

— Я не могу винить тебя за то, что ты меня ненавидишь, — сказал он, вытирая слезы. — Имеешь полное право.

— Если бы я могла тебя ненавидеть… — прошептала она. — Если бы все было так просто…

— Я бы, например, ненавидел тебя, если бы ты сделала…

— Сделала — что? — Джойс снова подалась вперед, голос ее едва не срывался от отчаяния. — Сделала — что, Джон? Я читала то, что ты сказал на совете по досрочному освобождению. Я знаю, что ты им сказал. Расскажи и мне. — Она хлопнула ладонью по столу. — Расскажи и мне, что там произошло.

Он вытащил салфетку из стаканчика на столике и высморкался.

Она не унималась:

— Каждый раз, когда ты раньше стоял перед этим советом, каждый раз, когда ты говорил с ними, ты утверждал, что невиновен, что не будешь на себя наговаривать только для того, чтобы выйти оттуда.

Он вытащил еще одну салфетку, просто чтобы чем-то занять руки.

— Что же изменилось, Джон? Дело в маме? Ты не хотел разочаровывать ее? Все дело было только в этом, Джон? Теперь, когда мамы больше нет, ты можешь наконец сказать правду?