Холод пепла - Валентен Мюссо

Тогда Эли понял, что обратной дороги нет. Его самые худшие опасения подтвердились. Как ни странно, но чем ближе становилась угроза ареста, тем отчетливее он понимал, что должен прийти на помощь тем, кто оказался в еще худшей ситуации, чем он. Опасность пробудила в Эли безрассудную смелость, которая раньше никогда не была ему свойственна.

Через одного из своих пациентов он вышел на Адама Рыбака, польского еврея, уроженца Кракова, который сумел спастись от ареста в мае 1941 года и теперь постоянно менял убежища. Не осознавая до конца последствия, к которым может привести его инициатива, Эли решил приютить Рыбака, а также трех его соотечественников в своей большой квартире, опустевшей после отъезда Рашель. И ни о чем не жалел.

Сидя за кухонным столом, мужчины заканчивали ужинать. Они по-прежнему молчали. Наконец Адам заговорил:

— Мы понимаем, чем вы рискуете из-за нас, Эли. Как мы можем вас отблагодарить?

Эли покачал головой.

— Я рискую не больше, чем вы, Адам. Полагаю, они намерены арестовать всех евреев, живущих во Франции, не обращая внимания на гражданство. Теперь мы в одной лодке.

Все четверо обменялись пристальными взглядами, черпая друг в друге поддержку. Они еще не знали, что отныне навсегда связали свои судьбы.

Глава 27

Алиса… Что ей было известно обо всей этой истории?

Алиса встретила Абуэло только в середине 1970-х годов. Однако вполне возможно, что он рассказал ей о своей работе в лебенсборне Сернанкура. С другой стороны, если она знала о существовании фильма, то почему попросила меня рассортировать бобины, понимая, что в конце концов я непременно найду его? Был ли мой дед «среди частных лиц, оказывавших щедрую помощь» досуговому центру для детей-инвалидов, чтобы искупить свою вину и участие в евгенистической программе нацистов? Весь вечер мы с Элоизой терялись в догадках.

На следующий день после занятий, окончившихся в тринадцать часов, я сразу же направился в агентство по прокату автомобилей. Я ехал быстро, очень быстро и уже через полтора часа был в Арвильере.

Небо покрылось тяжелыми тучами, предвещавшими грозу. Дом выглядел грустным. Я вошел, не позвонив. Никого. Коридор казался обветшалым. Ковровые покрытия отсырели, вздулись и местами отклеились. Впервые я почувствовал себя здесь чужаком.

Я старался не шуметь, но наверху лестницы неожиданно появилась Алиса. Возможно, она услышала, как к дому подъехала машина.

— Орельен, что ты здесь делаешь?

Я никогда не приезжал в Арвильер неожиданно, да еще в середине недели.

— Здравствуй, Алиса.

— Чья это машина там, на аллее?

— Я взял ее напрокат.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказала Алиса, спускаясь по лестнице. — Что произошло?

Алиса шла неуверенной походкой. Казалось, что озабоченное выражение лица состарило ее на несколько лет.

— Мне надо с тобой поговорить.

— По поводу твоей сестры?

Я отрицательно покачал головой.

— Пойдем в кухню, — продолжила она. — Это единственная комната в доме, еще не потерявшая жилой вид.

Я сел за широкий дубовый стол, вокруг которого мы так часто собирались и трапезничали. Я вновь увидел всех нас: Абуэло, Алису, Анну… Мои три «А». Мы были очень странной семьей…

Как всегда, Алиса засуетилась.

— Хочешь чаю? Или шоколад?

— Да, шоколад… Почему бы и нет? Как в детстве.

Алиса подошла к плите. Я воспользовался этим моментом, вытащил из кармана статью и положил ее на стол, на самое видное место. Алиса налила молоко в терракотовую чашку и повернулась ко мне. Она сразу же заметила лист бумаги.

— Что это?

— А вот об этом ты сейчас мне и расскажешь.

Алису удивил мой резкий тон. Обычно я никогда с ней так не разговаривал. Она подошла к столу и взяла статью. Я заметил, как ее лицо вытянулось.

— Где ты это нашел?

— В прошлый раз я солгал. Элоиза, молодая женщина, с которой я приезжал, не моя коллега. Она аспирантка и пишет диссертацию о лебенсборнах.

Алиса и бровью не повела.

— Полагаю, ты знаешь, что такое лебенсборны.

Алиса кивнула головой, не глядя мне в глаза.

— Абуэло встретился с Элоизой, чтобы рассказать ей о том периоде, когда он работал в Сернанкуре. После его смерти ты даже говорила с ней по телефону, только не знала, кто она на самом деле.

— Не помню. После смерти Анри звонило столько людей…

Алиса взяла стул и тяжело опустилась на него, словно ее тело обмякло под непосильным бременем. Я толком не знал, с чего начать. У меня было слишком много вопросов к Алисе.

— Полагаю, раз ты присутствовала на открытии досугового центра, значит, ты знала, что там происходило. Абуэло тоже там присутствовал?

Алиса колебалась. Я понимал, что для нее было настоящим испытанием рассказать мне обо всем, что ей было известно.

— Да, присутствовал. Он пожертвовал значительную сумму, чтобы ускорить открытие центра. Я не знаю, что ты там себе напридумывал, Орельен, но, уверяю тебя, порой жизнь намного сложнее, чем кажется на первый взгляд.

— А что я должен понимать?

— Есть вещи, которые принадлежат прошлому и лично твоему деду. Все имеют право на тайны. Ты согласен со мной?

— Тогда почему ты попросила меня порыться в бобинах Абуэло, если знала, что я непременно найду фильм?

— О каком фильме ты говоришь?

— Разве ты не знала, что у Анри был фильм о лебенсборне Сернанкура, снятый на девяти с половиной миллиметровой пленке в 1941 году? Там дед запечатлен в обществе Грегора Эбнера и молодых беременных женщин.

Алиса внезапно помрачнела.

— Я никогда не видела этого фильма. Анри мне его не показывал.

Я решил не настаивать. Впрочем, у Алисы не было причин мне лгать.

— Когда и как ты узнала о прошлом Абуэло?

— В 1975 году Анри упал в саду. После операции на бедре он несколько недель был прикован к постели. Я была его сиделкой.

— Да, так вы и познакомились. Вы тысячу раз рассказывали нам об этом.

— У Анри началось воспаление, которое могло стоить ему жизни. В то время ему было за шестьдесят пять лет, и в какой-то момент он подумал, что не выкарабкается. Он впал в уныние. Я весь день сидела рядом с ним. Мы много разговаривали. Постепенно Анри проникся ко мне доверием. Он объяснил, что ему о многом надо рассказать. Это старые истории, о которых никто не знает, но он не хотел бы унести их с собой в могилу.

— История с лебенсборном?

— Да. А также другие истории, непосредственно касающиеся вашей семьи.

Эти последние слова разожгли во мне не только любопытство, но и беспокойство.

— Это может показаться странным, — продолжала Алиса, — но я думаю, что Анри всегда хотел, чтобы ты об этом знал, хотя он и делал все, чтобы скрыть эту часть своей жизни.

— О чем именно он тебе рассказал?

Алиса поставила локти на стол и вздохнула:

— После учебы, незадолго до войны Анри поехал помогать испанским беженцам, жившим в лагерях в Восточных Пиренеях.

— Я об этом знаю, именно там он познакомился с моей бабушкой.

— Совершенно верно. В то же самое время в этих же лагерях он познакомился с вдовой генерала, которую звали Эжени Гильермо.

Все это было мне хорошо известно.

— Элоиза рассказывала мне об этой женщине. Именно через нее Абуэло попал в родильный дом.

— Да. Она хотела защитить детей, рожденных от союза между француженками и немцами. Захватчики собирались отдать этих малышей в приемные образцовые арийские семьи. Нацисты искали медицинский персонал для нового родильного дома, который открылся в Марне. Мадам Гильермо убедила Анри согласиться занять эту должность, чтобы быть в курсе планов немцев.

— Абуэло рассказывал об этом Элоизе, — с нетерпением прервал я Алису, вспомнив о записи, которую прослушал в римской гостинице. — Но, по его словам, он ничего не знал о расовом отборе, проводимом при приеме в лебенсборн. Он утверждал, что Сернанкур был обыкновенным родильным домом, как многие другие. Но ты бы видела этих женщин из фильма. Почти все они блондинки…

Алиса неожиданно заволновалась. Ее, несомненно, раздражал мой угрожающий тон.

— Анри прекрасно знал, что все эти молодые женщины прошли строжайший отбор. Если он солгал Элоизе, то только потому, что не хотел обо всем рассказывать.

— Как это понимать: «обо всем рассказывать»? Что еще он мог сообщить? Предположим, что Абуэло не был мерзавцем во время войны, что он действительно хотел помочь этой Гильермо вырвать детей из лап немцев. Но кого он, в сущности, спас? Абуэло провел в Сернанкуре менее года, если уехал оттуда до пожара, вспыхнувшего в поместье. Немцы увезли всех младенцев, чтобы вырастить из них совершенных арийцев. Тем, кто сейчас жив, уже лет шестьдесят, и они, скорее всего, не знают о своем происхождении. Возможно, некоторые на протяжении всей жизни пытались раскрыть тайну своего рождения, но так и не нашли никаких доказательств, способных привести их к лебенсборну.