Русская Мата Хари. Тайны петербургского двора - Александр Широкорад

– По-моему, она необыкновенна! Похожа более на прекрасную птицу или бабочку, чем на человеческое существо.

С первого взгляда они почувствовали взаимную симпатию. От Дункан исходила необыкновенная какая-то энергия: мимика ее, жестикуляция во время разговора были наполнены страстью, напоминали сценические движения…

Прощаясь на ступенях «Континенталя», Дункан прижала ее к себе, поцеловала страстно в губы.

– Я в вас влюбилась, – шепнула жарко. – Не сердитесь на меня, хорошо?

Необузданный ее темперамент требовал очередной жертвы. За время непродолжительных гастролей в России она пыталась соблазнить невиннейшего Станиславского, поэта Михаила Кузмина. Не известно, удалось ли ей добиться в тот раз взаимности со стороны искушенной в лесбийских утехах русской «бабочки», а вот с Петербургом – это точно – любви у Дункан не получилось»[22].

Сей пассаж я оставлю без комментариев, лишь замечу, что Седов достаточно хорошо знал театральный Петербург начала века.

К осени 1905 года революционные веяния достигли подмостков Императорских театров. Группа артистов собралась у Михаила Фокина и создала там «комитет». В него вошли сам Фокин, Анна Павлова, Тамара Карсавина, певец В. Киселев, А. Титов и другие. Комитет составил петицию директору Императорских театров, в которой были требования улучшить условия труда, увеличить оклады у «младших» артистов и даже устроить самоуправление.

Одним из активистов был брат Матильды Иосиф (Юзеф) Кшесинский. Его вызвали к директору Теляковскому, где находились управляющий конторой театров Г.И. Вуич и «управляющий балетом» А.Д. Крупенский. Замечу, что последнего Кшесинский в своих воспоминаниях постоянно честил «черносотенцем».

Теляковский спросил Иосифа прямо в лоб: «Чего вы хотите для себя? Вам будет дан наивысший оклад, но вы должны отойти от комитетчиков». Кшесинский ответил: «Никогда совестью не торговал и не буду». На этом разговор был закончен.

Комитетчикам запретили собираться в театре, поэтому они устраивали сходки у присяжного поверенного Нестора, писателя Потапенко или у самого Фокина. На одном из таких собраний Анна Павлова крикнула в лицо одному из «верноподданных» актеров А. Монахову: «Негодяй, шпик, подлец!» Иосиф попытался успокоить Анну: «Товарищи, повремените с бранью, кто подлец и предатель – это история запишет». И тут Монахов вскрикнул: «Какая, к черту, история! Подлец – это Кшесинский!»

Иосиф демонстративно засучил рукав, подошел к Монахову и предложил взять свои слова обратно. Но Монахов остервенел и закричал Павловой: «Мерзавка!» Тут Иосиф врезал ему увесистую плюху, Монахов упал, затем вскочил и убежал.

На следующий день Крупенский вызвал Кшесинского «на ковер» и предложил подать в отставку. Иосиф вежливо ответил: «Как бы вы поступили, если бы вас назвали подлецом?» «На это есть другие приемы сатисфакции», – был ответ. «Это что, вызвать на дуэль человека, который после плюхи бежит плакаться наставнику?» – возразил Иосиф.

В общем, Кшесинский категорически отказался подавать в отставку. Тогда его просто уволили, хотя и дали пенсию, поскольку он успел прослужить двадцать лет в Императорских театрах.

Расправа над Кшесинским произвела гнетущее впечатление на актеров, большинство отказалось от своих требований к администрации, непримиримых осталось только 28.

Молодая танцовщица «первичка» Мария Петипа сожительствовала с Сергеем Легатом – замечательным танцором, педагогом и балетмейстером. Мария вместе с отцом Мариусом Ивановичем всецело была на стороне администрации. Она, использовав свое влияние, сумела уговорить Легата подписать петицию, в которой труппа отрекалась от членов «комитета». Всю ночь Легат бредил и кричал: «Я поступил как Иуда по отношению к своим друзьям! Какой грех будет меньшим, Мария, в глазах Господа: если я убью тебя или себя?» К утру он решил свою проблему… На его похоронах плакала вся труппа.

Кроме Кшесинского администрация уволила еще двадцать человек кордебалета. Павлову, Карсавину и других прим тронуть не посмели. Театральный бунт был подавлен.

Глава 11

Строительство дворца и продолжение закулисных баталий

В ходе Русско-японской войны выяснилось, что у России нет… артиллерии. От полного поражения русскую армию спасла слабость японской артиллерии и конницы, а также характер местности, препятствовавший применению артиллерии. Наконец, в Маньчжурии была всего лишь одна железная дорога, что также ограничивало переброску артиллерии, особенно тяжелой.

Орудия образцов 1867 и 1877 годов безнадежно устарели, а единственная новая артсистема – 76-мм пушка образцов 1900 и 1902 годов («трехдюймовка») – нуждалась в модернизации и расширении боекомплекта.

В связи с этим руководство Военного ведомства решило обновить весь артиллерийский парк, то есть горную, полевую, осадную и крепостную артиллерию.

В свою очередь французское правительство решило использовать русскую армию в качестве «парового катка», который должен раздавить германскую армию. Французские генералы были настроены сражаться до последнего солдата, разумеется, русского и германского, а самим отсидеться за линией крепостей.

Перед фирмой Шнейдера были поставлены две задачи. Во-первых, полностью монополизировать производство артсистем в России – все орудия должны быть системы Шнейдера. Во-вторых, Шнейдер должен был помочь России создать сравнительно сильную полевую артиллерию – орудия наступления и одновременно сорвать работы над тяжелыми крепостными орудиями – орудиями обороны. Ну а само правление компании поставило себе целью производить пушки или на французских заводах, или на единственном в России частном орудийном заводе – Путиловском, с которым у Шнейдера были более чем тесные отношения.

С помощью Сергея и Матильды фирма Шнейдера успешно решила все три задачи. Как? Думаю, детали не всем интересны, поэтому их я выделил в отдельную главу «Шнейдеризация русской армии» и поместил ее в «Приложении».

Для наших героев настал «час пик». Главной проблемой было – куда девать деньги? В 1906 году Кшесинская за 88 тысяч рублей покупает земельный участок в центре Петербурга на углу Большой Дворянской улицы и Кронверкской набережной. Матильде хотелось, «чтобы новый дом находился в более фешенебельном районе города, подальше от дымящихся заводских труб, которых в последние годы на Английском проспекте появилось очень много…

Земельный участок находился в лучшей части города, вдали от заводов и фабрик, а его площадь позволяла не только построить большой и просторный особняк, но и разбить при нем чудесный сад».