Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

Андерс стоял позади всех, прислонившись спиной к высокому штабелю из ящиков. Все давно привыкли к замкнутому выражению его лица. Он не выставлял напоказ свои чувства. Но никто и помыслить не мог, чтобы он не приехал встречать возвращавшуюся издалека Дину.

Пока пароход с грохотом и свистом пришвартовывался к причалу, Андерс хватался то за очки, то за трубку, словно не понимая, что же ему больше нужно.

Наконец он сдался, убрал и очки, и трубку и стоял, захватив рукой воротник тужурки, другая его рука неподвижно висела вдоль туловища.

В Страндстедете уже все знали, что Дина из Рейнснеса возвращается домой после многих лет, проведенных за границей. Люди собрались к гамбургскому пароходу, чтобы своими глазами увидеть, какой след оставили на ней эти годы. Особенно те, кто когда-то знал ее.

Она не стояла у поручней, пока пароход подходил к причалу. Не увидели ее и когда был спущен трап. Все ждали с волнением. Коротышки поднимались на цыпочки, чтобы шляпы стоящих впереди не загораживали им пароход, — хозяйки с мешками картошки за спиной, телеграфист в фуражке, экспедитор с кожаным портфелем.

Говорили, что у Олаисена теперь слишком много обязанностей, чтобы самому исполнять еще и обязанность экспедитора. На эту должность он нанял какого-то молодого человека с островов.

Поскольку Дина из Рейнснеса сразу не показалась, интерес людей вскоре переключился на другое.

Когда трап опустел, дверь салона снова открылась. Оттуда вышла высокая стройная женщина в темно-зеленом дорожном костюме. Лица ее не было видно. Его скрывала широкополая шляпа с вуалью, подвязанной под подбородком.

Андерс узнал и в то же время не узнал ее. Она шла словно в белом болотном тумане — он был без очков.

Он часто гадал, как она теперь выглядит. Нет, он не думал, что она стала некрасивой и старой, но все-таки она должна была немного поблекнуть…

Дина была не такая полная, как раньше, — это он сразу заметил. Худоба шла ей, но делала ее другой. Незнакомой. Может, она была уже слаба для сильного ветра? Как темный, видавший виды парус с побелевшими швами.

Андерс вдруг подумал, что видел ее в разных состояниях. Не всегда уверенной в себе, с твердым взглядом. Так уж было ему суждено. Ему показалось, что сейчас она похожа на ту Дину, которая когда-то чуть не истекла кровью в Фолловом море.

Однако женщина, вышедшая из салона парохода, вовсе не выглядела несчастной. Она нашла себя. Или он ошибается?

Дина остановилась у трапа. Потом взялась рукой за поручни и медленно, ступенька за ступенькой, стала спускаться к ним. Она понимала, что сейчас за ней наблюдает пятьдесят пар придирчивых глаз.

Андерс снял руку с воротника и большими шагами двинулся ей навстречу. Сколько раз он видел это во сне! Сколько раз во сне подходил к ней и брал ее руки в свои!

Когда-то, когда в Рейнснес еще заходили пароходы, он сам плавал на лодке, чтобы встретить ее. Ее спускали к нему с парохода, она была так близка, так осязаема. И дело вовсе не в том, что в ту пору зрение у него было лучше. Нет, просто в нем тогда был жив ее образ. Не только в голове. Во всем теле.

В последние дни он много раз представлял себе их встречу в Страндстедете, все было, как сейчас. Небольшие отличия не сделали мысли о встрече менее правдоподобными.

Правда, он и подумать не мог, что на Дине будут перчатки. Зачем они, разве у нее на руках нет кожи?

Но делать было нечего, он взял в руки ее перчатки и кашлянул, прочищая горло. А потом громко отчеканил, чтобы его слышали все, кто стоял вокруг:

— Благослови тебя Бог, Дина! Добро пожаловать домой!

В последующие часы эти слова летали над Страндстедетом. Дразнили, как запах пищи дразнит уставших на поле работников. Подумать только, сказать так после всех этих лет! «Благослови тебя Бог, Дина! Добро пожаловать домой!» Как мог этот Андерс из Рейнснеса, одинокий и опозоренный, встретить беглянку такими словами? Это было выше всякого понимания!

Зачем она приехала? Что ей здесь нужно?

Она все еще была великолепна, хотя они помнили ее другой. Городская шляпка ничего не меняла, Дина и раньше носила такие, но от людей не укрылось, что она поседела. И похудела. Во всяком случае, что-то в ней изменилось. Наверное, в Берлине она не только наслаждалась жизнью.

Но те, кому посчастливилось оказаться поблизости и увидеть Динины глаза, заметили в них прежнюю силу. Кое-кто из ее должников ощутил неловкость. Ее стеклянные глаза смотрели прямо на человека. И как бы приветливы ни были ее слова, никто не сомневался, что она помнит каждый не возвращенный ей скиллинг.

Дина сошла на берег с висящим на руке ридикюлем, и, как всегда, потные мужчины несли за ней ее багаж.

Все понимали, что Дина собирается некоторое время пожить дома. Три больших сундука были словно набиты свинцом. Носильщики сгибались под их тяжестью. Кроме того, матросы спустили на берег три чемодана, три картонки для шляп и футляр с виолончелью. Да, Дина явно приехала надолго!

Неужели Андерс выдержит и не покарает ее? Андерс, которого они знали? Как бы там ни было, он благословил ее и поздравил с возвращением домой. Наверное, это и значит быть хорошим человеком?

Нельзя сказать, что они собрались на пристани, чтобы быть свидетелями, как он отвернется от нее с презрением, проклянет или прогонит палкой. Отнюдь нет. Но благословлять беглянку!.. Это было уж слишком.

У многих женщин на глаза навернулись слезы, они были растроганны. Андерс — настоящий мужчина, такие им по душе. Он человек чести. Но некоторые женщины были согласны с мужчинами: не проявив презрения, Андерс обнаружил свою слабость.

Никому не пришло в голову, что, ворочаясь по ночам без сна, Андерс давно придумал, что и как он скажет, если случится невероятное и Дина вернется домой.

Слова. Рукопожатие у всех на глазах. Не зная заранее, как следует действовать, если ветер переменит направление, такой человек, как Андерс, непременно потерпел бы кораблекрушение. Когда настал час, он не раздумывая сделал то, что нужно.

Если бы у него спросили, что он чувствовал в ту минуту, он с удивлением посмотрел бы на спросившего и покачал головой:

— При чем тут чувства? Что ты имеешь в виду?

Если Карна и представляла себе, как выглядит ее бабушка, то она ошибалась. Бабушка оказалась более явной и страшной, чем дома на чердаке.

И совсем не такой, какой ее описывали папа и Анна.

Она была немного похожа на пожелтевшую фотографию, которая хранилась у папы. Там она сидела под зонтиком, подняв руку к кому-то, кого на фотографии не было.

Странно, что она была во всем зеленом, — Карна всегда видела ее только в красном. На фотографии бабушка смеялась. Папа говорил, что на нее это не похоже.

По правде сказать, Карна не могла представить себе ни эту встречу, ни как бабушка выглядит. Она думала, что бабушка приедет в красном платье, с браслетами, которые будут звенеть при каждом ее движении.

Теперь она поняла, что думать так было глупо.

Все, кроме папы, всегда становились серьезными и странными, когда Карна расспрашивала их о бабушке. Поэтому она знала только то, что ей рассказал папа. А он говорил о бабушке так же, как о своих больных, которых больше не видел, потому что они выздоровели. Высокая. Темноволосая. Молчаливая. Хорошо управляла парусом, считала и ездила верхом. И еще играла на виолончели. Больше папа ничего не помнил. Да, кроме того, Дина умела так сердиться, что всем становилось холодно.

В это трудно было поверить. Потому что бабушка на чердаке была совершенно другая. Но из всего явствовало: у Карны совсем не такая бабушка, как у Исаака.

Незнакомая дама спустилась по трапу, протянула к Карне руки в шелковых перчатках, и голос ее был не похож ни на один голос, какой Карна слышала раньше:

— Карна! Боже мой! Ты была такой крошкой, когда я тебя видела. Вот чудо! А теперь! Где ты купила такие красивые волосы?

Карна хотела ответить, что волосы не покупают, но не смогла.

Когда же бабушка присела на корточки и они долго смотрели в глаза друг другу, Карна поняла, что лучше всего у этой приехавшей на пароходе бабушки глаза. Они напоминали стеклянные подвески на люстре в столовой. Или музыку моря, переменчивую, но всегда остающуюся собой.

Бабушка сняла перчатки. Блеснули четыре кольца. Потом она обхватила Карну за талию, подняла и закружила в воздухе. И у обеих развевались юбки.

Люди, смотревшие на них, тоже кружились вместе с ними. Всех засасывала воронка водоворота. Быстрее, быстрее! Глаза у папы были испуганные. Чего он боится? Что у нее случится припадок? Но ведь это невозможно, когда ее держит бабушка!

И было уже не важно, что на этой бабушке с парохода не было браслетов и что поля ее шляпы царапали Карне щеку, потому что зеленый костюм потрескивал, словно кто-то поджег его. И вокруг благоухал незнакомый дивный запах. Как будто кто-то читал Карне вслух книгу и она ощущала все запахи, о которых в ней говорилось.