Твари в бархатных одеждах - Джек Йовил

Сегодня Йоганн намеревался добиться аудиенции у Императора, чтобы обсудить поимку Твари. Он и так сделал слишком много от имени Карла-Франца, хотя, строго говоря, не имел на это права. Прежде чем действовать дальше, барон решил испросить официального одобрения.

Послышался шум, и в комнату влетел Люйтпольд в развевающемся бархатном плаще.

- Дядя Йоганн, - возбужденно заговорил принц.- Скорее!

- Что случилось?

- Фон Либевиц будет драться на дуэли в гимнастическом зале. На смерть.

Симен Рухаак заставил Розану ждать, пока Хассельштейн не закончит завтрак. Девушка беспокойно переминалась с ноги на ногу перед покоями ликтора. Если она ошиблась, то выставит себя дурочкой. Но она не могла ошибиться.

Направляясь к кабинету Хассельштейна, девушка увидела Тило, который, понурившись, выходил из исповедальни. «Интересно, как много послушник рассказал жрецу обо мне и о своих чувствах», - подумала провидица. Нечестивые мысли были таким же грехом, как нечестивые поступки. Однако от этого люди не чувствовали себя спокойнее, находясь рядом с человеком, который мог судить о них на основании их тайных помыслов.

Розана все еще чувствовала боль от ран, нанесенных жертве из ее сна.

Провидица была отнюдь не первой, кто явился на прием к ликтору. Дверь открылась, и из кабинета вышел Адриан Ховен, клирик-капитан рыцарей Храма. На нем были нагрудник и шлем, словно он собрался в военный поход во славу Сигмара. Ховен не обратил на девушку никакого внимания и, тяжело ступая, прошел мимо. Розана уловила его мысли о запечатанном пакете с приказами, содержание которых оказалось скрытым даже от нее. Очевидно, капитану дали какое-то срочное тайное поручение.

- Войдите, - послышался голос Хассельштейна.

Розана вошла в кабинет и увидела, что жрец одет в точности как прошлой ночью. Либо он спал в одежде, либо не спал вообще. Поднос с остатками завтрака стоял на полу, а жрец пил чай из кружки с монограммой.

- Ликтор, - не тратя времени на церемонии, заговорила Розана. - Этой ночью Тварь снова кого-то убила. Я видела это во сне.

Хассельштейн поперхнулся и пролил чай на рубашку.

Детлеф одевался, а его возлюбленная готовилась ко сну. Пока за окнами висел туман, необходимости в тяжелых шторах не было, однако она все равно их задернула.

Наблюдая за Женевьевой, Детлеф Зирк вдруг осознал, сколь велика разница - мнимая и настоящая - между их возрастом. В его голове зародился новый сонет. Когда она заснет, он запишет его. Актер начал сочинять сонеты практически с первого дня после памятного представления в крепости, однако он не читал их Женевьеве и не пытался их напечатать. Придет время, и он опубликует весь цикл, посвятив книгу ей. Детлеф уже придумал название: «К моей неизменной госпоже».

Натягивая брюки, актер понял, что, если он не похудеет, скоро ему придется обновить весь гардероб. Он был готов на многое, чтобы стать стройным и здоровым, кроме физических упражнений, умеренности в еде, раннего отхода ко сну и воздержания от вина.

Детлеф сел на кровать рядом с Женевьевой, которая ждала, когда ее охватит глубокий сон - сон, дарующий подобие смерти, от которой она ускользнула. Они разговаривали, но не высокопарно и напыщенно, как недавние любовники, а просто и задушевно, как супруги, давно живущие вместе. Впрочем, в последнее время люди, которые не знали, что Женевьева вампир, принимали ее за дочь Детлефа.

Вокруг Детлефа постоянно крутились актрисы, пытающиеся его соблазнить, и Женевьева старалась не слишком часто пить кровь возлюбленного, опасаясь за его жизнь. У них обоих были интересы во внешнем мире, однако их связывали особые отношения. Без Женевьевы гений Детлефа никогда не воплотился бы во что-нибудь реальное. Возможно, актер до конца своих дней распространялся бы о театре, который когда-нибудь создаст, но так ничего и не предпринял бы.

- «Фарс» изжил себя, - сказал Детлеф. - Наша аудитория больше не хочет смеяться. Все дело в Твари. Она сеет ужас в городе, и люди не могут забыть о своем страхе на протяжении всей пьесы.

Женевьева кивнула, погружаясь в уютную дремоту, и пробормотала несколько слов, выражая согласие. Она была очень похожа на ребенка, когда спала.

- Я закрою «Туманный фарс» в конце месяца и поставлю что-нибудь другое.

- Что-нибудь страшное, - чуть слышно промолвила Женевьева.

- Да, это хорошая мысль. Если зрители не могут смеяться, то пусть хотя бы кричат от ужаса. Мы до смерти заиграли «Дракенфелса», но есть еще история о семье Витгенштейн и их чудовище. Или жуткая повесть о судьбе братьев фон Диль. Любой из этих сюжетов годится для пьесы, от которой тело цепенеет, а кровь стынет в жилах…

Женевьева что-то пробурчала сквозь сон.

- Ты знаешь, что я имею в виду, Жени. - Детлеф задумался. - Конечно, в этих легендах говорится о монстрах и демонах. Может, не стоит искать столь далеко. Чудовище должно быть ужасным, но близким и понятным горожанам.

Глаза Женевьевы были закрыты, но Детлеф знал, что она его слышит.

- История Твари - это история человека, который внешне выглядит тихим, преданным и честным, но внутри его таится бестия, жаждущая крови… Пожалуйста, не обижайся, Жени. В городе ходят слухи, что убийца - это зверочеловек или демон, но мои знакомые в городской страже утверждают, что преступника следует искать среди людей. Помнишь старую кислевскую пьесу В. И. Тиодорова «Странная история доктора Зикхилла и мистера Хайды». В ней повествуется о скромном, уважаемом жреце Шаллии, который выпивает запретное зелье и превращается в яростного, звероподобного распутника. Конечно, в этом сочинении много мусора, но я сделаю свободный перевод и внесу некоторые изменения. Значительные изменения…

Вампирша заснула, но Детлеф продолжал, захваченный своей идеей:

- Конечно, эпизоды с преображениями потребуют всего моего сценического мастерства. Я хочу поставить пьесу так, чтобы люди забыли о Твари. Чтобы они столкнулись с настоящим страхом, страхом, который идет из глубины души. Это будет шедевр мрачного жанра. Критики затрясутся и обгадятся с перепугу, женщины попадают в обморок прямо в театре, а сильные мужчины испытают малодушный страх. Это будет чудесно, Жени, моя дорогая. Даже ты испугаешься…

4

Граф Фолькер фон Тухтенхаген растерял всю свою спесь этим утром.

- Неужели нет другого способа уладить эту проблему?

Очевидно, его вытащил из постели секундант, и, страдая от похмелья, граф с трудом припомнил страшное оскорбление, которое нанес роду фон Либевицев.

Леос рассек воздух мечом, который, казалось, служил естественным продолжением его руки. Бассанио Бассарде однажды пошутил, что оружие - это единственный половой орган виконта. Знаменитый мариенбургский шутник был мертв. Один элегантный выпад - и сталь рассекла его дыхательное горло.