Закон тридцатого. Люська - Илья Туричин

— Побыстрее, девушка!

— Не на танцплощадке!

А Люська, если по совести сказать, ни разу и не была на танцплощадке. Обидно!..

Когда закрыли палатку, Галя ушла сдавать выручку, а Люська присела на ящик, опустила натруженные руки. А перед глазами лица, лица, лица… И все одинаковые, похожие на блины. Хоть бы одно вспомнить!

— Замаялась?

Люська открыла глаза. В дверях стояла незнакомая женщина, уже немолодая, в синем залатанном халате, в сбитых парусиновых туфлях на толстых ногах.

— Замаялась? — переспросила женщина простуженным басом. — Наши бабы лошадь загонять могут, не то что человека. — Она подняла с пола ящик с помидорами и поставила его на штабель пустых. Потом схватила тряпку и стала вытирать прилавок. — Давайте-ка приберу тут у вас.

— Спасибо, я сама… — Люська поднялась было, чтобы помочь, но та толкнула ее в плечо, легонько толкнула, но Люська так и села обратно на ящик.

— Сиди. Отдыхай. И чего тебя в торговлю понесло, голубка? В такую грубость! Платьишко-то у тебя белое было, на ножках — красивые туфельки, ну, словно невеста. И чего, думаю, принесло? Ан глядь, а ты уж и за прилавком… Семья, что ли, большая?

— Нет.

— Денег много на наряды надо? Конечно, дело молодое… — Женщина вздохнула. — Весной у нас тоже молоденькая одна была. Ухаживал за ней пожарный. Натуральный пожарный, из самодеятельности она его уцепила, что ли. А он пил. Придет, бывало, с утра в магазин, станет у ее прилавка и стоит грустный такой. Ну, она его и пожалеет. Даст «маленькую»… В винном работала. А потом чего-то там с вином начала баловать. Забрали.

— Зачем вы мне все это говорите? — взмолилась Люська.

— Вообще. Я, поди, доле тебя на свете живу. Всякого повидала.

— Странно, — сказала Люська. — Вас послушаешь, так в торговле и честных людей нет.

— Почему нет? Есть. Больше, конечно, люди с чистыми руками работают. Эх, ежели бы все торговали только чистыми руками! Какая жизнь была б!..

Женщина подхватила ведро и вышла.

Вернулась Галя.

— А ты уж и убраться успела?

— Это не я.

— А кто же?

— Женщина приходила. Такая, басом говорит.

— А, Оня. Почему это она вдруг решила…

— А она разве не уборщица?

— У нас она не обязана. В палатках мы сами убираем… Значит, завтра будешь работать одна. Товару дадут немного для первого разу. Остатки тоже продашь. Особенно помидоры. А то испортятся. Сдачу будешь давать — гляди, не передай. Пойдут недостачи — запутаешься.

Пришла Нина Львовна. Взвесили остатки. Составили акт. Люська подписалась в получении товара и инвентаря. Палатку закрыли на замок. Ключ вручили Люське.

Макар стоял у ворот, прислонясь к кирпичной с обвалившейся штукатуркой колонне. Нежаркое осеннее солнце ласкало каменные плиты тротуара, пожелтевшую листву деревьев.

Зайти к кому-нибудь?.. Макар мысленно перебирал товарищей. Витька — в университете. У него всегда была башка на грамм тяжелее, чем у соседей. Лёдик — на заводе. Говорят, в начальниках ходит. Ольга — учеником токаря. Надо ж!.. Люська… О Люське он старался не думать. Сходить бы к ней!.. Неловко как-то. Столько не виделись. Сама небось не зайдет…

— А-а, Макар? Ворота подпираешь?..

Макар не заметил, как из ворот вынырнул худенький подвижной человек, сосед его по лестничной площадке дядя Вася. У него было сизое, с заплывшими глазами лицо. Обросший щетиной подбородок прятался в засаленном коричневом шарфе. Мешковатые штаны свисали сзади. Истоптанные башмаки с узкими модными носами, видимо, со дня приобретения не знали сапожной щетки. Под мышкой он держал двуручную пилу.

— Ворота подпираешь? — повторил дядя Вася. — Не упадут. Это уж точно! — Голос был глуховатый, с хрипотцой.

Макар в ответ только брови сдвинул.

— Разбогател, что ли?

— С чего бы, дядя Вася?

— Время есть ворота подпирать — значит, богат.

Макар засмеялся.

— Не угадал, дядя Вася. Вызова жду.

— Откуда?

— Из военного училища. Ездил экзамены сдавать да на комиссии разные.

— Приняли?

— Жду вызова, — уклончиво ответил Макар. В душе он был уверен, что его примут, хотя всякое случается.

— Стало быть, по военной части подался? — В голосе дяди Васи прозвучало уважение. Он полез в карман, достал пачку тоненьких сигарет. Сунул одну в рот. Неверными движениями зачиркал спичкой о коробок. Затянулся едко пахнущим дымком. — Это хорошо-о — по военной части. Нужное дело. Они, слышь, опять бомбы испытывают. — Он сосредоточенно пососал сигарету и неожиданно спросил: — Пилу в руках доводилось держать?

— Какую пилу? — не понял Макар.

— Двуручную. Напарника ищу. Халтура есть. Может, пойдешь? Парень ты здоровый… Опять же подзаработаешь.

«Пойти, что ли?» — подумал Макар.

— А много дров?

— Четыре куба всего. По два с полтиной. Гривенничек на двоих. Пойдем?

— Подумаю.

— Думай не думай, рубля не прибавится. Пойдем. Помашем пилочкой. Кабы не голова, вовек бы я эту пилочку в руки не брал. Ох-хо-хо-о!..

Макар наконец согласился.

Они свернули за угол и пошли по улице Дзержинского. Дядя Вася всю дорогу ежился, хотя было тепло и сухо.

— А чего вы на работу не поступите, дядя Вася?

— Не держусь нигде. Через справедливость. Если вижу, где что не так, сразу рублю. А как напьюсь, так и выгоняют. Беспокойный, сам знаю, а ничего поделать не могу. Такая моя планида…

Потом они сели в трамвай. На конечной остановке сошли. Дядя Вася остановился возле деревянного сарая.

— Погоди тута. — Он приставил пилу к стенке и ушел.

Вскоре вернулся в сопровождении угрюмой женщины в домашнем халате и меховых шлепанцах на босу ногу. Женщина молча оглядела Макара и, достав из кармана халата большую связку ключей и погремев ими, открыла дверь.

— Дрова полутораметровые, — сказала она. — Пилить на пять частей. У меня печка интеллигентная: больших полен не принимает.

— Добавить придется, — торопливо попросил дядя Вася. — Обычно обрабатываем в три распила, а тут получается на каждом полене по лишнему распилу.

— Бог добавит.

— При чем тут бог, мадам. — Дядя Вася глянул на небо, будто хотел проверить, что бог тут действительно ни при чем. — Не для бога пилим. Надо прибавить, мадам.

Обращение «мадам», видимо, подействовало на нее.

— По двугривенному на кубометр, — уступила она просьбе дяди Васи.

— И, пожалуйста, аванс.

— Не имею привычки.

— Снижается производительность труда.

— Уж так и быть, как старому знакомому, но только два рубля. А то налижетесь — и поминай как звали! Знаю я вас… — Женщина достала большой бумажник и, порывшись в нем, извлекла две аккуратно сложенные рублевки. — Держите. — Она сунула деньги в руку дяде Васе и ушла, неестественно покачивая бедрами.

Дядя Вася выругался ей вслед.

— У, язви ее!.. И бог не покарает. — И, повернувшись к Макару, умоляюще посмотрел на него. — Не в службу, а в дружбу — слетай. Хоть колбасы купи… Ну, и пива.

— А где тут магазин? — спросил Макар.

— За углом. Против Механического.

— Ладно. — Макар кивнул, взял два рубля и направился к воротам.

В магазине он уплатил в кассу, купил колбасы и две бутылки пива, вышел на улицу.

Возле овощной палатки стояло несколько женщин. Макар решил купить еще пару помидоров или огурчиков. Он подошел к палатке — и замер… Хотелось протереть глаза.

Да нет же! Не может быть! Люська!.. Как она сюда попала? Ведь она мечтала…

Обескураженный Макар, так и не купив ничего, отступил за палатку и ушел.

А Люська даже не заметила Макара. Может быть, и хорошо, что не заметила. Ей так не хотелось, чтобы ее увидел кто-нибудь из знакомых! А тем более Макар. Не станешь же объяснять, что не сама пошла, что райком послал, на прорыв. Да и что объяснять? Оправдываться вроде, будто сделала что-то неблаговидное.

И потом, сегодня она впервые одна в палатке.

Яблоки, помидоры, огурцы, гири, деньги… Лица, руки, сумки, бумажные пакеты… А она одна. И за все в ответе.

Полдня как в тумане.

Обеденный перерыв.

— Как с товаром?

— Хорошо.

— Вы, товарищ Телегина, выбором яблок не увлекайтесь. Все первого сорта. — Нина Львовна недовольна, но говорит спокойно, голоса не повышает.

— Так ведь просят же покупатели, мелкие и червивые не берут.

— Не берут — не надо. Другие возьмут.

— В жалобную книгу написать грозятся.

— А вы уговорите. И потом, жалоба на товар получится, а не на работников прилавка. — Заглянув во все ящики, поворошив в каждом яблоки, Нина Львовна ушла.

После обеда стоять за прилавком стало еще труднее. С непривычки затекли ноги, стали тяжелыми, в икрах появилась тупая ноющая боль. Все медленней и медленней подсчитывала Люська деньги, путалась, ошибалась. А покупатели спешили, покупатели сердились. Им все равно было: стоит Люська первый день или простояла здесь уже сто лет. Им надо было купить побыстрее и то, что нужно.