Польское Наследство - Владимир Романовский

– Эржбета, если тебе что-то известно, говори. Времени мало.

– Ты торопишься, понимаю. У тебя встреча назначена важная?

– Эржбета!

– Но ты все-таки попытайся вспомнить имя своего ангела-хранителя. Впрочем, Неустрашимые не верят в ангелов.

– Что ты плетешь!

– А помнишь Тайный Собор в Мюнстере? Снимала ты домик возле самой церкви.

Мария помнила.

– Меня с тобою не было, – продолжала Эржбета, – но ты решила, что опасности нет, и подкупала писцов, и передавала копии другим на хранение, и зарвалась. И церковники, хоть и заняты были дебатами, все-таки обратили внимание, и послали стражу тебя схватить. Ты вышла невредимая, и до сих пор думаешь, а уж двенадцать лет миновало, что ты тогда сама страже зубы заговорила – ловкая какая, изворотливая. И тебя нисколько не удивило, что предводительницу Неустрашимых пришли арестовывать двое, а не дюжина. Их на самом деле было, конечно же, больше, но кто-то остановил остальных! Кто-то тебе устроил гладкую переправу при Стиклестаде – ты думала, это тебе союзники, против Олова объединившиеся, помогли. Да, как же. И кто-то, когда Эймунд готов был тебя убрать, ездил ради тебя в Консталь – уж я-то знаю, поскольку сама с ним ездила, и даже думала, что конец тебе пришел, поскольку успеть было невозможно. Вообще. Но ангел-хранитель успел. Уж не знаю, как ему это удалось! А когда ты строила козни в Полонии и подбивала рольников на мятежи, донос на тебя Ярославу перехватили в двадцати аржах от Киева – а ведь ангел-хранитель твой был тогда женат, занят семейными заботами, и все же оказался на нужном хувудваге, и время подгадал. А ты даже не помнишь его имени!

– Я помню его имя, – мрачно сказала Мария.

– Ну и то радость.

– Не время сейчас об этом говорить.

– Почему же?

– Он сейчас слишком далеко.

– Он в Париже.

– В Париже?!

– Понимаю, ты занята была все это время. С польским наследником. На молодое мясо потянуло касатку. Ты даже не знаешь, кто к тебе в дом ходит.

– Он был здесь?

– Нет, не он. Сын его.

– Когда?

– Каждый день приходил.

– Позволь … Нестор?

– Догадлива ты.

***

В помещении слева от кладовой, без окон, происходило неприятное.

Казимир со связанными за спиной руками сидел на ховлебенке в углу. На полу перед ним, посередине комнаты, лежали на спинах – Лех, Ежи, и Дариуш, связанные, во ртах у них помещались кляпы. Небольшого роста тщедушный темноволосый человек ходил между ними, выбирая, помахивая коротким копьем. Присмотревшись к Дариушу, он решил, что лицо у этого парня непримиримое, говорящее о внутренней силе, и с ним будет больше всего возни. Поэтому он остановился именно возле него.

– Я задам тебе несколько вопросов, – сказал он, – а ты на них ответишь. Существует, наверное, некое тайное общество, в Полонии или в Саксонии, решившее посадить Казимира … вот этого малого … на престол, дабы через него управлять страной. Первый вопрос – где находится тот, который послал вас всех сюда, к Казимиру, и как его зовут.

Наклонившись, он вынул кляп изо рта Дариуша. Дариуш провел языком по зубам, почмокал, еще поводил языком, чтобы в рот набралась слюна и не было так сухо, и сказал, —

– Вынули из болота кикимору, вытащили у ней из дупы хвост, шерсть на голове пригладили, теперь она ходит, вопросы задает какие-то.

– Понятно. А куда вы его, Казимира, везти собирались?

– Не унимается кикимора, – посетовал Дариуш. – Все пытается сказать что-то, а не получается у нее. Все на зверином языке говорит, а как его поймешь, язык этот.

Коротко размахнувшись, тщедушный человек всадил копье Дариушу в грудь. Дариуш дернулся несколько раз, издал приглушенный стон, и затих.

Тщедушный человек перешел к Леху.

– Теперь ты, – сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.

Лех безумными глазами смотрел на него.

– Ты слышал вопрос. Отвечай, – настаивал тщедушный человек.

Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.

– Если ты хоть что-нибудь скажешь, – сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, – я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.

Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.

– Я сейчас все скажу сам, – пообещал ему Ежи.

Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.

– Говори.

– Te Deum laudámus, – сказал Ежи. Te Dóminum confitémur. Te ætérnum Patrem, omnis terra venerátur. Tibi omnes ángeli…4

– … tibi cæli et univérsæ potestátes, – подхватил вдруг дрожащий Лех. – Tibi chérubim et seraphim incessábili voce proclámant…5

– Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dóminus Deus Sábaoth6, – поддержал его Ежи.

– Pleni sunt cæli et terra maiestátis glóriæ tuæ7, – продолжил Лех.

Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.

– Te gloriуsus apostolòrum chorus, te prophetárum laudábilis númerus8, – прошептал еле слышно Ежи.

– Тe mártyrum candidátus laudat exércitus9, – тихо сказал Лех.

Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.

– Te per orbem terrárum sancta confitétur Ecclésia, Patrem imménsæ maiestátis; venerándum tuum verum et únicum Fílium; Sanctum quoque Paráclitum Spíritum. Tu rex glóriæ, Christe.10

Тщедушный начал наносить удары подряд – в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову – и перестарался. Лех потерял сознание.

Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.

В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.

– Это Бьярке. Открой.

Тщедушный отодвинул засов.

– Мне нужно поговорить, – Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, – Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе … Есть способы проще и добрее.

Тщедушный скептически улыбнулся.

– Выйди, выйди.

Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.

– Звери, а не люди, – сказал Бьярке. – Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже хорошо.

Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.

– Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?

Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации – дополнительное унижение.

– Пошел в хвиту, – сказал он.

– Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины … Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь – эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро – придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.

Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.

– Бьярке, или как там тебя, – сказал он. – Ты, кажется, упомянул мою мать?

– Да.

– Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.

– Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?

Казимир молчал.

– Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.

– А что будет с Марией? – спросил на всякий случай Казимир.

– Не знаю. Марие я помочь не могу, – ответил Бьярке.

И Казимир начал верить. Если бы его обманывали – Бьярке бы обязательно сказал, – и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь – без Марии?

– Нет, – сказал Казимир.

– Твоя мать согласилась бы.

– Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь – действительно правда, мой тебе ответ – нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.

Сказал – и прикусил язык. А вдруг это тоже – подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога – и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?

– Нужно подумать, – сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.