Последний адмирал Заграты - Вадим Панов

— А почему секретное?

— Потому что тайно.

— Я ничего не понял, — развел руками алхимик.

— А вот сейчас вы лжете, — спокойно произнес Мойза. — Мы стараемся не привлекать к себе внимания, но слухи по Вселенной ползут. — Зеленые глаза вонзились в Мерсу. — Вы не могли не слышать о Департаменте.

Галаниты никогда не говорили «Герметикон», подразумевая все обжитые человечеством миры. Они использовали термин Вселенная. И Вселенная действительно знала об этом подразделении Компании.

— Я слышал о Департаменте секретных исследований, — признался алхимик. Попытка солгать выглядела жалко: истории о тайной полиции Компании ходили по всему Герметикону. — Вы из загратийского управления? Или как там оно называется?

— Неважно, как наше управление называется, — махнул рукой галанит. — Важно то, что вы меня заинтересовали, синьор Мерса.

Неприятное известие заставило алхимика закашляться.

— Чем?

— Тем, что встречались с Помпилио.

— Ах, это…

— Мы уже выяснили, что вы совершенно не умеете лгать, синьор Мерса, так что не старайтесь. — Голос Пачика стал вкрадчивым. — Известно, что во время перехода на Заграту погиб корабельный алхимик «Амуша», и я предполагаю, что Помпилио вас нанял. Так?

— Гм… — Алхимик почесал щеку, припомнив мешочек с золотом. — Предположим.

— Мне нравится начало нашего сотрудничества, синьор Мерса, — весело произнес галанит.

— Нашего что? — растерялся алхимик.

Но объясняться Пачик не стал. Или же решил сделать это более пространно. Он придвинулся к Мерсе и, прищурив правый глаз, поинтересовался:

— Вероятно, вам известно о… скажем так: натянутых отношениях между Компанией и торговыми корпорациями Линги?

— Я понимаю, что такое конкуренция, — заговорщицким шепотом ответил алхимик. — Ниже по улице расположена лаборатория синьора Штрауса, и полгода назад он вдруг начал снижать цены…

— Оставим в покое Штрауса, — оборвал Мерсу галанит. — Сейчас мы говорим о вашем новом хозяине, о Помпилио дер Даген Тур. Он таскается по Вселенной, якобы удовлетворяя свою страсть к путешествиям. Однако человек его положения не может не оказывать услуги друзьям и родственникам. А поскольку многие его друзья и родственники занимают высокие посты в торговых корпорациях Линги, нам хочется иметь в окружении Помпилио настоящего друга. Вы понимаете, на что я намекаю?

— Вы не намекаете, — угрюмо бросил Мерса. — Вы говорите открытым текстом.

Никогда раньше алхимика не вербовали. То есть он знал, что с некоторыми людьми подобные истории случаются: читал книги, слышал рассказы знакомых, но наяву переживал подобное впервые. И процесс ему не нравился. Грубовато действовал Пачик, нахраписто.

— Такой уж я прямой и открытый человек. Вам это нравится?

— Продавать человека, к которому я только что нанялся?

— Моя откровенность.

— Да как вам сказать, чтобы не обидеть… — Пронзительный взгляд зеленых глаз галанита намекнул алхимику, что следует польстить. — Есть в вашей откровенности нечто привлекательное.

— Именно поэтому я называю вещи своими именами, синьор Мерса: людям нравится правда. Вам нравится правда?

— Когда она мне не вредит.

— А вам нравится рассказывать правду своим друзьям? Встречаться в сферопортах за кружкой пива и…

— Я люблю коньяк, — извиняющимся тоном произнес алхимик.

Несколько секунд Пачик внимательно смотрел на Мерсу, после чего кивнул:

— Отличный выбор.

— Может, выпьем?

— Вы алкоголик?

— Нет.

— Трудно принять решение?

— Ну… — Алхимик тоскливо посмотрел на бутылку. — Да.

— Сто цехинов помогут вам справиться с угрызениями совести?

— Сто цехинов? — с глупым видом переспросил Мерса.

«Мордоворот» подошел к прилавку и выгрузил из поясной сумки два замшевых мешочка. Каждый из них был гораздо объемистее того, что остался на лабораторном столе. Алхимик облизнулся.

«Вот что значит оказаться рядом с адигеном: золото так и липнет к рукам!»

Что же касается совести, то на нее напала немота.

На губах галанита заиграла снисходительная усмешка.

— Сто цехинов, синьор Мерса, это гонорар за год. За встречи в портах и подробные рассказы о том, куда ходил «Амуш» и с кем встречался Помпилио. Но если вы сумеете раздобыть особенно интересные сведения, они будут оплачены отдельно. Вам нравится мое предложение?

Золото золотом, однако рассказы о том, как адигены обходятся с предателями, не сильно отличались от историй о Департаменте секретных исследований. А в некоторых моментах, там, где речь шла о пытках, были даже страшнее. Вот и думай, что делать. В принципе, правильный ответ вертелся на языке:

— Я могу отказаться?

Но, как выяснилось, на этом экзамене правильные ответы не принимались.

— А вы попробуйте, — весело предложил Пачик.

«Мордоворот» сделал легчайшее, едва заметное движение вперед, но алхимику показалось, что здоровяка стало ощутимо больше. Руки вновь задрожали.

— Пожалуй, не стану.

— Вы ошарашены, синьор Мерса, возможно, вы даже не верите в происходящее, но вам удалось сделать хороший выбор. — Пачик положил ладонь на руку алхимика. — А теперь пишите расписку.

— Расписку? — удивился Мерса.

— У нас строгая финансовая отчетность, — объяснил Мойза. — Напишите, что вы согласились провести ряд опытов для Департамента секретных исследований, этого вполне достаточно.

Алхимик нацарапал требуемое, проводил гостей — «Уверен, синьор Мерса, мы еще встретимся», тщательно закрыл дверь, вернулся в лабораторию и уставился на полусобранный баул.

Сто цехинов на прилавке, шестнадцать на столе, в сумме получается гораздо больше, чем он заработал за весь прошлый год. Удача?

Как посмотреть.

Теперь у него есть хозяин-адиген и неприветливые друзья, жаждущие за этим самым адигеном присматривать.

— И золото, — пробормотал Мерса. — У меня есть золото.

Он надел очки, вытащил из кармана скомканную записку, в третий раз ее перечитал: «Продолжай собираться», взял со стола карандаш, послюнявил его и твердым почерком написал на оборотной стороне листа:

«Нас завербовал Департамент секретных исследований. Сто цехинов в год. Поздравляю».

Глава 4,

в которой загратийская ночь делает Помпилио несчастным, Вебера — занятым, заговорщиков — встревоженными, а Нестора — довольным

Разумеется, она опоздала. Она ведь была женщиной, и не просто женщиной — адигеной. Она не могла не опоздать, а потому Помпилио приехал к «Фридриху» на пятнадцать минут позже оговоренного срока. Занял столик на террасе, потребовал бокал белого и полчаса бездумно разглядывал скучную жизнь площади Святого Альстера, лениво подмечая хмурые лица обычно добродушных загратийцев.