Крест и король - Джон Холм

– Еще королева велела передать вот что. Это пиво для тебя или для твоих людей, как хочешь. Но королева сказала, что ты сошел на берег с пустыми руками, поэтому прислала тебе кубок. Кубок только для тебя. Для тебя одного.

Он отвязал подарок и протянул Шефу. Шеф недоуменно повертел его в руках. Судя по словам Стейна, он ожидал, что кубок будет золотым или серебряным. Вместо этого он увидел простую кружку из долбленого бука, какая нашлась бы в хозяйстве у любого керла. Перевернув, он заметил на дне надпись рунами. Послание.

Выполнив поручение, Стейн с сопровождающим ушли, не дожидаясь благодарностей. Шеф собрался с мыслями и повернулся к товарищам.

– Ладно, вернемся в тепло. Фрита, сбегай к хижине и возьми там кружки и ковшик, если найдешь. Давайте хоть выпьем, что ли. Да, Удд, накали пару пластин, мы подогреем этот эль и посмотрим, каков он будет на вкус, когда горячий. Для этой страны – самое то. Хама, давай на мехи. Озмод, подбрось в горн угля.

Вольноотпущеники засуетились, а Шеф подошел к свету, чтобы прочесть нацарапанную на дне кружки надпись. Руны были норвежские, известные ему от Торвина, но несколько непривычного вида. Постепенно он разгадал смысл написанного.

«Bru er varthat, en iss er thykkr», гласила надпись. «Мост охраняется, но лед толстый».

Какой мост? Шеф снова взглянул на фьорд. Острова окружал плотный лед. Приглядевшись, он смог различить тонкие полоски, идущие от одного острова к другому: длинные бревенчатые гати, положенные на воду осенью и вмерзшие в лед. Самый дальний остров – Дроттнингсхолм. Она сказала, что он придет к ней, когда она позовет. И вот она позвала. Шеф вдруг заметил, что Карли с поднятой от удивления бровью наблюдает за ним. Для него одного, сказала королева. Но когда словно мартовский кот продираешься через кусты, лучше, наверное, взять с собой опытного приятеля.

На священном круге страсти накалились. Тем более что подходило время для принятия окончательного решения. Из костра уже давно не вырывались языки пламени, и теперь лишь несколько углей светились в темноте. Подбрасывать топливо в костер нельзя и нельзя продолжать совет после того, как угаснет последняя искра.

– Так что ты предлагаешь? – спросил Вальгрим у Торвина. В ходе споров эти двое возглавили противоборствующие стороны и непримиримо нападали друг на друга. За Торвина было большинство жрецов Тора, Ньёрда и Идуны, людей здравомыслящих, посвятивших себя практичным искусствам – кузнечному делу, мореплаванию, кораблестроению, траволечению и костоправству. В число последователей Торвина входили и иностранные жрецы, фризцы, те, для кого норманнский не был родным языком. Против него выступали Вальгрим, единственный жрец Одина, и большинство жрецов Фрейра, а также жрецы Улля, Хеймдалля, Тюра и прочих второстепенных богов, которых почитали лишь в самой Норвегии, в самых отдаленных и глухих ее местах.

– Пусть парень вернется в Англию, – сразу же ответил Торвин. – И возьмет с собой как можно больше наших. Пусть его королевство станет самым могущественным на Севере, страной, где мы сможем обеспечивать себя всем необходимым и набирать сторонников. Оттуда будем грозить христианам. Раньше нам никогда не удавалось увлечь их на свою сторону, наоборот, их священники проникали в наши страны и увозили наших последователей. Давайте поддерживать этот первый серьезный успех, которого мы добились.

– А что предлагаешь ты, Вальгрим?

Великан тоже откликнулся без промедления:

– Повесить его на дереве как жертву Одину. Собрать с помощью короля Олафа и короля Хальвдана как можно больше кораблей и захватить его королевство, прежде чем англичане узнают, что сталось с их королем. А потом сделать, как ты сказал, Торвин. Только во главе будут стоять жрецы Пути, а не какие-то там незаконнорожденные.

– Если ты повесишь его на дереве, ты отвергнешь посланца богов!

– Он не может быть посланцем богов. Он не норманн, даже не датчанин. И самое главное – это признаешь даже ты, Торвин, – он может носить нагрудный амулет, его могут посещать видения, но он не верит. У него нет настоящей веры!

– Ты говоришь как христианин!

Лицо Вальгрима побагровело, он рванулся к Торвину, который схватился за свой церемониальный молот. Другие жрецы повскакали с мест, чтобы не дать сцепиться этим двоим, но тут морозный воздух пронзил голос человека, который молчал во время жарких споров – голос Виглика-Провидца.

– Ты, Вальгрим, говоришь об отправке флота, а ты, Торвин, твердишь об управлении королевством. Так пора, может быть, пока не погас костер, спросить совета у короля и флотоводца? Ты выслушал нас, король Олаф, Эльф Гейрстата. Что ты можешь поведать нам?

Человек, утопавший в резном кресле, поднялся на ноги и подошел к самой бечеве, ограждающей святой круг. Лицо Олафа было печально, измучено заботами. Лежал на нем какой-то дух величия – но не было той решимости, которая отличает каждого норманнского шкипера и ярла, не говоря уж о королях. Казалось, его глаза глядят куда-то вдаль и прозревают неведомое остальным.

– Разрешено ли мне говорить? – спросил Олаф. Он дождался одобрительного гула всего собрания. – Тогда, выслушав все, что говорили обе стороны, я скажу следующее.

Думаю, все вы знаете, хотя не сказали бы мне этого прямо в лицо, что я человек, потерявший свою удачу. Удачу своей семьи. Могу вам сказать, что я не потерял ее и не отдал. Я только предчувствовал, что она уйдет, и она ушла. От других людей я отличаюсь только тем, что знал это заранее, а не обнаружил спустя много времени. Об удаче я знаю немало.

Кое-кто говорит, что удача семьи, hamingja, как мы ее называем, похожа на огромную вооруженную женщину, которую счастливчики могут увидеть, как они видят духов земли. Рассказывают о людях, которые видели, как их дух-хранитель их оставил и ушел к другому. Это может быть правдой. Но это не то, что видел я. В сущности, я не видел ничего – не считая сна о великом дереве, про который вы все, несомненно, слышали.

То, что я ощущал, было похоже на то, что ощущаешь в воздухе перед вспышкой молнии. Я знал, что молния сверкнет, что она унесет от меня удачу к кому-то другому. И я знал, что этот другой – из семьи моего брата. В юности я думал, что это сам мой брат, Хальвдан. Позже я узнал, что это не он. Вплоть до самого последнего времени я думал, что это сын моего брата, Харальд, которого прозвали Светловолосым.

Теперь я снова не уверен. Потому что у меня снова появилось это ощущение, ощущение перед вспышкой молнии. Мне думается, что удача опять должна перейти, совсем уйти из моего рода – и, может быть, к англичанину Шефу.

Слушатели заерзали, а сторонники Вальгрима с сомнением переглянулись.

– Однако я ошибался раньше, с Хальвданом. Может быть, я ошибаюсь и сейчас. Но, думаю, не полностью. С течением лет мне становится все яснее и яснее, что удача – это не такая вещь, которая либо есть у человека, либо нет, подобно его юности и его силе. Она больше похожа на свет – тусклый свет остался каким и был, но больше не виден, потому что более яркий свет его затмевает. Это как фитиль, догоревший до утра. Хотя не исключено, что более яркий свет отбирает яркость у тусклого, даже гасит его.

Я слышал историю англичанина Шефа. Он принес несчастье своему королю Ятмунду. Он не спасовал перед удачей Ивара. Мне говорили, что его спас один из богорожденных, король Альфред, потомок Одина. Вскоре после этого король превратился в нищего, его самого пришлось спасать. Я думаю, этот юноша притягивает счастье других. Куда он приходит, оттуда уходит удача. Он способен забрать ее даже из моей крови – я считал, что в ней еще осталась удача Норвегии, и она действительно оставалась в ней, пока вы не привели его сюда.

– Все это просто слова, – прогрохотал Вальгрим. – Нам нужны доказательства.

– Доказательства даст испытание. Давайте испытаем его удачу против удачи Хальвдана и Харальда, против удачи королевы Азы и королевы Рагнхильды.

– И как это сделать?

– Соглашайтесь на испытание, и я расскажу вам. Но соглашайтесь быстрее, пока не погас костер.

Сорок жрецов взглянули на крошечную мерцающую точку, все, что осталось от костра, и загалдели разом. Затем, нехотя, и Торвин и Вальгрим кивнули в знак согласия. Жрец Тюра встал на колени и принялся дуть на последний уголек, а король Олаф начал говорить. Прежде чем он закончил, Вальгрим неодобрительно затряс головой.

– Слишком неопределенно, – проворчал он. – Мне нужен ясный знак.

– Знак может оказаться яснее, чем ты хочешь, Вальгрим. Я говорил о свете и об удаче. Есть и другой способ объяснить это. Некоторые из нас верят, что нить нашей жизни прядут три пряхи, Урта, Вертанди и Скульд. Но они прядут не одну нить, а скорее грандиозное полотно, где нити пересекаются друг с другом. И там, где они пересекаются, они перетираются. Опасайся человека, у которого нить жизни крепче твоей, Вальгрим! Особенно когда его нить пересекает твою.