Зорро. Рождение легенды - Исабель Альенде

Рафаэль был уже не в том возрасте, когда поют серенады, и все же сумел привлечь внимание красавицы с редким изяществом и изобрательностью. Он предстал перед Хулианой в костюме флорентийского принца, разодетый в шелка и бархат, в подбитом мехом нутрии плаще, в шляпе с пышными перьями и с лютней в руках. Слуги освещали улицу прелестными хрустальными фонарями, а наряженные пажами музыканты наигрывали пленительную мелодию. Картину дополнял чарующий голос Монкады. Диего, прятавшийся за занавеской, готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он понимал, что Хулиана невольно сравнивает эту прекрасную музыку с нелепыми звуками, которые он пытался извлечь из своей мандолины. А ведь он еще надеялся поразить своей игрой прекрасную даму! Диего кусал губы и бормотал проклятия, когда появился Бернардо и велел брату следовать за ним. Он повел Диего в комнаты для прислуги, в которых он до сих пор не бывал; оттуда братья сквозь черный ход проникли на улицу. Прижавшись к стене, они незаметно подкрались к певцу, выводившему итальянскую балладу. Бернардо указал на арку за спиной у Монкады, и Диего почувствовал, что его гнев сменяется жестоким торжеством: оказалось, что пел не его соперник, а совсем другой человек, скрывавшийся в тени.

Вскоре серенада кончилась. Пока музыканты рассаживались по экипажам, один из слуг протянул певцу несколько монет. Удостоверившись, что тенор остался один, молодые люди набросились на него. Издав звук, больше всего напоминавший шипение змеи, незнакомец попытался выхватить из-за пояса кривой кинжал, но Диего приставил к его горлу острие шпаги. Его противник легко уклонился, но Бернардо подставил ему подножку и поверг певца на землю. Вновь ощутив у своего горла холодный металл, незнакомец пробормотал какое-то ругательство. При свете фонарей и луны братья смогли как следует рассмотреть свою жертву. Перед ними был цыган, крепкий и жилистый.

— Какого черта вам от меня надо? — в ярости прошипел поверженный молодчик.

— Только твое имя. Заработанные обманом деньги можешь оставить себе, — ответил Диего.

— Зачем тебе мое имя?

— Говори! — потребовал Диего, надавив на шпагу, так что на шее цыгана выступило несколько капелек крови.

— Пелайо, — выговорил тот.

Диего убрал шпагу, и цыган, поспешно поднявшись, словно кошка, растворился в ночной темноте.

— Запомним это имя, Бернардо. Думаю, мы еще столкнемся с этим проходимцем. Я не стану говорить Хулиане, она подумает, что я все сочинил, чтобы унизить соперника. Нужно найти какой-нибудь другой способ разоблачить Монкаду. Тебе ничего не приходит в голову? Если придет, обязательно скажи, — заключил Диего.

В доме Томаса де Ромеу часто бывал поверенный Наполеона в Барселоне шевалье Ролан Дюшам, известный всем как Шевалье. Это был настоящий серый кардинал; говорили, что он куда могущественнее, чем сам король Иосиф I. Наполеон уже не рассматривал брата как наследника на французский престол: наследовать монарху должен был его сын, маленький Орленок, с детских лет носивший титул римского императора. Созданная Шевалье разветвленная шпионская сеть позволяла ему заранее узнавать о замыслах врагов Наполеона. Формально он считался послом, однако даже высшие армейские чины были ему подотчетны. Тем не менее в городе, где французов люто ненавидели, жизнь у Шевалье была не сахар. Каталонская знать избегала Дюшама, несмотря на роскошные приемы, балы и спектакли, которые он устраивал. Чернь презирала его, хотя он старался завоевать доверие простого люда, раздавая беднякам хлеб, и даже разрешил запрещенную после прихода французов корриду. Все боялись прослыть офранцуженными. Богатые каталонцы, вроде Эулалии де Кальис, не принимали Дюшама и не отвечали на его приглашения. Один Томас де Ромеу гордился дружбой с Шевалье. Он любил решительно все французское, от философских идей до предметов роскоши, и преклонялся перед Наполеоном, которого считал новым Александром. Томас догадывался о том, что его друг занимает важный пост в тайной полиции, но отказывался верить, что Дюшам имеет отношение к пыткам и казням в Цитадели. Де Ромеу не мог представить, что столь образованный человек с изысканными манерами способен творить зверства. Они с Шевалье часами беседовали об искусстве, о книгах, о новых открытиях и научном прогрессе; темой для разговоров нередко становились дела в Америке: в то время Венесуэла, Чили и другие колонии провозгласили свою независимость.

Пока двое кабальеро отдавали должное французскому коньяку и кубинским сигарам, дочь Шевалье Аньес Дюшам проводила время с Хулианой. Подруги обменивались французскими романами, тайком от Томаса, не одобрявшего такого чтения. Девушки горько оплакивали страдания влюбленных персонажей и искренне радовались счастливым финалам. Роматническая литература еще не успела войти в моду в Испании, и до знакомства с Аньес Хулиана довольствовалась нравоучительными произведениями признанных авторов, которые выбирал для нее отец. Исабель и Нурия любили слушать, когда подруги читали вслух. Исабель то и дело отпускала колкие замечания, но все равно не пропускала ни слова, а Нурия ревела в три ручья. Она отказывалась верить, что описанные в книгах события лишь плод воображения автора, и принимала все за чистую монету. Нурия так сильно переживала из-за несчастий персонажей, что девушки нередко меняли сюжет, не желая расстраивать ее. Дуэнья читать не умела, но любое печатное слово внушало ей священный трепет. Она тратила свое жалованье на книжки с картинками, повествовавшие о святых мучениках, и заставляла воспитанниц по сто раз перечитывать вслух эти кошмарные истории. Нурия считала всех без исключения мучеников испанцами, пострадавшими от мавров в Гранаде. Она никак не могла взять в толк, что римский Колизей называется так потому, что находится в Риме. Как истинная дочь своей страны, Нурия не сомневалась, что Спаситель умер на кресте за все человечество, но прежде всего за Испанию. Дуэнья ненавидела Наполеона и его приспешников за атеизм и всякий раз после визита Шевалье старалась потихоньку окропить стул, на котором он сидел, святой водой. Безбожие своего хозяина она объясняла потрясением после смерти любимой жены. Нурия не сомневалась, что у дона Томаса на время помутился рассудок; не сомневалась она и в том, что на смертном одре он непременно призовет священника и исповедуется. Так поступали все, а те, кто при жизни стремился прослыть атеистом, тем более.

Аньес была хрупкая, смешливая, жизнерадостная, с нежной кожей, лукавым взглядом и ямочками на щеках и локотках. Романы помогли ей рано повзрослеть, и, когда ее сверстницы еще оставались детьми, она судила о жизни как взрослая женщина. Сопровождая отца на светских приемах, Аньес всегда была одета по последней парижской моде. Она запросто могла прийти на бал во влажной одежде, которая подчеркивала линию ее груди и бедер. Диего сразу заинтересовал молодую француженку. За год он превратился из нескладного подростка в привлекательного юношу; он рос быстро, словно жеребенок, и вскоре догнал самого Томаса де Ромеу, а благодаря изумительной каталонской стряпне Нурии набрал вес, которого ему прежде явно не хватало. Черты лица юноши стали тоньше и резче; к тому же Исабель придумала ему прическу, позволявшую скрыть ненавистные уши. Аньес находила Диего интересным, экзотическим, таинственным; она легко могла вообразить его на американских просторах среди благородных нагих дикарей. Она без устали расспрашивала юношу о Калифорнии, которая представлялась ей сказочным островом, вроде того, на котором родилась Жозефина Бонапарт. Аньес преклонялась перед императрицей, старалась подражать ей в фасонах платьев и даже пользовалась фиалковыми духами — любимым ароматом Жозефины. Когда Аньес было всего десять лет, она была принята при дворе и представлена чете Бонапартов. Пока император пропадал в очередном походе, Жозефина утешалась нежной дружбой шевалье Дюшама. Аньес навсегда запомнила эту женщину, немолодую и некрасивую, но все же способную покорять изящной походкой, утонченными манерами и пленительным ароматом духов. С тех пор прошло более четырех лет. Жозефина уже не была императрицей; Наполеон променял ее на вульгарную австрийку, родившую ему наследника. По мнению Аньес Дюшам, никакими другими достоинствами Мария Луиза не обладала. Родить наследника! Что за банальность. Узнав о том, что отец Диего владеет ранчо размером с небольшую европейскую страну, француженка живо вообразила себя его хозяйкой. Обмахиваясь веером, она томным шепотом пригласила юношу нанести ей визит, чтобы они могли побеседовать вдалеке от любопытных глаз Нурии. «В Париже ни у кого нет дуэний, что за древний, замшелый обычай!» — прибавила она. Чтобы подтвердить приглашение, Аньес протянула юноше надушенный кружевной платок со своей монограммой. Диего не знал, что ей ответить. Он отчаянно флиртовал с мадемуазель Дюшам, стараясь вызвать ревность Хулианы, но красавица неверно истолковала его намерения и предложила помощь в сердечных делах. Исабель и Нурия тотчас принялись безжалостно насмехаться над мнимой влюбленностью Диего. С досады молодой человек хотел было выбросить платок, но Бернардо убедил его, что он еще может пригодиться.