Повесть об отроке Зуеве - Юрий Крутогоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спозаранку весь род высыпал на берег. У эзингейцев оказалось немало музыкантов. Они щипали тонкие сухожилия бумбр и дерноборов, инструментов, напоминающих гусли и балалайки. Мальчишки дули в самодельные дудочки, вопили, прыгали через нарты, вскакивали на пасущихся оленей. Женщины с младенцами в люльках стояли поодаль, сторонясь пацанов.
Эптухай разбежался, припечатал ступни к стволу сосны, сделал пару шагов вверх и, перевернувшись, встал на ноги.
— Умеешь так? — спросил он Васю.
— Ну где мне…
Эптухай повторил прыжок, сжался в кольцо и ловко опустился на упругие ладони.
Юные самоедки, были среди них довольно миловидные, смешливо поглядывали на Васю. Но помалкивали. Когда разговаривают мужчины, женщинам не пристало влезать в разговор.
Беспорядочные, громкие звуки бумбр и дерноборов заглушали голоса стойбища.
На пригорок взбежал Сила. Взвыл по-звериному:
— Чарас-Най, Чарас-Най!
Мужчины, один за другим, степенно, с торжественными лицами, вступали на плот, вешали на перекладины мачты травяные венки, разноцветные холсты, коврики, сотканные из мха, шкурки белок, песцов, кидали на бревна мамонтовые кости, моржовые клыки, стрелы, луки, бусы, разнообразные побрякушки.
— Чарас-Най, Чарас-Най!
Эзингейцы подхватили зов шамана. Молили послать роду много осетров, щук, окуней, муксунов, щокуров, язей, сырков, сорог, нельм.
— Чараснайчараснайчараснайчараснайчараснайчараснай…
Нельзя было не поддаться настроению толпы, ее языческому ликованию. Вася стянул с головы собачий малахай, протиснулся к берегу, вскочил на плот и повесил малахай на жердь.
— Луце, луце, луце! — завизжали эзингейцы от восторга.
Вася вскинул руку.
— Эзингейцы! Люди рода! Лю-ю-юди-и! Мы едины в поднебесье. Где бы ни жили…
Больше ничего не мог выкрикнуть.
Несколько парней натаскали на плот валежник. Подожгли. Огонь проклюнулся крошечным гребешком; от речного ветерка склонился в сторону и лизнул сухие палки. От основания к вершинке в помощь беспомощному гребешку поднималось по сучьям набирающее силу пламя. Костер вовсю заполыхал.
Эзингейцы длинными баграми оттолкнули плот от берега. Вслед полетели стрелы.
В полдень Сила позвал Васю в чум. Хлопотал у очага, поднес в кружке оленью кровь.
Распахнулся полог.
— Натуралисса! — Вану упал на колени, обнял Васины ноги.
— Получай аманата, — сказал шаман. — Пусть ведет к морю.
Зуев поднял Вану, взял в ладони лицо остяка, глядел в счастливые, по-собачьи преданные глаза друга.
— Натуралисса, натуралисса, — шептал остяк.
— Поживи с нами еще немножко, — расщедрился Сила. — Мы тебе чум дадим.
— Съезжу в Березов и вернусь, — сказал Вася.
— Да поспеши, — предупредил Сила. — Мы скоро в кочевье уйдем. Олени застоялись…
Из путевого журнала Василия ЗуеваКто сам путешествовал за делом, а не за тем, чтобы переезжать только с места на место, знает, чего таковы труды стоят. И хотя придумал самоедам про дух, сопровождающий меня, а все же нисколько не слукавил. Всякая наука, особенно география и этнография, движутся духом, и этот дух есть тяга к истине. Без того натуралисту делать нечего.
Сии заметки пишу на полях своего журнала, потому что они лишь косвенно относятся к моим наблюдениям. Сижу у костра. Сила спит, покой в юртах. И думаю: доведу ли свой журнал до конца? Доберусь ли до Карского залива, чтобы сверить ландкарты и приоткрыть завесу над сим редко населенным краем? Есть во мне лишь одно неодолимое желание: ответить на вопросы, поставленные моим учителем Палласом. Открытие же, которое я сделал для себя, заключается в тон простой мысли, что дети тундры, самоеды, весьма незлобивые и доверчивые люди, и ужас, который ранее я испытывал лишь при упоминании об них, совершенно рассеялся. Полагать в них дикарей, а тем более людоедов, столь же нелепо, как верить в нечистую силу. Под сим подписываюсь — Василий Зуев.
Многие обиды учинили инородцам казачьи отряды. По мирное слово, доброта вызывают в самоедах ответную отзывчивость. Есть в них разум и достоинство. Вера же в божков языческих проистекает от того, что нет веры в самого человека. Утешаю себя надеждой — когда придет сюда такая вера, многие самоеды прозреют. Иначе быть не может. Только никому не дано знать, в какие будущие времена это приключится. Ступенями же к такому прозрению всегда был и будет язык, ибо верно подмечено: язык языку ответ дает, а голова смекает. И я уже который день пишу небольшой словарик, в котором преобладают остяцкие и самоедские понятия. Пойдет за мной следом ученый натуралист, не чета мне, и не втемную, а по ниточке, на которую нанизаны инородческие слова. Тогда мои опыты к делу приспособятся.
Русское слово Остяцкое слово Самоедское слово ЗВЕЗДЫ КОС НУМГЫ ОБЛАКО ПИЛЬЛЭНГ ТИР РАДУГА ТОРОП ЕГОЛЬ НУМ ПАНУ СНЕГ ЧОГОТ СЫРЭ ЗЕМЛЯ МЫХ Я ЧЕЛОВЕК КАСЫ НЕНАЧЬ ЗДРАВСТВУЙ ПИТЯ ВОЛА АНИ ДАРОВО ОЛЕНЬ ВЕЛИ ТЫ РЫБНАЯ ЛОВЛЯ КУЛЬВЕЛЬТА ХАЛЕ БАЙЛОВО НАРТА ЛИКАР ХАН ЛОДКА КЫРИП АНОСловарик и далее буду вести. Каждый столбец — тропочка одного народа к другому.
Вану запрятан был в укромных местах. Но вот он живехонек. Бросился ко мне. Еле отбился. Рассказал: его споили водкой, а когда опомнился, был уже далеко от Березова. Век не простил себе, когда б не вызволил остяка. Без утайки скажу — счастлив!
Я рад был получить от Силы приглашение в юрты. Не премину воспользоваться, отвезу лишь Вану.
Ах, Шумский! Он полагал, что меня в живых нет. Подговаривал комиссара вести отряд выручать меня. А тут и я с Вану. Без казаков обошлось!
Побыл в Березове недолго. Купил несколько ружей, набрал мануфактуры, пороха, водки. Еду в Небдинские юрты.
С Петькой на лодке мы на сей раз скорее добрались до становища. Лодка легкая, верткая, мне впору обучаться на ней, так как на Обдорский городок (Сале-гард) скоро тронемся водою.
Сила доволен моими дарами. Трудно передать его восторг, когда вручил ему ружья. Не менее порадовался даровой водке. Тут же и Бурундук с Лосем явились в чум и высказали необыкновенное волнение при виде зелья. Выпивши по кружке, стали бубнить на своем языке так споро, что ни слова не мог разобрать даже Петька. Одного старца зовут Лопти, что значит Дикой, другого — Вапти, что обозначает Бешеный. В молодости по учету и склонностям характера получили прозвища.
В самоедском племени младенцу до пяти лет вообще не дают никакого имени. В пять годков нарекают первое ребячье имя, которое он носит до пятнадцати лет. И уж затем утверждается в своем постоянном прозвище. Или по сходству с именем давно умершего родича, или по главной черте характера. Вапти, как оказалось, к тому же знатный самоедский лекарь. Он знает заговоры, умеет останавливать кровь. Так сказал Сила, а я притворно выразил сомнение. И что же? Вапти скинул малицу, острым ножом сделал на своем животе глубокий надрез. Я кинулся остановить его дикую руку, но поздно. Кровь полилась из раны. Поднапрягши живот, старец прошептал тихими губами неведомые мне заклинания. Истинно свидетельствую — на глазах моих кровь свернулась. Боль не отразилась на лице старика. Наливши в ладонь из лотка водки, он протер ею рану, заправил рубаху. Пораженный, стал я испрашивать слова заклинания, но мне ответствовали: заклинания обретают власть в устах самого заклинателя. Магнетическая сила настолько поразила, что я долго сидел молча. Вскоре Сила, Лопти и Вапти, утомленные выпитой водкой, заснули. Мы с Петькой выскочили из чума. Среди малых ребят узнал я знакомые лица. Увешанные луками, повели они нас на протоку. Уток видимо-невидимо. Мне сунули лук. Я прицелился. Проку мало было от моего старания. Стрела задаром пропала. Малые ребята наперебой показывали свою ловкость. Уча меня, ребятишки настреляли с десяток чернетей. Тут же, содрав оперение, распотрошили, в речной воде прополоскали тушки. Вспыхнул костер. Молодым охотникам приятно было наблюдать мое откровенное удовольствие.
