Звезды немого кино. Ханжонков и другие - Марк Аронович Кушниров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше в биографии Протазанова были — вплоть до революции — сплошной труд и… успех за успехом. По крайней мере заметных провалов у него уже никогда не было. Первый сенсационный успех ему принес фильм «Ключи счастья», поставленный в 1913 году. Это был второй по счету в России полнометражный художественный фильм (первым был фильм Гончарова «Оборона Севастополя»), поставленный по популярнейшему роману Анастасии Вербицкой. Нелишне заметить, что создателями фильма было двое: Владимир Гардин и Протазанов. Именно Гардину поручили эту постановку — Протазанов подключился позже.
На фильм обрушился настоящий золотой дождь. Очереди в кино были просто неописуемые — невиданные ни прежде, ни в будущем (во всяком случае, до революции). Билеты в городах продавались и сидячие, и стоячие — в больших кинотеатрах сидящим зрителям часто приходилось в конце просмотра ждать выхода по полчаса.
Не знаю, надо ли выразить благодарность автору этого толстенного (трехтомного) романа. Не уверен. Он (роман) был упоенно и жадно читаем десятками, если не сотнями тысяч людей — конечно, горожан. И это при том, что никаким порно, никакой скабрезностью в романе не пахло — разве что в глубоком подтексте. Настоящие интеллигенты, деятели культуры в то же время бранили роман на все корки. Но, к сожалению, никто не уловил в этом сверхпопулярном, сенсационном явлении внятный симптом (один из многих симптомов) тотальной, болезненной и безвольной капитуляции перед будущим — уже недалеким, несомым войной и революцией…
Колоссальный успех «Ключей счастья» заставил Тимана и Рейнгардта предпринять один из решающих шагов. Этот шаг назывался «Русская золотая серия» — то есть последовательная экранизация русской литературной классики. Фактически этот шаг позволил фабрике завоевать рынок игрового кино, где единственным равным конкурентом был один Ханжонков. И конечно, главными исполнителями этого шага были (и оставались какое-то время) Протазанов и Гардин.
Надо сказать, что трудоспособность у Протазанова была просто феноменальная. Были периоды, когда он выдавал по 10–12 фильмов в год. При том что все это отнюдь не отдавало халтурой — разве что в редких (и всегда объяснимых) случаях. К тому же при любом удобном случае режиссер внедрял новшества — и художественные, и технические. В фильме «Драма у телефона» (1914) — к сожалению, пропавшем — впервые в российском кино режиссер использовал поликадр (в одном кадре включается и телефонный разговор, и основное действие, и интертитры). Но этот технический и творческий прием режиссер больше не использовал.
Первопроходцем Протазанов стал и в пробе двойной экспозиции, где он использовал полудокументальную съемку в игровом фильме. Его фильм «Уход великого старца» включал в себя документальные кадры из жизни Льва Толстого, где великий классик в одном из конечных кадров как бы «ходил по небу» одновременно с актером, игравшим его. (Такая лихая вольготность была характерна для первых начинаний в синематографе.) Помимо межкадрового монтажа Протазанов часто пробовал опыты и с внутренним построением кадра. Но, похоже, и в этих случаях он что-то копировал, кому-то подражал, но всецело не отдавался приему. Всегда использовал прием деловито-общепонятно, даже когда применял его ради эффекта.
Стоит обратить внимание на то, как уверенно Протазанов творит стиль «бульварного кинематографа» — почти не изощряясь в построении кадра, сознательно допускает «дурновкусие», переводя его в разряд приема. В то же время многими подмечалась его склонность к… немецкому экспрессионизму. Канонических примеров здесь немало: что стоит одна лишь броская тень Германна в «Пиковой даме», как бы замещающая в кадре Ивана Мозжухина…
Экспрессионистскими можно назвать и вызывающе-условные декорации к «Аэлите», первому фантастическому фильму в СССР и одному из первых в мире. Недаром в «Кино-неделе» (№ 14 за 1924 год) журналист Ал. Сыркин победно писал: «После „Аэлиты“, нам кажется, мы нащупали попутчиков, людей, хорошо овладевших европейской техникой и могущих работать при наличии безусловного и здорового партийного руководства». Публичные приветствия этому фильму писали Луначарский, Лев Кулешов, Дзига Вертов и многие другие.
…Протазанов и вправду со стороны выглядел почти виртуозом — артистически умным и лукавым — чтоб не сказать, хитрым. Он часто, почти дразнительно менял, а точнее, многообразил жанры. Спецы и всякие доморощенные критики — особенно в советское время — вообще не могли здраво оценить протазановский талант. Тем более что в нередких случаях у него вдруг рождалась и скучноватая, и трескучая пошловатость.
Протазанов дежурно выступал в прямом смысле толковым, не без умной хитринки интеллигентом. Приемы, которые он использовал, были всегда осмотритедьны и даже чуточку рискованные (то есть на грани осторожности — как фильмы «Сорок первый», «Белый орел» и «Аэлита»).
Значит ли это, что он умело приспосабливался? Отчасти — да. Но отделывался всегда лукаво. Сама его частая всеядность и была его характерной чертой.
Как и Кулешов, Протазанов создал собственную актерскую школу. Для него актер был главным средством выразительности. Как отмечала Н. Зоркая: «Протазановский актерский кинематограф — это кинематограф актерского самовластия». Фильмы Протазанова часто называли «живым театром». Это сродственная подмена — особенно в сравнении с методом Станиславского — бросалась в глаза: многочисленные репетиции перед съемкой, истовая работа над собой, пространная разработка психологического портрета, искусство представления и переживания (ниже я перескажу наглядный пример его репетиции с Ольгой Гзовской).
Можно с уверенностью сказать, что именно Протазанов открыл многих звезд раннего советского кино: И. Ильинского (для которого «Аэлита» стала первым фильмом в его карьере), О. Гзовскую, В. Качалова, М. Жарова, А. Кторова, М. Климова, Н. Алисову. Он фактически открыл и свою едва ли не главную звезду — «короля русского экрана» Ивана Мозжухина…
Но я увлекся. Мой рассказ возвращается к роковому 1914 году. Гардин и Протазанов работают вместе. И что интересно: уже началась мировая война, а Протазанов
