Таинственный замок - Джеймс Кейбелл

Герцог подошел к камню фута четыре высотой, рядом с которым стоял валун поменьше с плоской поверхностью, использовавшийся вместо скамьи. Оба камня местами заросли серо-зеленым лишайником. Флориан посмотрел вниз. Напротив валуна, частью укрытые прошлогодней листвой, лежали два небольших камня примерно в фут длиной и около дюйма высотой. Два камня, которые Флориан так хорошо помнил.

Он поднял их. На месте, где они лежали, земля казалась темной и сырой, со множеством углублений. Под первым камнем герцог увидел бесцветную сороконожку – потревоженное насекомое юркнуло в ковер из опавших листьев. Под вторым камнем оказалось множество муравьев. Они в спешке начали прятать свои маленькие белые личинки в отверстия в земле. Штук двадцать серых крылатых муравьев продолжали держаться вместе, не двигаясь. К камню прилипла свернувшая паутина – Флориан заметил оставшегося без крова паука, огромного и довольно неуклюжего на вид. Однако паук двигался с необычайной скоростью и скатился куда-то вслед за сороконожкой, подальше от назойливого человека.

Герцогу казалось, что никакая жизнь не может существовать здесь, даже жизнь насекомых выглядела неестественно среди руин, ставших прибежищем воспоминаний. Он положил камни под прямым углом на валун, в точности так, как он и девушка, уже не существовавшая, положили их восемнадцать лет назад. Булыжник зарос мхом, и камни не стояли так же ровно, как когда-то – между ними оставалось около фута пустого пространства. Флориан поднял из-под ног пять сухих веточек, сломал их, и положил между камнями. Из кармана герцог достал письмо от аббатисы де Шель, скомкал его и бросил сверху. Взяв кремень и огниво, он высек искру, попавшую прямо под ноготь большого пальца. Угрюмая задумчивость исчезла с лица герцога, он вскрикнул «Черт побери!» и сунул палец в рот. Затем Флориан сделал еще одну попытку и вскоре крохотный огонек затрепетал на камнях – точно такой же, какой он и темноволосая девочка однажды разожгли на этом самом месте.

Герцог сел, подкладывая новые и новые веточки и листья. Мысли пролетали в его мозгу, не заставляя сосредоточиваться на чем-то конкретном. Но этот огонек был для него целой поэмой. Так прошла юность, и, мало помалу, жизнь. Краткое тепло, неистовство и блеск, немного шума, а потом – дым и пепел: юность была позади, со всеми ее восторгами и суматохой. Тебе тридцать шесть: ты все еще получаешь любовные письма от аббатис королевской крови, но твое сердце превратилось к кучку пепла. Все, что произошло здесь, в садах, во многих других местах, не имело никакого значения для тебя. Возможно, оно не имело значения и для всех остальных, и никогда не имело. Да, подобно маленькому огоньку на камнях, прошла юность, и, мало помалу, жизнь…

– Какого черта! Кто здесь?

Кто-то разговаривал совсем рядом. Флориан поднял лицо, до странного изможденное, и встретил взгляд своего сына Гастона. Юный герцог Лайзарт был не один – возле него стояла темноволосая малышка крестьянка, удивленно глядя на герцога. Она довольно мила, свежа и аппетитна, что окупало отсутствие интеллекта. Шнуровка ее корсажа, как заметил Флориан, была не затянута. Ну, в конце концов, Гастону уже шестнадцать…

– Отец мой! Вот так сюрприз, месье. Мы увидели дым и решили узнать, кто же зажег огонь в парке… – в легком замешательстве заговорил юноша.

– Что ж, вы оказались очень наблюдательными…

Герцог размышлял, что не обязан оправдываться перед сыном за небольшой костер в весеннем лесу. Счастье для мальчика, что он не понимает поэзии огня… Флориан заметил, что девочка исчезла. Оставаться здесь было бы бестактно с ее стороны, ибо герцогу пришлось бы выразить неудовлетворение поведением сына… Оставалось только подняться, пожать руку наследника и вновь опуститься на камень.

Гастон имел довольно уродливое, но по-своему живописное лицо. Он бесчестил память своей бабки, ибо сильно походил на последнего короля Англии. Ходили слухи, что именно король и стал отцом матери Гастона. Но надо признать, Карола была довольно привлекательна. Сейчас Флориан вспоминал первую жену с гораздо меньшей неприязнью, чем та, которую он питал к ней годами. И все же – герцог признался себе – ему не особенно нравился юноша, стоявший напротив, весь в черном. Рауль очень любил племянника…

– Сын мой, я направляюсь в Бельгард. Там мне предстоит завершить одно очень неприятное дело, которое, возможно, будет стоить мне жизни. Думаю, мы видимся с тобой в последний раз, Гастон, – медленно произнес Флориан.

– Но, месье, если вам угрожает опасность, вспомните – в следующем месяце мне исполняется семнадцать лет, и я стану совершеннолетним. Скажу вам, мне уже дважды приходилось участвовать в дуэлях. Хоть никто из моих соперников не погиб, но оба получили серьезные раны. Быть может, я смогу помочь вам в вашем деле?

– Так ты согласен защищать меня на дуэли, Гастон?

– Несомненно, месье.

– Но с какой стати ты обязан? Будем логичны, сын мой! Ты любил своего неуклюжего красавца дядю, а вовсе не меня, как следовало бы ожидать от сына. А я недавно убил его. Твоя чертова тетка наверняка говорила, что я не любил твою мать и убил и ее тоже. Наконец, у тебя есть повод желать мне смерти, ведь ты мой наследник. Я слишком скромен, чтобы видеть у себя некие привлекательные черты, способные вызвать твою симпатию.

Мальчик молчал несколько мгновений.

– Нет. Любви между нами не было. Мне постоянно говорят, что вы безнравственны. Но я буду драться за вас. Я не знаю, почему.

Флориан улыбнулся. Он кивнул головой, словно одобряя слова сына.

– Мы принадлежим необычной расе, сын мой. Вот почему ты готов драться за меня. И по той же причине мы можем говорить откровенно.

– Разве откровенность возможна между отцом и сыном?

Флориану понравился вопрос мальчика. Он произнес:

– Все эксцентричное возможно для нашей расы. Многие хроники подтверждают мои слова, ибо де Пайзены частенько совершали странные поступки. Сегодня я де Пайзен. Завтра им станешь ты. Я сижу здесь у крошечной кучки горящих веток, наполовину превратившихся в золу. А ты стоишь, ожидая моего ухода. Я не спрашиваю, насколько терпеливо.

– Я отношусь к вам, месье, со всеми подобающими сыновними чувствами. Но вы, должно быть, понимаете, что я имею в виду.

– Я прекрасно понимаю тебя. В таких делах мы логичны. Это недостаток нашей расы – никогда никого не любить всем сердцем. И уж конечно мы не настолько неблагоразумны, чтобы расточать обожание на всех окружающих. Наша судьба в постоянном поиске своей мечты, но мы не всегда знаем, что это за мечта. И в этом тоже есть логика, Гастон: мы, де Пайзены, непередаваемым образом, но совершенно точно знаем, что мечта должна воплотиться в жизнь. Такие желания, сын мой, не дают нам ни минуты отдыха, не позволяют жизни превратиться в обычную дремоту…