Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) - Виталий Чечило

Прибыли в Ульяновск. Там не по талонам только куриные ножки. Старшим группы был подполковник Хабаров, к слову — ни одного дня не носил ботинок, только сапоги, сам шил форму и полевую сумку:

— Она на моём теле, как портмоне.

И вот этот красавец показал нам пример:

— Найти блядей, чтобы выжить и сэкономить командировочные.

Чем хороши посудомойки: вкусно кормят, и на них жениться не надо. Я сгоряча снял бабу — работала в военкомате, кормила плохо, но всё же… Отец — начальник плодоовощной базы, но там из съестного — только грибы. Я за месяц охлял. Да ещё по ошибке поселился в номере «Люкс», ключи-то одинаковые. Там было неплохо, пока не подселили ко мне одного капитана со значком «отличник связист» на застиранном кителе. Привел я в гостиницу Костю Васильева — нашего полкового кассира. Он в то время заканчивал финансовое училище. Упились, как положено. Мы пьём, а капитан отвернулся к стене, сволочь, и лежит, сославшись на язву. Костя начал примерять его китель:

— Товарищ прапорщик, это мой.

— Нет мой, я тоже хочу побыть капитаном.

Я ему:

— Костя, это же не твой, брось.

Мы тогда пропили пятьдесят рублей — большие деньги по тем временам, а для нас и последние. Я через два дня уехал, а Костя остался учиться без копейки. Присылает телеграмму прямо в часть: «Вышли телеграфом 50 рублей, а то пропаду». Пришлось выслать.

Отбор носил сугубо формальный характер: списки отобранных тасовались как карты при шулерской игр. Сверяешь списки — половины уже нет — кому-то отдали. Начинаешь отбирать заново. В конце концов это надоедает, начинаешь соглашаться со всем. А если упрёшься, следует предельно простой ответ: этого в списках нет, потому что находится под следствием. В конце концов в РВСН попадали и «энурезы» и «психические». Утешало одно: другим доставались такие же.

Мы могли поставить под сомнение заключение призывной врачебной комиссии. Чем Хабаров, старший команды, не преминул воспользоваться. Ходил по семьям призывников, где отцов нет, проверял «нет ли дурных привычек». Пошел слух, мол, набирают в космонавты. А кто не хочет иметь сына космонавтом. Хабарова, естественно, поили счастливые родители, а нам надо было волочь его в номер, он из экономии жил в гостинице КЭЧ, в десятиместном номере. А потом мне надо было добираться через весь город к подруге… Во время одного из таких походов по семьям призывников Хабарова укусила за плечо девка-малолетка. Он пришел, родителей призывника не оказалось дома, начал склонять к сожительству дочку-восьмиклассницу. Все было бы хорошо, но он поленился сходить за конфетами. И надо сказать она его таки капитально тяпнула — прокусила до кости, плечо опухло, чуть руку не отрезали. Приходит:

— А-а-а! Всё нормально было бы.

— Как нормально! Ты её в первый раз видел.

— Мало кого я в первый раз видел.

…Можно было оставаться в командировке неопределённое время, никто бы и не хватился. Но пьянство изматывало. Наконец, давали добро на отправку команды к месту службы. Народ загружали в поезд. Чтобы не перепились и не разбежались по дороге, отбирали документы и деньги. Документы по прибытии на полигон возвращали, деньги, как правило, нет. Кроме того, мы уличили врача в незаконном присвоении денежных средств, выкачанных у семей призывников и отняли где-то треть заработанной им суммы. Мне досталось шестьсот рублей. Изумляло количество мятых трёшек. Скольких он отмазал — половину Ульяновска. По прибытии на полигон врач улизнул, пополнение загнали в карантин. Особенно удивил начальство один, с бельмом.

— Кто же тебя призвал, такого?

Мы, как могли, оправдывались:

— По спискам были другие.

Половину списали в стройбат.Куда солдата не целуй…

…у него кругом задница. Вина солдата в том, что он есть. То, что он натворил или не натворил, уже служит отягчающим или, судя по обстоятельствам, смягчающим вину обстоятельством. Я всегда завидовал тому, что где-то есть кадрированные части без личного состава срочной службы. Столкнувшись в результате фрунзенской военной реформы 1924 года с угрозой милитаризма, товарищ Сталин пошел по классическому пути: ввел всеобщую воинскую повинность. Теперь его полокводцам было некогда затевать заговоры — они боролись с неуставными отношениями среди подчинённых. С должности их снимали уже не за «бонапартизм», а за «упущения в воспитательной работе». Выдвинутый Брежневым лозунг: «Армия не только школа боевого мастерства, но и школа воспитания» поставил крест на всякой угрозе организованного сопротивления режиму со стороны офицеров.

На педагогическом поприще я расходился с понятиями официальной военной педагогики и психологии. Мне часто бросали упрек досужие замполиты:

— Вы в солдате не видите человека!

На что я обычно отвечал:

— Если я в них буду видеть людей, их потом на убой не погонишь.

Я стал циником, когда в училище прочитал у Герцена о том, что армия, казарма и ношение формы являются наиболее уродливыми проявлениями человеческого общежития. Действительно, зайдешь в бабскую «общагу» — там весело, пьют, гуляют, трахаются. Зайдешь в нашу — трахают уже нас.

Сообщество военных не является коллективом. Это корпорация случайных людей, объединенных волей начальства и вынужденных сосуществовать в казарме определенное время под строгим надзором и регламентацией действий и поведения. Действие — это выполнение команды «Становись!», а поведение — это когда нельзя плевать на начальство со второго этажа и держать руки в карманах. Геологам или полярникам далеко до воинского коллектива: они там вкалывают за большие деньги, сволочи. А здесь, мало того, что солдата не кормят досыта, так ещё заставляют выполнять нудную и ненужную работу. Какая польза от ружейных приемов в бою? Они служат для отупления. С этой же целью распределяется и учебное время: нормальные дисциплины — час, строевая — 2 часа, политическая — 3 часа.

Армия является вторым институтом организованного насилия в государстве после тюрьмы. Уже тогда многие из солдат скрывались в армии от тюрьмы. Все нормальные старались от неё «закосить».

Умные солдаты тоже попадаются, человек десять-пятнадцать на сто сорок человек, по пальцам можно пересчитать. Они близки к офицерам, служат связистами, старшинами, писарями, даже на офицерских и сержантских должностях, где нужно соображать балдой. Они и выглядят прилично. А если в третьей команде, какой-нибудь Гуссейн Махмуд-Оглы, чего от него ожидать? Два метра ростом, когда полы моет, идет и швабру за собой таскает. Прапорщик мне:

— Посмотрите, как полы моет, падла.

Швабру, конечно, об него переломал. Купается в мойке для посуды. Если прапорщик приловит — начнет топить, железный закон, или хлорки насыплет. На месяц хватает условного рефлекса, а дальше? Приезжает новый командир полка на КП. На посту Толя Дьячков — тракторист. Как его в армию взяли — до сих пор не пойму. Спросишь:

— Как ты на тракторе ездил?

— Вот так! (руками ворочает — Авт.) Письма писал на обрывках бумаги. Вот он и говорит командиру части:

— Сейчас пойду, доложу.

Докладывает:

— Приехал какой-то хуй.

Оперативный дежурный быстро нашелся:

— Гони его на хуй!

Коля и закрыл калитку перед изумленным командиром полка. А радиотелефонов тогда не было. Пришлось ехать 40 километров и оттуда звонить на НП — ставить всех на место.

Как-то едем мы с командиром полка и начальником гарнизона, видим — над пустыней летает бумажный змей. Признаться, мои спутники даже испугались. Бывало всякое, с телеметрической вышки, высотой метров 45 сбрасывали собаку на парашуте из одеяла. Разбилась только с третьего раза. Но чтобы так… Подошли ближе — лежат в барханах два «эфиопа», держат за ниточку.

— Что вы делаете?

— Змея запускаем.

— Кто разрешил!? (Мне) — Закрой его на «губу», пока дурь не выйдет.

В военной психологии это и называют «неадекватным поведением». Уйти в самоволку и вместо того, чтобы кого-нибудь убить, ограбить, изнасиловать казашку, они змея запускают. Этого было достаточно, чтобы запереть в психушку на всю жизнь. Виновник происшествия — рядовой Дешпит — служил прежде в музкоманде. Однажды запустил пороховой движок, тот упал метрах в десяти от склада подтекавшего на жаре мазута. За складом, на рельсах, стояли восемь ракет — их пригнали с завода на испытания. Драли нас всех, как помойных котов; этого дурака заперли на гауптвахту, так он и там отличился: вместо того, чтобы не спеша тюкать тупым топором по колоде, прибил гвоздем большой палец вместе с доской и брусом к асфальту (возводили забор). Стоит бычий рёв, нижняя губа трясется. Я выскочил:

— Что ты орёшь?

Показывает на ногу. Вытащили — полный сапог крови. Взводного тут же разоружили, впаяли пять суток, пинками погнали в ту же камеру, откуда он перед этим выводил. Рядовой Дешпит в конце-концов своего добился: положили его в психушку до выяснения. Там он бегал за водкой для офицеров, лечившихся от алкоголизма, пока не получил вожделенную справку.