Доска-призрак - Дэвид Бишоф

Наконец он добрался до края крыши и взглянул вниз.

Действительно, стена дома заросла густым плющом, цепляющимся за планки решетки. Но внизу эта решетка-шпалера почти на всем протяжении обрывалась, так и не дойдя до земли. Дом висел над пустотой. Видимо, часть островка, на котором стоял особняк Язона, разрушилась — так же, как и особняк Кроули Нилрема.

Что же это происходит?! Но по крайней мере у мага оставалась еще одна возможность, ради которой он, собственно, и пытался спуститься на землю. Одной рукой предусмотрительно держась за трубу, маг извлек второй рукой из кармана колоду Таро. Некоторое время назад все картинки превратились в изображение Повешенного, но Нилрем подозревал, что это лишь временный эффект, вызванный странной смертью Остлопа.

В призрачном звездном свете Нилрем осмотрел колоду и понял, что был совершенно прав: раздвинув карты веером, он увидел, что они вернулись к нормальному состоянию.

Он торопливо выбрал из колоды одну из самых устойчивых карт — туза жезлов, символизирующего новые начинания, — и протянул ее за край крыши.

— Значит, до сих пор пользуешься этим старомодным «Таро-Экспрессом», Кроули Нилрем? — раздался голос Роулингса.

Задохнувшись от ужаса, Нилрем обернулся и увидел, что его враг поднимается из дыры на крыше. Он держался совершенно прямо, и ветер, похоже, ничуть ему не мешал.

Как?.. Нилрем тут же получил ответ на свой вопрос. Колин Роулингс стоял на огненном облаке, как на платформе. Он плавно поднялся в воздух, облетел угол крыши и приближался теперь прямиком к Кроули Нилрему.

— Ну да, разумеется! Бесподобно! Век живи — век учись! — язвительно проговорил Роулингс.

Нилрем торопливо взялся за дело, держа карту на вытянутой руке и бормоча над ней фиксирующее заклинание. Если только он успеет ступить на эту карту, то...

Мощный порыв ветра подхватил карту и всю колоду и в мгновение ока унес их прочь, в зияющую бездну космоса.

Нилрем отреагировал мгновенно. Он соскочил с крыши, вцепившись одной рукой в стебель плюща, а второй — в планку решетки, и поспешно стал карабкаться вниз.

«Если только добраться до земли, возможно, не все еще потеряно, — думал он под бешеный стук сердца, прерывисто дыша. — Авось удастся проскользнуть в дом, разыскать еще одну колоду... или еще что-то придумать». Колина Роулингса надо остановить! Теперь на Нилреме лежала вся ответственность за это. Ведь если Роулингс захватит ту власть, о которой мечтает, страшно и помыслить, что он натворит!

Голова Роулингса показалась над краем крыши.

— Кроули, твоя настырность меня удивляет! Почему бы тебе не сдаться?

— Ты знаешь, что это невозможно, — ответил Нилрем, продолжая спускаться вниз. — Разве я могу допустить, чтобы ты вытворял все, что в голову взбредет! Я имею кое-какое представление о том, что ты собираешься учинить... а то, что ты уже учинил, просто невыносимо!

Роулингс покачал головой.

— Напрасная трата времени. Прости, Кроули, но я вынужден прибегнуть к крайним мерам. Очень уж ты мне надоел! Мягкой посадки!

Взмахнув рукой, Роулингс выпустил шаровую молнию, и та взорвалась прямо над руками Нилрема. Кусок решетки с плющом отвалился и полетел вниз, увлекая за собой часть стены.

Кроули Нилрем тоже полетел вверх тормашками, отчаянно молотя руками в воздухе, но не находя опоры.

Он несся навстречу черному полю, усеянному холодными звездами, а в ушах у него стоял злобный хохот Роулингса.

Глава 11

В положении Яна Фартинга, уродливого и жалкого изгоя, было лишь одно преимущество: прямым следствием его несчастий стало умение читать и писать, весьма редкое для средневековой атмосферы Грогшира, что в королевстве Харлей.

Единственным общеобразовательным заведением, предусмотренным для представителей сословия, к которому принадлежал Ян, была семья, но приемные родители не могли бы обучить Яна грамоте: они сами почти не умели читать и писать, а для того, чтобы отдать Яна в школу или нанять ему учителя, у них не было ни денег, ни причин. Ведь от сына ремесленника требуется лишь помогать отцу в его ремесле и следовать по отцовским стопам.

Однако когда Ян был еще довольно юн и ему приходилось не так много работать — он не достиг еще даже возраста подмастерья, — его уже буквально завораживало искусство письма. Потрясала сама идея того, что смысл можно передать при помощи значков и закорючек, отдельные значения которых складывались в большую и сложную историю.

Поэтому как только Яну предоставился случай приобрести кое-какие познания в этой области, он ухватился за него обеими руками.

Случай этот предоставился вот как. Когда Яну было одиннадцать лет, одним прекрасным субботним днем он прогуливался в окрестностях самого внушительного архитектурного сооружения Грогшира (не считая замка барона Ричарда) — местного собора. Грогширский собор, как и было положено, состоял из нагромождения шпилей, башен и контрфорсов и устремлялся к небу, дабы Господу Богу при необходимости было на что ступить ногой. Ян мог подолгу любоваться интерьером этого собора, пропахшего ладаном, полного витражей, вслушиваться в пение хора, эхом отдающееся в сводчатых закоулках и коридорах. Но в этот раз он явился сюда по другой причине. Он хотел погулять в саду, прилегающем к стенам собора.

Грогширцы не очень-то жаловали эти места, поэтому Ян обрел столь желанное для него уединение и отдых после утомительной работы в мастерской здесь, среди ухоженных деревьев, подстриженных кустов и высаженных ровными рядами цветов на клумбах. Разумеется, здесь было куда лучше, чем в компании его бессердечных сверстников на городских улицах.

В тот судьбоносный день Ян случайно встретил монаха, который сидел на земле и пытался починить порванную сандалию. Пользуясь языком знаков, Ян предложил монаху свою помощь. Монах, брат Теодор, провел его в свою спартанскую келью и вручил ему иглу и нитку. От платы Ян отказался, но попросил в награду за помощь позволения пролистать кое-какие из многочисленных рукописных книг, стоявших в келье на полках.

Некоторые латинские слова Ян понимал, хотя содержание книги уловить был не в силах. Но картинки и виньетки были очень красивы. Ян узнал иллюстрации к сценам из Библии и к житиям святых, которые он помнил по мистериям и мираклям, что разыгрывали на улицах города бродячие актеры. Увлечение, с которым Ян листал страницы книги, не ускользнуло от брата Теодора. Будучи добрым и набожным человеком, монах удивился искусности, с которой мальчик управился с починкой обуви, и распознал под уродливой внешностью Яна чувствительное и доброе сердце. Он объяснил мальчику смысл некоторых слов и с восхищением увидел, как в глазах маленького сапожника вспыхнуло рвение к знанию. Сделка совершилась: монах одолжил Яну очаровавшую его книгу. С тех пор каждое воскресенье Ян приходил в аббатство и чинил монахам обувь, а брат Теодор учил его за это читать и писать.