Три последних самодержца - Александра Богданович

20 мая.

Во время праздника Конно-гренадерского и Уланского полков, за завтраком, государь сказал тост:

«Пью за здоровье единственного и искреннего друга России — князя Николая Черногорского». Все думают, что это вызовет целую бурю.

Был Ардашев. Много интересного рассказывал о бывшем начальнике сыскной полиции Путилине. Какой это низкий человек! Это страшный взяточник. Пока он не подал рапорт о болезни бежавшего за долги Овсянникова, нельзя было в этом убедиться. Затем он был пойман по указаниям пристава в 24 часа. Как долго этот человек пользовался властью!

На его место назначили Виноградова, человека, пользующегося плачевной репутацией. Его судили раньше за разные проделки. Если пристав какого-нибудь квартала ему не платил взятки, то его полиция разрешала петербургским ворам грабить этот квартал, и не проходило дня, чтобы не было там 3–4 краж со взломом. И такого человека теперь сделали начальником! Видно, что Грессер очень нечист на руку — окружает себя такими людьми.

25 мая.

Узнала, что воспитателем нынешнего государя был Гогель. Он всегда был ленив и начал учиться только тогда, когда сделался наследником.

27 мая.

Мокринская говорила, что вел. кн. Николай разделил оставшиеся бриллианты императрицы Александры Федоровны, подаренные его жене, с тем чтобы переходили из рода в род, между двумя сыновьями, и каждому досталось на 89 тыс. У Александры Петровны, кроме этих, было еще на 900 тыс., но теперь у нее ничего нет. Государь ей дает из своей шкатулки 17 тыс. в месяц. Она всегда без денег и на днях еще получила от царя подарок в 75 тыс. Этого не следовало бы делать, она такая распутная.

Говорят, что Александру Иосифовну очень любят при дворе, что она льстит государю и все его целует.

Вечером пришел Бобриков. Он говорил, что Воронцов написал царю, что тост лучше не печатать, но государь на его же письме написал: «Наверное печатать». Бобриков слышал, что после этого тоста Ротшильд телеграфировал Вышнеградскому, что вследствие этого тоста он потерял на последнем займе 20 млн.

28 мая.

Были у архиерея Антония. Это — достойный монах, не чета киевскому викарию Иерониму, у которого ужасная репутация. Он открыто живет с Демидовой Сан-Донато, водворил к ней своих шестерых детей, которые с ним у нее ежедневно обедают. Гр. Владимир Бобринский говорил Е. В., что даже из-за этого перестал совсем ездить к Демидовой, где Иероним разыгрывает хозяина. Говорят, что он пленяет своими глазами.

30 мая.

Сегодня много у нас говорил Нарышкин про персидского посланника Долгорукова. Положение там незавидное. Когда шах задумал путешествовать, Эмин-паша сказал Долгорукову, что шах намерен остаться в Петербурге 8 дней. Долгоруков телеграфировал сюда и получил ответ, что согласны его здесь оставить только 3 дня. Свиту шах хотел взять в 34 человека, здесь согласились только на 20 человек. Узнав это от Долгорукова, Эмин телеграфировал своему посланнику здесь, который после свидания с Зиновьевым, переговоров с Гирсом наконец получил согласие помимо Долгорукова увеличить свиту шаха. Это — экономический вопрос для шаха, так как лица, которые ему сопутствуют, платят une somme de…[36] за то, что он их взял с собой.

Долгоруков убежден, что, если бы продержали здесь подольше шаха и дали бы взятку визирю, — все было бы подписано, чего хотела бы Россия; разорвана концессия с Рейтерном и проч. Но здесь пожалели дать 1 млн., разделив его так: в 500 тыс. подарок шаху, 300 тыс. — визирю и 200 тыс. другим лицам. Подарок шаху сделали самый неважный — портрет государя, осыпанный бриллиантами. Раньше хотели подарить вазу в 50 тыс., но он их столько уж получил от русских царей, что у него смеются над этими вазами. Думали дать трость в 15 тыс., но у его церемониймейстера трость стоит трое дороже. Расстались обе стороны недовольными.

Самойлов говорил, что Вышнеградский нисколько не поправил наши финансы, — сказанный тост повалил курс; если начнутся дипломатические переговоры, он повалится еще больше, а война доведет рубль до 25 коп. Вышнеградский кому-то говорил, что у него с царем пробежала кошка, называет Бунге. Н. П. Игнатьев явился ему на помощь: в один день трем иностранным корреспондентам посоветовал написать, что против министра финансов ведется интрига. По-моему, это медвежья услуга.

3 июня.

Сегодня с утра начали к нам приходить, чтобы смотреть въезд греков. На всех въезд произвел большое впечатление. На меня же эта церемония произвела впечатление балагана: золотые кареты устарели, смешны; чины двора, которые там сидят, похожи на марионеток; скороходы, арабы, декольтированные дамы — все это вызывает улыбку, а не восторг. Вся процессия движется медленно. Государь тяжело сидит на лошади, в нем много добродушия, но мало импозантности.

18 июня.

Е. В. находит, что тост очень повредил России. Он вызвал дерзкую речь австрийского императора, направленную против нас, в которой он признал Кобургского болгарским князем, тогда как у нас его считают узурпатором.

Наследник наш, ездивший в Штуттгарт на тамошний праздник вюртембергского короля, очень быстро вернулся домой. Видимо, встретил холодный прием, особенно в Берлине, так как об его поездке газеты умалчивают подробности.

Стягивание австрийских и германских войск на нашу границу усердно продолжается. Воевать с ними нам не по силам. Генералов у нас вовсе нет. Вышнеградский за несколько дней до нашего отъезда в деревню сказал, что дал бы 10 млн., чтобы черногорский тост не был произнесен. Государь всегда такой сдержанный бывает. Как это он хватил такую глупость!

23 июня.

Был у нас сегодня сын Льва Толстого, тоже Лев, окончивший курс в гимназии Поливанова и теперь поступивший в университет. Сестру его вторую, Марию, сватает некий Бирюков, который живет мужиком, одевается, как они, пашет и работает по-мужицки. Вся семья против этой свадьбы. Бирюков — очень несимпатичная, некрасивая личность. Но Лев Толстой за него, советует дочери за него идти; она колеблется, хочет принести себя в жертву.

Семья Льва Толстого не знает о напечатанной статье Фета. Несколько времени тому назад Фет был у них, читал им статью, которую собирался печатать. Лев Толстой ее одобрил, но С. Толстой уверен, что Фет не прочел те места, где говорит, что Л. Толстой пьянствовал. Фета же они опять ожидают в Ясную Поляну.

30 июня.