Ангелы живут вечно (СИ) - Талан Светлана

— Я понимаю, — сказала Ева и объяснила, что она хочет подарить.

В доме у Лаурина Борисовича было чисто и уютно. В камине потрескивали сухие поленья, и от него исходили приятный запах и тепло. Наум не мог скрывать своей радости, увидев Еву. Мальчик не отходил от нее, без умолку рассказывая о своих успехах в школе, об учителях и новых друзьях. Он приносил ей учебники и, смеясь, показывал картинки, которые «рассчитаны на малоразвитых людей», демонстрировал свои тетради с похвалами от учителей, хвастался оценками. Ева про себя отметила, что ребенок стал более открытым и раскованным.

«Ему просто не хватало внимания отца», — подумала Ева и спросила, где его бабушка.

— Представьте, у нашей бабушки есть подружки, с которыми она периодически встречается! — сказал мальчик. — Оказывается, что у бабулек тоже бывают девичники!

— Ну, они же девочки, несмотря на свой возраст, — улыбнулась Ева.

— Девочки-бабушки! — засмеялся ребенок.

«У него такой заразительный смех! — подумала Ева. — Впервые слышу, как он искренне смеется».

— Ева, пойдемте со мной, — попросил Наум, — я хочу вам что-то показать!

— Что именно?

— Это личное, — сказал он, взглянув на отца и Антонину Евгеньевну.

Ева прошла с Наумом в его комнату. Мальчик открыл ящик стола и достал оттуда фотографию молодой женщины.

— Это моя мама, — сказал он, подав фотографию Еве.

На нее смотрела красивая темноволосая улыбающая­ся женщина. Ева задержала на ней взгляд, пытаясь понять, на кого она похожа.

«Где-то я видела эти глаза, улыбку, ямочки на щеках, — думала она. — Но где именно?»

— Мама красивая? — спросил Наум, заглядывая Еве через плечо.

— Очень красивая! И ты немножко похож на маму, немножко — на папу.

— Папа не любит, чтобы портреты были на виду, поэтому я прячу эту фотографию в стол и достаю ее, когда мне становится грустно, — объяснил мальчик.

Ева обняла ребенка, и он прижался к ней всем телом.

— Ты часто грустишь, Наумчик? — спросила она.

— Бывает.

— Ты совсем не помнишь свою маму?

— Помню, но папа с бабушкой мне не верят, они считают, что двухлетний ребенок не может помнить. Но я ведь необычный ребенок — так все говорят.

— Я тебе верю.

— Честно?

— Честно-пречестно!

— Ева, я подарил вам одну из моих первых сказок, — сказал он. — Возможно, она написана по-детски, но мне захотелось, чтобы именно вы прочли ее.

— Спасибо, Наумчик! — Ева поцеловала его в макушку. — У меня для тебя тоже есть подарок.

Она достала из подарочного пакета альбом на замочке.

— Я хочу, чтобы ты записывал сюда свои сказки, — объяснила она. — Не тогда, когда вырастешь, а именно сейчас!

— Вы считаете, что я их забуду до того времени, когда стану взрослым?

— Не поэтому. Сейчас ты можешь написать сказки ребенка для детей. Когда ты вырастешь, то будут сказки взрослого для детей, а это разные вещи. Понимаешь, Наумчик, мировоззрение взрослого человека заметно отличается от детского, что объясняется большим промежутком времени между детством и взрослой жизнью, — сказала Ева. — Я считаю, что твои сказки, написанные сейчас, будут интересны твоим ровесникам.

— Даже если я их издам, когда стану взрослым?

— Конечно! Я уверена!

— А замочек, чтобы никто не прочитал?

— Естественно! Чтобы плагиата не было! — Ева улыбнулась.

— Спасибо вам! — Мальчик обхватил ее ручонками за шею и поцеловал в щеку.

В дверь постучали, и Наум спрятал альбом и фотографию в стол.

— Заговорщики, вы здесь? — В дверь заглянул Лаурин Борисович и пригласил их за стол. — Время праздничного ужина! — объявил он. — Жареная утка уже на столе!

Ева была счастлива в этот вечер. Она устала от больничной палаты, капельниц, уколов, анализов и изнуряющей химиотерапии, и сейчас, когда она оказалась в непринужденной домашней обстановке, у нее появилось ощущение полного покоя и надежд на лучшее. Она ела с удовольствием, шутила, отбросив мысли о болезни. Ева то и дело чувствовала на себе взгляд Лаурина Борисовича, но не подавала виду, что замечает это. После ужина они все сидели у камина, беседовали, и казалось, что нет страшной болезни, переживаний, нет ничего плохого, — только прекрасный рождественский вечер в кругу близких друзей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

После того как Ева уложила Наумчика, а Антонина Евгеньевна убрала со стола и тоже ушла спать, Ева подошла к панорамному окну, выходящему во двор. За окном шел снег, который большими хлопьями тихо и медленно падал на притихшие пихты за окном. К Еве подошел Лаурин Борисович, стал с ней рядом.

— Красиво, не правда ли? — произнесла Ева, не поворачиваясь к нему. — В такой прекрасный вечер и самой хочется верить в чудо, как в детстве.

— Чудеса есть, если в них искренне верить, — сказал он.

— Наверное.

— Так сказал Наум.

— Ты знаешь, что ему не хватает твоего внимания и теплоты?

— Знаю. Но мне приходится выбирать одно из двух: или спасать пациентов от смерти, или заниматься ребенком.

— Ты выбрал первое, — то ли спросила, то ли констатировала факт Ева.

— Да. К сожалению, не лучший выбор, но жизнь человека — самое ценное, что ему дано.

— У меня для тебя есть подарок, — сказала Ева.

Она достала из пакета фарфоровую статуэтку ангела с крыльями, выполненными из настоящих перышек.

— Это мне? — Он с благодарностью взглянул на нее.

— Наверное, у тебя много подарков от признательных пациентов, — сказала Ева, — но это необычный ангел, он будет хранить тебя от всех жизненных невзгод. Я его попросила об этом, и он пообещал выполнить мою просьбу.

Она протянула статуэтку мужчине, стала на цыпочки и поцеловала Лаурина Борисовича в щеку. Он хотел задержать ее, но Ева легонько отстранилась, снова засмотрелась в окно.

— У меня тоже есть для тебя подарочек, — сказал Лаурин Борисович и, зайдя ей за спину, добавил: — И тоже такой, который будет оберегать тебя.

Он надел ей на шею цепочку из белого золота с маленьким крестиком, застегнул ее сзади.

— Я купил его в церкви у знакомого священника. Он освящен, — объяснил мужчина. — Пусть он всегда бережет тебя от болезней и невзгод.

— Спасибо. Болезней мне больше не надо!

Лаурин Борисович стоял сзади Евы так близко, что слышал запах ее тела и видел на тонкой шее маленькую пульсирующую синеватую жилочку. Ему безумно хотелось наклониться и коснуться ее губами, нежно, как только можно, но он не решился.

— Ева, у меня к тебе предложение, — произнес он тихо. — Только, пожалуйста, не спеши с ответом, — попросил он. — Ты еще пробудешь в клинике несколько месяцев, есть время подумать.

— Я слушаю.

— Наверное, ты догадываешься о моих чувствах к тебе, — сказал он. — Я отвык говорить красивые слова женщинам, отучил себя быть сентиментальным… Ева, я хотел бы быть с тобой. Всегда.

Она молчала.

— Я понимаю, что предложение застало тебя врасплох, тебе надо подумать… Я не буду торопить тебя. Я умею ждать, а ты обещай подумать над моим предложением.

— Обещаю.

— Наум тебя очень любит, — продолжил мужчина, — но ты не подумай, что это предложение я делаю ради него… Вам некуда возвращаться, а я могу дать вам все… И главное: я готов окружить тебя заботой, подарить свою любовь. Не спеши! Не говори «нет».

— Я подумаю, — ответила Ева. — Лаурин, давай постоим молча, понаблюдаем за такой красотой, — предложила она. — Природа умеет удивлять нас!

— Но, к сожалению, разглядеть ее красоту может не каждый, — сказал он и стал рядом с Евой.

  Глава 49

Ева достала зеркальце, осмотрела свое лицо. Темные круги под глазами стали не такими заметными, лицо казалось более удлинненым, потому что она потеряла в весе, волосы на голове немного отросли, и прическа напоминала иголки ежика.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Все хорошо! — сказала она и подошла к окну.

Был первый день весны, и, словно приветствуя новое время года, на высоком безоблачном синем небе ярко светило солнце. Настроение у Евы было приподнятое — ее выписывали из клиники после выздоровления. Она не хотела в такой радостный день вспоминать тот долгий и трудный путь, который ей пришлось пройти.